Не помню, сколько времени у него ушло, чтобы пройтись по-хозяйски по всему телу, от подбородка до щиколоток, и обратно…

Наконец, навис надо мной на локтях, замер… Глаза распахнулись сами собой, с вопросом и ожиданием… Неужели, сейчас мне станет окончательно хорошо?

Нет, конечно же. Перевернул на живот… устроился между коленями… снова застыл… Хотелось орать от возмущения и хныкать — от бессилия что-то изменить…

Неожиданно лизнул между лопаток, прошелся горячей влажностью вверх по позвонкам, вплоть до ямочки на затылке, заставляя выгнуться навстречу, натягиваясь, как дрожащая струна… и резким толчком оказался внутри, подведя к самой грани… и не довел.

А мне уже было неважно: и так хорошо. Просто ощущать его так, что ближе — некуда, и еще плотнее вжиматься, и выгибать спину, подставляясь под ласки…

Слышать, как тяжело дышит, и как пальцы впиваются в бёдра… ему все эти прелюдии тоже дались непросто. И я наслаждалась ощущением того, как он дарит и продлевает удовольствие, с трудом удерживая самого себя…

Наслаждение бывает взрывным, будто вытряхивающим из сознания, выжимающим досуха последние силы. Бывает и другим — нежным и ласковым, когда тебя наполняет удовлетворением от происходящего, и его становится больше и больше, с каждым движением, с каждым, таким правильным, прикосновением, пока эта радость не начнет переливаться через край.

Со мной такого еще не бывало — чтобы нежно и ласково, и чтобы все нравилось. Слышала о таком… но винила свой темперамент — слишком торопилась всегда, слишком жадничала, и поддаваться чужой воле не любила никогда.

С Киром в этот раз все было иначе: послушно млела и таяла в его руках, лишь чутко отзываясь на каждое движение, получая от этого какой-то нереальный кайф.

Уткнулась лицом в скрещенные руки, не желая ни видеть, ни слышать ничего, кроме дыхания Кира… Но ему моя благостная лень вдруг разонравилась…

Несколько легких движений — и я, ошалевшая от смены положений, плохо соображающая, оказалась сверху…

— Теперь твоя очередь… — Руки уверенно прошлись по телу, по лицу Кира блуждала улыбка, сытая, как у кота… — Иначе, я увлекусь и мы никогда не закончим…

— А нужно? — Заманчивые перспективы открылись. У Кира шикарное тело, и кожа — такая гладкая, не натрогаюсь никогда…

— Обязательно. — Не стал приводить дополнительных аргументов. Снова распорядился, как считал нужным: усадил на себя поудобнее. — И руки свободны, и везде дотягиваться легче…

Это его непринужденная откровенность всегда раздражала, а сейчас — взбудоражила. Так, что не успела как следует разогнаться, как меня накрыло волной оргазма… Кир лишь успел подхватить, чтобы не рухнула, не удержавшись на подломившихся руках… И снова под ним оказалась, еще подрагивая и смутно ощущая, как он догоняет меня, как сам содрогается, как вдавливает в мягкий диван всем телом, как благодарно прижимается к виску губами, и даже что-то шепчет… Что именно — не разобрала…

В душ меня отнесли на руках. Потому, что мне очень туда хотелось, а на то, чтобы держаться вертикально, совершенно не было сил. Кир это как-то сам понял, сгреб мое тело в охапку и потащил. Я не сопротивлялась.

И вообще, больше была похожа на безвольную амебу: засунули под воду — стою, повернули вокруг оси — поворачиваюсь, брызги в глаза попали — жмурюсь. Все. Кукла, только слегка живая.

Кирилла такое положение дел, видимо, устраивало: он меня намыливал, смывал, сам освежился… Ясное дело, что по всем стратегическим частям моего организма прошелся и руками, и губами, и мочалкой неоднократно. Я млела, балдела, но сильнее реагировать не могла. А он и не очень настаивал.

В общем, сплошное взаимопонимание. Ощущение до скрежета в зубах странное…

От того, чтобы окончательно вырубиться на ходу, меня спасала одна только мысль, не дававшая покоя, будто занозой засевшая в мозгу…

Уложенная в постель, прижатая к горячему телу, закутанная в тонкое одеяло, я все еще не спала. Выбирала. Подходящий момент для вопроса и нужные фразы. Имея все шансы, что Кир уснет и не услышит ни слова, когда решусь заговорить…

— Кир… — Выдавила из себя и затихла. Не решаясь продолжить. А ведь всегда считала, что смелая…

— Ммм? — Сонно отреагировал и нехотя завозился…

— А ты что, прямо сегодня решил заняться вопросами продолжения рода? Не слишком ли… скоро?

