Самый придирчивый осмотр хаты, двора, подполья не дал результатов — улик никаких! Уже поднялось солнце, заиграв бликами в свежих лужах.

— Наговорили на нас… злых людей много, товарищи начальники, — тараторила жена Мухина.

Она привела себя в порядок и сама помогала открывать сундуки, вытряхивать торбочки и ящики. Настораживало обилие всякого барахла, но прямого доказательства участия Мухина в грабежах не было.

Хозяин замкнуто и безучастно смотрел, как мы переворачивали его «майно». Наконец Тимофей Иванович устало присел на табуретку и закурил:

— Что ж, Мухин, извини, ошиблись, наверное.

— Хто ошибся? — быстро метнул взгляд Мухин.

— Мы.

Опанас Мухин распрямил широкие плечи и, почесывая грудь, обиженно продолжил:

— Нам бояться нечего. Крошки чужой не тронули.

Снова и снова слышался мне этот зычный голос. Нет, не мог я обмануться! Но где ценности?.. Где основания для обыска? Подвел Морозова и Платонова. Проверка-то без ордера. Вот к чему приводит спешка и горячность! Мои товарищи собрались в комнате, курят и виновато поглядывают на хозяйку, хлопочущую у стола.

— Извините, хозяева. Мы пойдем! — Морозов направился к двери, кинул на меня такой выразительный взгляд, что ожидать хорошего мне не приходилось.

Чекисты, удрученные, потянулись следом за руководителем операции.

— Бывают промашки, Тимофей Иванович, — успокаивал нас Мухин, провожая в сени.

— Может, поснидали бы, товарищи? — предложила жена. Она разрумянилась, проворно собирая тряпье в сундук.

Мы отказались. На душе у меня препротивно! Зол и Морозов. Из-подо лба Зеликман оглядывает в последний раз комнату. А выходя в сени, он в сердцах пнул подвернувшийся под ногу большой клубок шерстяных ниток. И вскрикнул:

— Черт!

— Чего там? — недовольно обернулся Морозов.

Зеликман поднял, как футбольный мяч, клубок и передал Морозову.

Хозяин было рванулся в хату, но Васильев ухватил его за руку:

— Постой!

Клубок оказался очень тяжелым. Иосиф Зеликман стал быстро разматывать нитки. На стол посыпались кольца, серьги, броши, золотые монеты…

Я не удержался.

— Подлец!

Жена запричитала, заголосила. Ее вытолкали в другую комнату и приставили часового.

— Кто с вами был? — крикнул Морозов.

— Ищи ветра в поле! — Мухин нагло ухмылялся, до крови расчесывая волосатую грудь.

— Ты раскрыл меня, гад! — Васильев схватил за ворот хозяина. Васю остановили.

— Я водил за нос вас всех!

Морозов вызвал трех бойцов. Те с винтовками вошли со двора и замерли у порога. Тимофей Иванович, указывая на Мухина, бросил:

— Расстрелять!

Мухин побледнел как мел, бескровными губами прошептал:

— Без… суда… Советская власть не такая…

А поняв, что с ним не шутят, закричал, забился в руках чекистов:

— Все скажу… не стреляйте!

За стеной выла жена, как собака по покойнику.

Морозов отпустил бойцов, усадил Мухина за стол.

— Говори!

Тот вдруг как-то обмяк, и голос его стал старческим. Сглатывая слова, он назвал восемь сообщников. Морозов распорядился взять их под стражу. Оперативники помчались по указанным Мухиным адресам.

Я спрашиваю Мухина:

— Лука Пономаренко причастен?

— Та ни! Вин готовое скупает. Вин — хитрый!

— Где заика?

— Який?

— В поезде схватили. Забыли, Мухин?

— А-а, с мешком який… Его вели к батьке, вин убежал…

Впоследствии оказалось, что Мухин обманывал нас.

Павел Бочаров вышел от Платонова сияющим: начальник остался доволен расследованием дела Олейника и разрешил съездить в Пологи к Оксане. Друг мой забежал на Озерки, высмотрел самые нарядные мониста, не торгуясь купил их и заспешил на станцию. Первым же «товарняком» отправился в путь.

В Пологах в тот час Оксана была с отцом на огороде: убирали картошку.

— Где же твий москаль? — спрашивал старый Богдан Клещ, вгоняя лопату на весь штык в землю. Он был очень недоволен дочерью: связалась с городским вертопрахом. Побалуется и бросит, как ненужную игрушку. Стыда не оберешься.

