Оказалось, что в Сухаревке видели почтаря на станции. Смазчик спросил: куда едешь? Ставский ответил: за продуктами. Шахтеров, мол, снабжают лучше. Захарченко к билетному кассиру. Та отвечает: да, почтальон брал билет до Красного Лога через Долгинцево.

— В поезд Ставский садился с мешком, товарищ чекист. Вот за этим я и ехал к вам. Сказать про поганця!..

Меня потрясла самоотверженность этого человека: больной, в горе, обремененный большой семьей, Захарченко думал о поимке врага! Я поблагодарил Илью, проводил до поезда. А сам ругал себя на чем свет стоит! Нужно было в день пожара поискать Ставского в Сухаревке. Утешился тем, что, быть может, в Красном Логе встретимся. И в то же время думалось: Ставский не такой дурень, чтобы открыто ездить на виду у чекистов. Он не мог не знать, что пожаром заинтересуются в ОГПУ. Загадочное исчезновение почтаря также не пройдет незамеченным. Враг постарается запутать следы. В душе я пожалел, что получил новое задание: мне очень хотелось поймать Ставского-Петровского-Квача!

В Красном Логе мне дали в помощь молодого расторопного чекиста, в недавнем прошлом рудокопа. Гришка-гирнык звали его в городском отделе ОГПУ.

По натуре Гриша оказался веселым хлопцем. Он хорошо знал людей и шахтное хозяйство, был уроженцем города — для меня находка! И начальник горотдела ОГПУ, обсудив план расследования, сказал мне:

— Лучшего помощника вам не знайты!

Из всего нашего разговора о взрывах в Щекетовке Гриша сделал неожиданный вывод:

— Треба навести порядок на шахте. Мени дядя казав: Грицько, балуются пидпальники!

— Диверсанта нужно искать! — напомнил я.

— Гарно. Шукать так шукать диверсанта, — с улыбкой согласился Гриша. — Начнем с забоев. Не слабит спуститься в шахту?

— Это очень глубоко?

Гриша рассмеялся, на щеках образовались ямочки, а черные брови — вразлет! Он хлопнул себя по коленям и встал.

— Увидишь, друже.

Мы с ним были почти ровесники и перешли с первых встреч на «ты».

Из горотдела ОГПУ мы поехали на бричке с мягкими рессорами. А конь что зверь! Собаки с визгом бросались под колеса, Гриша хлестал их кнутом. Привстав на передке возка, он дергал вожжи и гикал. Его бесшабашность, какое-то вызывающее легкомыслие будило во мне протест. «Но, может быть, мы очерствели в своей повседневности? — думал я, трясясь в дрожках. Сознавая важность порученной нам операции, я не одобрял поведения моего помощника. На замечание он ответил:

— Веселые люди долго живут. А мне треба коммунизм побачить! Чуешь, коммунизм!

Вокруг поднимались высокие конусы терриконов, замысловатые вышки и наверху — колеса-прялки. Вертятся да канаты наматывают.

— А не оборвется? — по наивности спросил я.

Гришка-гирнык суеверно сплюнул через плечо и строго отрубил:

— Не трепись, дурень! Шахты не любят пустозвонов…

Оба мы почувствовали себя неловко и без слов вошли в контору шахты. Гриша отрекомендовал меня как ревизора горного надзора из Харькова.

Начальник шахты встретил нас без восторга. Седая голова, стриженная под ежик, часто подергивалась — в обвале побывал когда-то. Руки, словно железные, — двадцать лет держал обушок! Под глазами — мешки.

— Чем обязан?

Я стал расспрашивать о делах на шахте. И начальник будто бы оттаял. Не скрывая своей гордости, говорил:

— Руду на экспорт поставляем! Первая в стране шахта, как полпред. Смотри, ворог, що может рабочий человек! Сам шахтер продает руду капиталисту. Зубами лязгает буржуй от злости, а берет нашу руду! А руда — это золото. Так що добываем золото!..

— Взрывами? — спросил я.

Начальник не понял тайного смысла вопроса, да он, наверное, и не знал про Щекетовку.

— А инше як? Бурим, шпуруемо, закладываем пироксилин и взрываем.

— Меня интересует организация взрывных работ.

— И чекистов тоже, товарищ Райс? — начальник шахты обернулся к Грише.

— Взрывы, Павел Пантелеймонович, не шутка! — Гриша поднялся, давая понять, что беседа окончена. И начальник это понял.

