Когда Кир был выставлен за дверь, с напутствием, чтобы шел и дальше придумывал способы искупления, я осталась наедине с собой. И опять испугалась. Слишком с ним было уютно и хорошо.

Нинка, выслушав историю последних двух дней, затем — про мои бесплодные метания, долго молчала (испугав меня до умопомрачения, такое с ней только во сне и беспамятстве бывало), а потом выдала:

— Не знаю, Лиз… Тут два варианта: либо убить, чтобы не сомневаться больше, либо благословить…

Тоже мне, помогла. Подруга называется. Я и без нее догадывалась, что могут быть лишь две крайности. Но какую из них выбрать?

Но этот садюга даже здесь не хотел давать мне право выбора: начал заваливать цветами. Только не теми, которые пахнут, осыпают пыльцу и листья, а потом вянут, а теми, которые почти вечные. В общем, вместо букетов он присылал, тащил, заносил и складывал новые изображения букетов. Кажется, просек, что идея с фотообоями понравилась. Каждый раз это было что-то новое: васильки, колокольчики, незабудки среди ярко-зеленой травы, кувшинки на зеркальной водяной глади…

В какой-то из дней мои нервы не выдержали: я наорала на Кира. Потому, что попросту некуда было складывать все эти свертки, которые, к тому же, безумно воняли типографской краской, картоном и чем-то еще.

Янкевич поржал и предложил выкинуть все лишнее, что не понравилось. Рука не поднялась.

А на следующем плакате были не цветы, а надпись: " я уволил Ирину". На оборотной стороне: "И запретил приближаться к тебе и ко мне".

Я, естественно, порадовалась. Только связи между этой новостью и прощением Кира не нашла.

Он, почему-то, решил, что его родственники — главное препятствие нашему счастью. И чем они дальше, тем больше у нас будет шансов жить в мире и согласии. Доля правды в этом, конечно же, была. Не зря так популярна поговорка про счастливые браки с сиротами… Но ведь семья — это семья. Какая бы ни была она странная. Кстати говоря, это Кир моих еще не видел. Его еще ожидало небо в алмазах и желание свинтить куда-нибудь за дальние моря. Об этом честно предупреждала, но парень был слишком самоуверен… Лично я считала, что очень зря.

Но главное было не в этом.

— Кир, ты решил меня вообще не знакомить с родными, что ли? — Задавая вопрос, я сама не знала, какой хотела бы получить ответ. Но прояснить ситуацию было просто до одури необходимо.

— Лиз, тебе мало Андрюхи и Иры? Мне кажется, вполне достаточно… — В очередной раз он собирался уйти из моего дома. Ночевать у меня для Янкевича стало нормой и привычкой. Так же, как и быть наутро изгнанным. С напутствием: "Уходи, и без мольбы о пощаде не возвращайся". По-моему, наказание Киру уже начинало нравиться. Вполне устраивало, похоже. А я не знала уже, что бы такое погаже придумать, чтобы и самой не остаться среди наказанных…

— Мало. — С едкой радостью наблюдала, как он умывается и вытирается розовым полотенцем, недовольно скребет отросшую за ночь щетину, зная, что бриться ему здесь не позволят. Сознательно ухудшала ему жизненные условия. Ибо — нефиг.

Ну, и еще, совсем капельку, продолжала проверять, когда же лопнет его чаша терпения.

Хуже всего, что Кир, мне кажется, прекрасно мою стратегию разгадал. И поддавался просто ради самого процесса. Кот, играющий с мышкой, мать его так разэтак.

— А чего тебе не хватает, для полноты ощущений?

— Мне кажется, ты просто не хочешь меня никому показывать. Это раз. И память о том, что собирался меня окрутить, а потом бросить, еще жива. Это два. И мне не нравится гадать, что из этого ближе к правде.

— Я тебя познакомлю обязательно. Со всеми, если захочешь. Только вот, подумай сначала сама: готова ли общаться с теми, кого считаешь бандитами? — Он выдержал значительную паузу, разрешив переварить свои слова. А там было, что переваривать. — Те представители "клана", которых ты уже встречала — самые безобидные. Потому как новое поколение. Приличное и социализированное. Внешне. А старшие товарищи у нас выглядят и ведут себя совсем иначе.