— Почему? — Все так же лениво и сонно. Даже глаза не открыл, уверена. Только руки на моем теле сжал поудобнее и покрепче.

— Ну… Ты же не предохранялся? — Полу-вопрос, полу-утверждение…

— Умгу…

— А меня спросить?

Откинул голову. Застыл. Проснулся, явно.

— Лиз. Ты в сумочке носишь таблетки. Они у тебя постоянно вываливаются вместе со всем барахлом. — Я покраснела в темноте. Отчаянно. Кажется, загорелись даже уши… — И нужно быть слепым дураком, чтобы не заметить, что ты их пьешь.

Черт. Когда он успел увидеть-то? Вроде бы, всегда успевала собрать со стола и пола все содержимое косметички… И — вот тебе, пожалуйста…

Кир уже сладко сопел, а я все не могла уснуть. Непонятность происходящего мучила: слишком все хорошо и правильно было в последние дни, за исключением нюансов. Некоторых весьма тяжелых нюансов.

И вообще: уже и не помню, когда мне приходилось просыпаться и засыпать в один и тот же день в чужой постели, в обнимку с мужчиной. Это постоянство несколько настораживало, потому, что не бывает так. Не со мной. И не с Янкевичем, тем более…

Уснуть заставил Кирилл, разбуженный моим бесконечным ёрзаньем. Засопел мне в ухо, недовольно, потом прошептал:

— Если сейчас не угомонишься, я возбужусь, и тогда совершенно не выспимся оба.

Перспектива, на самом деле, была заманчивой, но я, отчего-то, испугалась. И утихла. Последняя связная мысль перед тем, как провалиться в царство Морфея, была: " Все-таки, непонятно…"

Непонятности продолжались. И на следующее утро, и после него. И днем, и вечером, и через несколько дней: наши отношения с Киром были все больше похожи на правду. Не скажу, что мы не цапались, и что делить нам было нечего, и всегда желания друг друга угадывали… Нет. Спорили до хрипоты, ругались — так, что искры летели, Андерс вообще старался поблизости не отсвечивать. Просто держался подальше, как только мы с Янкевичем оказывались вместе…

Но каждый раз, на самом пике ссоры и выяснений, кому-нибудь из нас хватало ума заткнуться и послушать другого. К сожалению, не могу похвастаться, что в этом лидировала я…

Кир оказался терпеливее, что ли… Как сказала Нинель, выслушав очередную порцию моих откровений: " Ему больше нужно. Вот и старается. Все честно и справедливо. А ты — можешь выделываться, только, не перестарайся. Может случиться, что все это занадобится и тебе, а он уже передумает. Так бывает…"

И я почти поверила, что Кириллу нужны эти отношения. Зачем? Пытала. Он отшучивался. Говорил, что для тонуса мужчине просто необходима такая вот язва поблизости. Иногда валил все на секс — мол, слишком все хорошо у нас складывается, чтобы не держать такую партнершу под рукой. А порой… лишь мягко и снисходительно улыбался, с горящим в глазах вопросом: "неужто, сама не знаешь?"

Похоже, образ хищного развратного и бессовестного бабника я сама себе придумала, расписала яркими красками и с упоением терпеть не могла этот образ. Обычно, бывает наоборот: мы сочиняем идеалы, окутываем их слоями своих мечтаний и веры в людей, и влюбляемся в них. Отказываясь верить, когда из-под маски чудесного избранника выглядывают реальные черты. Отсюда и большинство разбитых сердец появляется…

Мой идеальный хищник все больше был похож на человека: увлеченного, заботливого, внимательного мужчину. А я все продолжала отдергиваться и брыкаться при каждой попытке приближения… Но он терпеливо приучал и приручал.

Была только одна реальная проблема: я не хотела афишировать отношения на работе. А Кирилл — хотел. Всячески стремился подчеркнуть, что мы ближе, чем обычные коллеги: норовил приобнять за талию, погладить по плечу или руке, прижаться губами к виску. Слава богам, целоваться и зажимать по-настоящему ему не пришло в голову. Я нервничала. Он ухмылялся. На время становился спокойнее, но потом опять начинал…