Абсолютный слух не обязателен для музыканта. Абсолютный слух был у Моцарта, но его были лишены такие великие композиторы, как Вагнер и Шуман. Но человек, обладающий абсолютным слухом, воспринимает его утрату как тяжкую потерю. Это чувство неполноценности хорошо выразил один из моих пациентов, Фрэнк В., композитор, перенесший поражение мозга вследствие разрыва аневризмы передней коммуникантной артерии. Фрэнк был высокоодаренным музыкантом, он начал учиться музыке с четырехлетнего возраста. Абсолютным слухом музыкант обладал с тех пор, как он себя помнил, но теперь, по его словам, «он исчез, или, определенно, сильно пострадал». Так как для него как для музыканта абсолютный слух был очень важен и являлся большим преимуществом, Фрэнк очень остро переживал потерю. Раньше, говорил Фрэнк, он воспринимал тоны мгновенно, абсолютно, так же, как он воспринимает цвета, – это был не «ментальный» процесс, он не требовал никаких умозаключений, соотнесенности с другими тонами на какой-то шкале, не требовал оценки интервалов. Эта форма абсолютного слуха безвозвратно исчезла, и это было тем же самым, если вдруг стать дальтоником. По мере выздоровления Фрэнк обнаружил, что обладает надежной памятью относительно звучания некоторых пьес и музыкальных инструментов. Эти тональности он мог использовать как точки отсчета для оценки высоты других нот, но, в сравнении с «мгновенным» абсолютным слухом, этот процесс был намного медленнее.
Кроме того, субъективно такая оценка отличается от прежней способности, ибо раньше каждая нота, каждый ключ имели неповторимый аромат, уникальный характер. Теперь все это ушло, и Фрэнк перестал свободно на слух отличать один ключ от другого[48].
Любопытно, между прочим, то, что абсолютный слух встречается очень редко – менее одного человека на десять тысяч населения. Почему не все мы слышим соль-диез так же автоматически, как мы видим синий цвет или узнаем аромат розы? «Вопрос, касающийся абсолютного слуха, – писала Диана Дейч и соавторы в 2004 году, – заключается не в том, почему он есть у некоторых людей, а в том, почему им не обладают все. Дело обстоит так, словно большинство людей страдают синдромом, напоминающим цветовую аномию, при которой пациенты могут узнавать и распознавать цвета, но не могут соотнести их с определенными названиями».
Дейч говорит это, опираясь на собственный опыт. Как она написала в своем недавнем письме:
«Понимание того, что я обладаю абсолютным слухом – а это само по себе было необычно, – приводило меня в величайшее удивление, особенно когда я (в возрасте четырех лет) обнаружила, что другие люди испытывают трудности в узнавании сыгранных нот. Я до сих пор отчетливо помню потрясение от того, что если я играла на пианино какую-нибудь ноту, человеку надо было посмотреть на клавишу, чтобы эту ноту назвать…
Для того чтобы вы наглядно представили, каким странным выглядит для нас, обладателей абсолютного слуха, его отсутствие у других людей, я проведу аналогию со способностью называть цвета. Предположим, вы показываете человеку красный предмет и просите назвать цвет. Предположим, что этот человек отвечает: «Я могу узнать этот цвет и отличить его от других цветов, но я не могу его назвать». Тогда вы ставите рядом с красным предметом синий и называете его цвет, и тогда человек говорит: «Хорошо, так как второй цвет – синий, то первый, должно быть, красный». Думаю, что большинству людей такая ситуация покажется по меньшей мере странной. Однако с точки зрения обладателя абсолютного слуха, это так же, как если они видят, как другие называют высоту тона – сравнивая ее с высотой тона, название которого им уже известно. Когда я слышу музыкальную ноту и определяю ее высоту, происходит нечто гораздо большее, нежели просто помещение ее тона в определенное место (или область) музыкального континуума. Предположим, я слышу на фортепьяно фа-диез. У меня возникает чувство, что я хорошо знакома с тональностью фа-диез – такое же чувство возникает у человека, когда он видит знакомое ему лицо. Высота тона тесно связана с другими свойствами ноты – с тембром (это очень важно), громкостью и т. д. Я уверена, что, по крайней мере, некоторые люди с абсолютным слухом воспринимают и запоминают ноты способом куда более конкретным, чем те, кто не обладает абсолютным музыкальным слухом».