Слова ложились на сознание веско и тяжело, будто камни. И даже нечего было в ответ сказать. Об этой стороне вопроса даже и не задумывалась ни разу…

— Кир… Они что, совсем опасные? Мне уже бояться? — Вроде как, пошутила. А вроде бы, и смеяться не над чем…

— Пока — нет. Для тебя. А вот если чем-то меня обидишь — можно начинать бояться.

Вот совсем не понравилась эта фраза. Абсолютно. Придавила к земле. Ведь привыкла относиться к Кириллу, как к вредному, наглому, но неопасному человеку. И тут…

Он почувствовал перемену в настроении. Перестал улыбаться насмешливо. Шагнул ко мне и обнял крепко, заглядывая в глаза.

— Лиза, это была шутка. Никто и ничего плохого тебе не сделает. Я не позволю. Не смей ничего бояться. — Гладил большим пальцем по щеке, придерживая подбородок, пытался успокоить. А мне становилось все гаже и гаже…

— Кир, иди уже. Опоздаешь. И я опоздаю потом, из-за тебя. Поговорим потом, мне сейчас осмыслить нужно…

Как бы Кир ни старался меня разубедить, но откровение, пусть и якобы шутливое, плотно осело в голове. Придавило. Настроение сгинуло куда-то далеко.

Он еще острил, подначивал, стремясь развеселить, но был молча ввпровожен за дверь, с прощальным поцелуем в щечку. Большего не добился.

В таком же мрачном состоянии добралась до нового офиса, и полдня провела в раздумьях. Даже суета с обустройством, размещением переехавших сотрудников, собеседованиями кандидатов и другой рабочей белибердой не смогла вывести из этого транса. Кир звонил, я не хотела брать трубку. На смс и письма отвечала односложно. Он понял, видимо, что дело жареным запахло, и… затаился. Что на него было вовсе непохоже.

Это слегка удивило, но и порадовало, одновременно. Мне нужно было время, чтобы понять, наконец, куда я вляпалась, и не пора ли рвать когти. Теперь уже — по-настоящему. Без всяких игр в прятки и кошки-мышки. Потому как угрозу психическому здоровью можно еще пережить. А вот связываться с мужчиной, который физически опасен, и для тебя, и для друзей — родных… Оно мне, так-то, надо? Хуже всего было то, что при первых же мыслях о расставании что-то внутри начинало надрывно звенеть, пугая холодом и отчаянием. Куда ты вляпалась, Лиза? И в кого вляпалась?

Янкевич сейчас оказался чем-то, сродни чемодану без ручки: и выкинуть жалко, и таскать неудобно. Оставаться с ним показалось страшным, а оставаться без него — тоже страшно. И еще больно.

Напомнил о себе только вечером, прислав по почте очередной букет. Фиалок. Густого, насыщенного цвета лепестки, с темными прожилками, и пушистая темная зелень листьев. Потрясающие были цветы. Хотелось провести пальцам по ворсинкам, собрать с них искрящиеся капельки росы… Но это было невозможно. Темно-фиолетовый букетик смотрел на меня с экрана компьютера. Это, почему-то, оказалось последней каплей в моей чаше терпения.

" Шел бы ты, Кирилл… " — Вот и все, что ответила. Мысленно рассказав и направление, и густоту леса, в который его отправила.

Долго смотрела на пустой дисплей, неизвестно чего ожидая. Подспудно лелеяи обжигаясь мыслью, что вот сейчас и пойдет, навсегда уже.

" Лизонька, что случилось? " — Минут через пятнадцать, когда уже рука дернулась нажать на все крестики и выключить компьютер.

" Мог бы уже и настоящие подарить. Сколько можно обходиться суррогатами?" — Привычно подменила проблему настоящую проблемой только что выдуманной.

" Ок". И больше ничего не приходило. С чистой совестью все вырубила, попрощалась с охраной, и отправилась домой.

Кир ожидал меня у дверей подъезда. Скромно так сидел на скамеечке, с виду и не сказала бы, что непростой мужчина, да еще и с криминальной родней в анамнезе… Поймал мой взгляд и держал его, не отпуская, пока я делала несколько шагов навстречу.

— Привет.

— Уже виделись, кажется. — Как обычно, не удержалась от язвинки и легкого хамства.

— Не принципиально. Держи. Если не угадал опять — можешь выкинуть, я пойму. — Мне в руки был вложен керамический горшок с фиалкой. Точно такой же, как на той картинке. С махрово-пушистыми листьями, и с нежными, будто вылепленными лепестками. Густого лилового цвета. При всем желании, при самом отвратительном настроении — разве можно выкинуть живой цветок?