Оксана, сглатывая слёзы, молча рыхлила руками грунт, выбирала клубни и складывала их в корзину. Она и сама тревожилась: Павел давно не приезжал. Не случилась ли с ним беда?.. Работа у него опасная.

— Пузо-то не нагуляла? — скрипел Богдан Клещ, нисколько не считаясь, что обращается к родной дочери. — Чего отмалчиваешься, бесстыдница? Остались одни очи — сухота сухотой. Мало тебе своих парубков, нашла сокола залетного.

— И нашла. Вам чого? — в сердцах огрызнулась дочка, выведенная из терпения.

— А то, що соседям в глаза срамно смотреть! Бросил он тебя…

— Может, его командиры послали… — Сказала и осеклась, тревожно подхватилась: «Разобрался или нет?»

Но отец так же хмуро вгонял лопату в землю и выворачивал ее через колено, открывая гнездо. Дивчина, вдруг затараторила, чтобы отвлечь отца от только что сказанного:

— Бульба уродилась гарна — одна к одной. Три гнезда — и ведро! Можно продать в городе. Купите, тату, мени полусапожки шевровые?..

— Нехай москаль покупает… Байстрюка тоби купит — жди! — бубнит угрюмый Богдан Клещ.

— Куда послали командиры твоего москаля?

Встрепенулась, как пойманный зверек, дивчина:

— Та що вы надумали тату? Якие командиры? Вин слюсарь, с железом возится…

Старый Клещ насторожился: скрывает дочка что-то!

Легкий ветер донес из-за садочка пересвист: осенью-то соловей! Клещ покрутил головой и тяжело поглядел на дочку. Она зарделась, обтирая руки о подол юбки. И снова свист переливчатый.

— Чуешь, москаль.

Оксана хорошо слышала условный сигнал, задохнулась от ожидания. И не сдерживаясь, попросилась:

— Пойду, тату! Я сама докопаю… Ночью. Можно?

Богдан Клещ кивнул лохматой головой и присел на бурт картошки. Кончать нужно с этим ухажером, отвадить раз и навсегда. С этой мыслью вернулся во двор, запряг буланого мерина в гарбу и поехал на дальнее поле за снопами. Погода портилась, а пшеница все еще не свезена в клуню. Но цель поездки иная: в лесу, пересказывали, появились хлопцы Щуся. С ними решил посоветоваться Богдан Клещ…

…А молодые в садочке, в затишье, у стены мазанки. Оксана то снимает, то примеряет на шею мониста и радуется, как маленькая. Павел целует девушку в щеки, губы, прикрывая своим пиджачком ее плечи. И никак не осмелится сказать самое заветное.

— А где же ты так долго пропадал?

— Оксаночка, договоримся навсегда. Где я был, там меня нету. Что я делал, то сделано. Куда меня посылали, туда пути нет. Ты у меня умненькая, все знаешь без слов. Во всем свете нет никого милее тебя!

И снова обнял ее, нашептывая жаркие слова. Она прильнула к его груди, всем сердцем впитывала ласковые речи. И вдруг отстранилась, пугливо озираясь.

Солнце опустилось за лес. По улице брели сытые коровы. Оксана трудно вздохнула:

— Сумно на сердце, Паша. За тебя боюсь.

— Ничего со мною не случится. Вон я какой большой! — Бочаров засмеялся и погладил свои куцые белесые усы.

А усадьбу уже окружили молодчики Щуся, кликнутые Клещом из леса. Ждут только сигнала, чтобы кинуться на Бочарова, скрутить ему руки и уволочь в «схрон» на расправу.

Оксана первая увидела бандита с куцаком — обрезанной винтовкой. Он неосторожно высунулся из-за перелаза.

— Паша, беги! — Девушка рванулась, кинув Бочарову его пиджак.

— Чего испугалась? — Павел взял девушку за руку.

Оксана глазами указала на ворота. Там стояли лесные гости с обрезами.

Оборотились к огороду — торчат стволы куцаков из-за хмеля.

— Прихватили, гады! — зло сказал Бочаров и вырвал из кармана наган. — Оксана, ложись!

Но девушка увлекла его за хлев, где был ход к спуску в леваду. Навстречу шел с дубиной Богдан Клещ.

— Батько! — взвизгнула Оксана, загораживая собою Павла.

— Уйди, дочка! А ты, москаль, бросай оружие. Мы выпроводим тебя за село. А там — гуляй соби с богом до города. К нам больше не заглядывай!