С пригорка открывался вид на излучину неширокой реки с крутыми берегами, поросшими густым смешанным лесом. Слева, между стволами раскидистых сосен, просматривалось двухэтажное бревенчатое здание, а внизу, прямо подо мной, находился деревянный причал с одной-единственной полузатопленной лодкой. На причале сидел рыбак в брезентовой робе с наброшенным на голову капюшоном и уныло смотрел на неподвижный поплавок.

Ярко светило солнце, река степенно несла темные воды, но самым поразительным было то, что здесь царила осень. Где, спрашивается, в каком уголке Земли так могло быть, если у нас сейчас середина зимы?!

— Нравится? — спросил Буратино.

Я прокашлялся, посмотрел под ноги на деревянного человечка.

— Где мы?

— А тебе не все равно? — передернул плечами Буратино. — Но здесь неплохо, да?

Я скрипнул зубами. Только от одного с его загадками избавился, как второй любящий темнить на мою голову объявился! Ничего не сказав, я начал спускаться по тропинке к причалу.

Заслышав шаги, рыбак покосился в нашу сторону и снова уставился на поплавок. На вид ему было лет шестьдесят, но в черной окладистой бороде не наблюдалось ни единой сединки. Определенно лесник, а бревенчатое здание между деревьями — его изба. Или контора лесничества.

— День добрый, — поздоровался я.

Рыбак угрюмо кивнул.

— Клюет? — поинтересовался я, в уме прикидывая, как, не вызывая подозрений, расспросить, где мы очутились.

— Смотри... — со вздохом сказал рыбак и пододвинул ко мне ведро.

Я заглянул и ахнул. Ведро до половины было заполнено какими-то полупрозрачными существами, похожими на медуз, но с большими глазами. Глаза смотрели на меня и мигали.

— Что это?!

— Не что, а кто, — пробурчал рыбак. — Устюпенды... Всю рыбу распугали... Думают, я удочку забрасываю, чтобы играться с ними. Пусть посидят в ведре, поумнеют...

— М-да... — неопределенно протянул я, не найдя что ответить. А что ответить? Хотят устюпенды с дедом поиграть, да он не хочет. Безвыходная ситуация.

— Кто это с тобой? — покосился рыбак на Буратино. Вопрос он задал спокойно, будто живых кукол встречал каждый день.

— Это? — переспросил я. — Буратино.

— Вижу, что не Мальвина, — с невозмутимым видом продолжил дед. — Я спрашиваю, кто он?

— У тебя что, дед, со слухом плохо? — возмутился Буратино. — Имя у меня такое!

— Буратино так Буратино, — поморщился рыбак. — Конспираторы хреновы... Надолго к нам?

Я неопределенно повел плечами и покосился на Буратино.

— Навсегда! — безапелляционно выпалил он.

— Ну-ну, — усмехнулся в бороду дед. — Поживем, поглядим... Ты-то кто будешь?

Он посмотрел на меня пристальным взглядом из-под кустистых бровей, и что-то в его взгляде мне показалось знакомым.

— Я? Егоршин...

Глупее ничего придумать не мог, но, к счастью, в это время деду стало не до меня. Течение отнесло поплавок к камышам, он резко ушел под воду, удилище изогнулось, и дед едва не свалился с пристани. Вода у камышей забурлила крутым кипятком, дед выхватил из кармана нож и отсек леску.

— Черт! — ругнулся он. — Ходят всякие, отвлекают! Чуть сам пираноиду не попался...

Вода у камышей начала успокаиваться, но кое-где со дна продолжали всплывать редкие пузыри, лопаясь на поверхности белесым паром.

Дед снова полез в карман, достал ключ с номерком и протянул мне.

— Держи. Второй этаж, девятая комната. — Он покосился на Буратино. — Или вам нужно две комнаты?

— Хватит одной, — сказал Буратино, принимая ключ. — Он золотой?

— Чего?! — вытаращился на него дед. — Я тебе что — черепаха Тортилла?

Вода у камышей вздулась горбом, и оттуда с характерным звуком плевка вылетела обрезанная леска с крючком, грузилом и поплавком. Подобно лассо, леска накрутилась на удочку, больно ударив деда грузилом по руке.

— Да пошли вы все!.. — зычно гаркнул дед, отвернулся и принялся выковыривать из рукава брезентовой робы впившийся в нее крючок.