— Вы, товарищ Райс, гарно знаете шахту. Провожатых, надеюсь, не потребуете. А насчет остального я распоряжусь.

В копровой мы облачились в костюмы горняков. Взяли лампы-шахтерки и напялили каскетки. Мой товарищ чувствовал себя как рыба в воде. Форма будто бы на него специально сшита, а я в брезентовке и ступить как следует не мог. Гриша, глядя на мою мешковатую фигуру, смеялся от души.

Вот и клеть. Мокро. Внизу темнота. И вдруг пол качнулся, клеть ринулась вниз. Сердце остановилось. Тошнота подступила к горлу, и я невольно схватил Гришу за руку. Тот крикнул в ухо:

— Глотай слюну — легче будет!

У шахтного ствола нас встретил седоусый приветливый кладовщик. Поздоровался за руку. Заговорил с Гришей:

— С чем пожаловал? Мать здорова? Гарно. А поросенок одыбал чи ни? — Узнав насчет нашей миссии, повел за собою в дальний штрек. На ходу я спросил Гришу:

— Родня?

— Дядько мий.

На складе был образцовый порядок. Пироксилин, бикфордов шнур, запалы — все содержалось строго по инструкции.

— Не пирожки выдаемо. Разумием, що к чому, — говорил старый горняк, покручивая усы.

Я проверил книги и ведомости, прочитал рапортички о расходе взрывматериалов. Порядок!

— В забоях так же ведут дело, как у вас?

— Там — справа тэмна. Вон сам бригадир. Эй, Панко, до тэбэ хлопцы!

Валкой походкой поразил меня бригадир — морской волк под землей! Мрачно глянув на Гришу, он буркнул:

— Що тоби?

— Вон ревизор! — Гриша указал на меня. И мы тронулись.

С бригадиром побывали в дальнем забое. Поспели к самой отпалке. Воздух спертый ударил в уши, и почти одновременно грохнул взрыв. Пыль — дышать нечем!

— Сколько шпуров бурили? — крикнул Гриша. Бригадир пожал плечами:

— Мабуть, шисть.

— А сколько зарядов взорвалось?

Опять пожатие плечами. Так же отвечал и запальщик:

— Хто ж его знае, хиба тут подсчитаешь!

Халатность ударила нас по сердцу. Если взрывник враг — делай свое дело! Никто не учтет. Пироксилин в обертке легко вынести из шахты. Несработавшие заряды свободно могли попасть вместе с рудой и на платформы, и в домны, и на обогатительную фабрику…

После нашего короткого доклада у начальника горотдела ОГПУ тот озабоченно сказал:

— Пойдемте в горком партии, сынки!

Секретарь горкома КП(б)У сразу понял серьезность обстановки. Я рассказал ему о взрывах в Щекетовке.

— Звонили нам из Харькова. Может, соберем актив да доложим? — Секретарь поправил на плече портупею, разогнал складки под ремнем.

Мы согласились с ним.

И собрание актива коммунистов состоялось. Большевиков обязали лично отвечать за наведение порядка на шахте. Администрация ввела строгий контроль за взрывами, за расходом пироксилина.

Но где же диверсант?

В Днепропетровске и в центре ОГПУ были недовольны нашими оперативно-чекистскими мероприятиями.

— Що вы там чикаетесь? — кричал в трубку начальник ДТО ОГПУ. — Это не просто халатность! Преступление — так организовывать добычу!

Вернувшись к себе, я еще и еще раз перебирал в памяти людей, занятых добычей и перевозкой руды. Начальник шахты — человек, преданный Советской власти. Горняк сам. В гражданскую воевал плечо в плечо с Котовским. Такой не изменит революции! Кладовщики — проверены! Взять дядю Гриши Райса. Коренной шахтер. Коммунист с 1912 года. Арестованный жандармами, сидел в царской тюрьме за политику. Этот — отпадает…

А тем временем в Красный Лог нагрянул Юзеф Леопольдович Бижевич. Выслушав наши сообщения, взорвался с первого шага.

— Вы — шляпы! Налицо диверсионно-террористическая организация. Кладовщик выдает пироксилиновые шашки. Подрывник прячет, а потом уносит с собою. Еще кто-то сует их в руду. Просто, как репа! Начальник шахты потерял революционную бдительность. А вы слюни распустили. Диверсанты очень рады, что вы усмотрели лишь халатность да митинги митингуете.