Пола укрепилась в уверенности, что ее кузен пребывает в страшном упадке духа, и она лихорадочно искала слова, которые могли бы подбодрить его, вывести из нынешнего плачевного состояния.

Тихо и мягко, так, что ее голос был едва слышен, она произнесла:

– Возможно, тебе трудно поверить, когда я говорю, что разделяю твои чувства, но так оно и есть. Ты должен оставить ту трагедию в прошлом. Иначе она погубит тебя. К тому же ты совершишь страшный грех по отношению к своему родному ребенку. – Тут Пола сознательно замолчала в ожидании его реакции.

Энтони заморгал от неожиданности и широко раскрыл глаза.

– Что ты имеешь в виду? – наконец пробормотал он изменившимся голосом. – Не понимаю… какой такой грех по отношению к моему собственному ребенку? – В его взгляде читался ужас.

– Если ты позволишь памяти о Мин, о ее самоубийстве довлеть над тобой, переполнять тебя чувством вины, ты не сможешь любить свое дитя должным образом – всем сердцем, умом и душой. Потому что Мин всегда будет рядом, между вами и, позволь добавить, между тобой и Салли тоже. И еще не забывай: вы с Салли зачали свое дитя в любви друг к другу. Оно не просило вас дать ему жизнь… На свет скоро появится невинное крошечное существо. Не обкрадывай его из-за своих личных проблем. Ему или ей потребуется все самое лучшее, что есть в тебе, Энтони. Дать ребенку меньше… да, это грех.

Он долго смотрел на Полу, часто-часто моргая в попытке сдержать готовые прорваться наружу эмоции. Потом вскочил на ноги, подошел к окну и бездумно уставился на лежащую внизу улицу. Слова Полы все еще звучали в его раскалывающейся на части голове. Вдруг к ним присоединился голос Салли. «Живые должны жить, – сказала она прошлой ночью. – Невозможно изменить прошлое. Мы не можем занимать остаток своих дней самоистязанием. Иначе Мин добьется своего. Из могилы, но добьется». Тут ему пришла на ум мысль, осознав которую он вдруг расправил плечи. Женщина, в которую с годами превратилась Мин, ничем больше не напоминала девушку, много лет назад завоевавшую его любовь. Мин стала злой, язвительной и злопамятной, и ее желчность и беспощадность с каждым днем убивали его любовь. Салли вовсе не разрушила их семью, как яростно утверждала Мин. Человек со стороны может разбить только неблагополучную семью, счастливые же союзы не боятся никаких вторжений, Теперь он понял: их семью развалила сама Мин. Боль в груди начала отступать, и мало-помалу к нему вернулось самообладание.

Энтони повернулся к Поле, их глаза встретились, и теперь уже он взял ее за руку.

– Ты необыкновенная женщина, Пола, – проговорил он. – Ты мудрая и добрая, в тебе столько любви и сострадания. Спасибо, что ты вправила мне мозги. Я отдам Салли и нашему ребенку всю свою любовь до последней капли. Обещаю тебе.

– Так тебе не понравилось, Уинстон? – спросила Эмили, близоруко щурясь в полумраке гостиной Бек-хауса, едва освещенной тлеющим огнем в камине.

Уинстон поставил свой бокал с бренди и с искренним изумлением уставился на собеседницу.

– Понравилось? Пола сидит с таким видом, словно перед ней распахнулись врата ада, и за весь вечер едва произносит пару слов. Джим в промежутке между коктейлями и основным блюдом ухитряется напиться до положения риз. Моя сестра беременна настолько, что, кажется, вот-вот родит тройню. Мерри без конца ноет, что превратилась в старую деву – в двадцать три-то года! – и только потому, что все мужчины, с которыми она выросла, переженились. Александр пребывает в состоянии постоянного бешенства из-за шашней твоей мамаши с половиной нашего чертова правительства. А ты еще задаешь подобные вопросы! О да, Эмили. Я в безумном восторге. Я провел один из самых веселых и запоминающихся вечеров в своей жизни. – Он рассмеялся, вдруг оценив юмор ситуации.

Эмили тоже засмеялась. Она забралась в уголок дивана, подобрав под себя ноги, и спросила:

– Но хоть Энтони-то в хорошей форме?

– На удивление. Похоже, он обрел землю под ногами и прекрасно держится.