Интонации в его голосе живо напомнили дворника Михалыча. Было что-то общее у двух стариков, и не только сварливый характер.

— Пойдем, — сказал я Буратино. — Не будем мешать.

— Вот-вот, — не оборачиваясь, пробурчал дед. — Топайте...

Я взобрался по тропинке на косогор и направился к домику. Буратино вприпрыжку следовал за мной, держа в руке громадный ключ, чуть ли не в половину своего роста. В сказке Толстого соотношению длины золотого ключика и роста деревянной куклы не уделялось особого внимания, и проверка на натуре ставила под сомнение сказочные похождения Буратино. Что поделаешь, там — литературная гипербола, здесь — реальность, больше похожая на бред.

Тропинка петляла между деревьями, и были они самыми обычными: сосны, ели, березы, осины. Между стволами поблескивало полотно с виду такой же обычной реки, в которой водились глазастые устюпенды, а в омуте у камышей сидел загадочный пираноид. Куда меня деревянный Сусанин завел?! Или... Быть может, специалисты «Горизонта» уже поработали со мной, и я, спеленатый в смирительную рубашку, лежу на кровати в дурдоме, а все что вижу, — иллюзорный мир, навеянный больным воображением?

Здание на берегу было сложено из потемневших от времени бревен и напоминало по архитектуре боярский терем. Бочонками выгнутые стены, островерхая крыша с деревянным петухом на коньке, резные наличники окон, узорчатые ставни. Но когда мы обогнули здание с торца и вышли к крыльцу, я обомлел. Справа к терему примыкала несуразная, мерцающая радугой полупрозрачных стен сферическая пристройка. Местами в ней виднелись идеально круглые, как в хорошо выдержанном сыре, громадные дырки, сама пристройка ритмично то расширялась, то сжималась, будто дышала.

— Это еще что?! — изумился я.

— Что, что... — пропищал Буратино. — Гостиница. Заходи!

Он затеребил меня за штанину. Не в силах оторвать взгляд от эфемерной постройки, я шагнул вперед, споткнулся о крыльцо и едва успел ухватиться за перила.

— Под ноги гляди! — прикрикнул на меня Буратино.

Я опустил взгляд под ноги и, придерживаясь за перила, перевел дух. Ушибленный палец на ноге болел по-настоящему, но это вовсе не исключало вероятности, что я ударился о спинку кровати, к которой меня пристегнули санитары в сумасшедшем доме. Боль — хороший способ определить, снится тебе что-то или происходит наяву, но вот определителя между явью и грезами сумасшедшего, насколько знаю, не существует.

Ступеньки крыльца были деревянными, основательно стертыми, перила — некрашеными, отполированными ладонями постояльцев. В лесной гостинице останавливались часто, и никого, похоже, не удивляла несуразная пристройка.

Я поднялся по скрипучим ступенькам и взялся за ручку массивной деревянной двери, на которой корявыми буквами было вырезано «Приют пилигримов». Надпись была неаккуратно закрашена красной охрой, но борозды были глубокими, и надпись легко читалась. Не рискнув покоситься на призрачную пристройку, я представил, что за «пилигримы» здесь могут останавливаться, и меня передернуло. Однако деваться было некуда, я тяжело вздохнул, открыл дверь и переступил порог.

Холл гостиницы оказался небольшой комнаткой, оформленной под горницу деревенской избы. Дощатые полы, бревенчатые стены, вышитые красным крестиком занавески на окнах. В левом углу располагалась стойка регистратора, а в правом — вместо двери в коридор — створки лифтовой кабины. За стойкой сидел рыбак с причала.

— Добрый день, — поздоровался он таким тоном, будто мы с ним никогда не встречались, и представился: — Комендант гостиничного комплекса Александр Михайлович Затонский. Прошу зарегистрироваться.

Я во все глаза смотрел на него. Аккуратно подстриженная бородка, расчесанные на пробор волосы, белая косоворотка... Как он успел нас опередить, переодеться, причесаться и бороду подстричь? Ни слова не говоря, я подошел к окну, отдернул занавеску и выглянул. Рыбак в брезентовой робе, нахохлившись, по-прежнему сидел на деревянном причале. Из рук торчала удочка, рядом стояло ведро с пресловутыми устюпендами. Близнецы, что ли?