Абсолютный слух представляет особый интерес, потому что является примером совершенно иной области восприятия, настолько внутреннего и субъективного, что большинство из нас не может даже примерно представить себе, что это такое. Дело в том, что это изолированная способность, имеющая весьма отдаленное отношение к музыкальности, способность, показывающая, как гены и жизненный опыт могут взаимодействовать в ее возникновении.
По разрозненным сведениям и описаниям отдельных случаев уже давно было известно, что абсолютный слух встречается у музыкантов чаще, чем в общей популяции. Это было подтверждено совсем недавно множеством масштабных статистических исследований. Среди музыкантов абсолютный слух чаще встречается у тех, кто рано начал заниматься музыкой. Также абсолютный слух чаще встречается в определенных семьях, но зависит ли это от наследственных факторов или от того, что дети в таких семьях рано приобщаются к музыке и часто ее слушают? Абсолютный слух поразительно часто сочетается с ранней слепотой (в некоторых исследованиях было показано, что около пятидесяти процентов детей с врожденной или ранней слепотой обладают абсолютным слухом).
Самая интересная корреляция, однако, наблюдается между абсолютным слухом и лингвистическим фоном. За последние несколько лет Диана Дейч и ее коллеги детально изучили эту корреляцию и в вышедшей в 2006 году статье написали, что «носители вьетнамского и китайского языков проявляют весьма точный абсолютный слух при чтении списков слов», причем большинство этих людей распознают колебания высоты в четверть тона и меньше. Дейч и соавторы показали также удивительную разницу между частотой абсолютного слуха в двух группах первокурсников музыкальных учебных заведений. В одну группу входили студенты Истменской музыкальной школы в Рочестере, а в другую – студенты Центральной консерватории в Пекине. «Из студентов, которые начали обучаться музыке в возрасте от четырех до пяти лет, – писали авторы, – приблизительно 60 процентов китайских студентов отвечали критериям абсолютного слуха, в то время как среди носителей нетонального английского языка Рочестерской школы абсолютным слухом обладали только 14 процентов первокурсников». Среди студентов, начавших заниматься музыкой в возрасте от 6 до 7 лет, процент обладателей абсолютного слуха был ниже для обеих групп – 55 и 6 процентов соответственно. Что же касается студентов, начавших заниматься музыкой в более позднем возрасте, то здесь среди китайских студентов 42 процента обладали абсолютным слухом, в то время как в рочестерской группе людей, обладающих абсолютным слухом, не оказалось вовсе. Способность к абсолютному слуху не связана с полом испытуемых.
Эта шокирующая разница привела Дейч и ее соавторов к гипотезе о том, что «при наличии соответствующих возможностей дети могут обучаться абсолютному слуху как определенному свойству речи, а затем переносят приобретенную в языке способность на музыку». В том, что касается носителей таких нетональных языков, как английский, – полагают авторы, – «усвоение абсолютного слуха во время музыкальных занятий аналогично усвоению тонов второго языка». Согласно наблюдениям авторов, для развития абсолютного слуха существует критический период – приблизительно до восьмилетнего возраста, то есть до того возраста, когда дети начинают испытывать трудности в усвоении фонем и произношения второго, иностранного, языка. Отсюда Дейч и соавторы предположили, что все дети имеют потенциальную способность приобрести абсолютный слух, а реализовать эту возможность можно вербальным называнием тональностей во время периода, критического для усвоения иностранного языка. (Авторы, правда, не исключают, что генетические особенности тоже могут играть роль в возникновении у ребенка абсолютного слуха.)