– Благодаря Поле. Она рассказала, что имела с ним долгую беседу несколько недель назад, прочла что-то вроде лекции, посоветовала ему забыть о прошлом и зажить новой жизнью.

– Это она умеет, – пробормотал Уинстон, с задумчивым видом взбалтывая коньяк в бокале.

– Что ты имеешь в виду?

– Давать советы. И заметь – обычно она оказывается права. Если бы только она сама следовала своим советам.

– Ты прав! – Эмили сразу стала серьезной. Уинстон откинулся на подушки, забросил ноги на журнальный столик и позволил себе расслабиться. Вечер в Лонг-Медоу прошел ужасно, он с облегчением ускользнул оттуда вместе с Эмили. Что его действительно беспокоило, так это вид Полы и ее настроение. Уже несколько недель, прошедших после его возвращения из Ванкувера через Нью-Йорк, он смутно подозревал, что у нее что-то не так. Последние несколько часов подтвердили его опасения. Она несчастна. Уинстон не сомневался, что корень всех ее бед – ее брак с Джимом.

– Ты сегодня какой-то тихий, Уинстон. Переживаешь за Полу, да?

– Боюсь, что это так, дорогая. Помимо того, что она сегодня кошмарно выглядела, она еще и молчала весь вечер.

– Ее угнетает не работа, – воскликнула Эмили. – Она привыкла к стрессам, к ночным бдениям в конторе, к огромной ответственности. У нее сил как у быка – она вся в бабушку.

– Да, Эмили. Я знаю Полу почти также хорошо, как и ты. Именно это я имел в виду, когда говорил про врата ада. Ясно, что она не больна физически. У нее моральные проблемы… – Уинстон спустил ноги на пол и начал рыться в кармане в поисках сигарет. – В их браке многое неладно.

– Ты абсолютно прав, Уинстон. В последнее время я несколько раз пробовала затронуть эту тему, но она только бросает на меня убийственные взгляды и замыкается в себе, уходя от ответа.

– Но вы всегда были так близки. Неужели она вообще ни словом не обмолвилась? – В его голосе явственно звучало удивление.

– Ну, не совсем. Я уже рассказывала, как расстроилась она из-за Джима и позиции, которую он занял в ее конфликте с Сэмом Феллоузом. Вернувшись из Пеннистоун-Ройял, я сразу поняла, что она плакала. А когда Джим прилетел из Ирландии и мы втроем находились в Лондоне, Пола как-то вскользь пожаловалась на раздражительность и даже вспыльчивость мужа. Я попыталась копнуть поглубже, но она как будто… отмахнулась от меня и ушла в себя, точно как сегодня. И она буквально сжигает себя на работе. Больше она вообще ничего практически не делает, кроме того, что проводит все свое свободное время с детьми. Я вообще склонна считать, что они стали для нее единственным смыслом жизни – разумеется, помимо бизнеса.

– Это плохо. Тетя Эмма будет не в восторге, когда по возвращении домой через месяц увидит, какой она стала. – Уинстон сменил позу и, заметив озабоченное выражение лица Эмили, взял ее за руку. – Хочешь, я поговорю с Полой? – предложил он. – Я мог бы…

– Ни за что! – в ужасе вскричала Эмили. – Она рассердится, сочтет твои слова вмешательством в ее личную жизнь, и за все свои заботы ты получишь хорошую взбучку, и больше ничего.

Уинстон вздохнул:

– Боюсь, ты права. Послушай, если хочешь знать мое мнение, то я считаю: им с Джимом следует развестись.

– Она никогда не пойдет на подобный шаг. Пола относится к разводу так же, как и я.

– Ага. А как именно? – Уинстон навострил уши и внимательно посмотрел на собеседницу.

– Ну, – медленно произнесла Эмили, – мы обе его не одобряем. В конце концов, у нас перед глазами пример моей матери. Я счет потеряла ее мужьям и разводам.

– Твоя мать – исключение из правил. Не отреагировав на его замечание, Эмили продолжала говорить:

– Пола считает, что, если в семье возникают проблемы, их надо преодолеть. Она говорит: нельзя разводиться из-за разбитой чашки, только потому, что на дороге супругам встретилось несколько ухабов. Так вопросы не решают. Она полагает, будто брак требует больших усилий…

– Для танго требуется два партнера. Эмили кивнула с задумчивым видом.