— Ну, а девок, девок-то ты почто подставил? — задал козырный вопрос Петушков. — Ты ж, падлюка, знал, что добром это не кончится?

— А-а-а-а-а! — запричитал Колик. — Она же у меня волшебная, тварь заговоренная, сквозь любую резину проскакивает, и всегда заместо детишек — погань какая-нибудь!

— Что? — вылез вперед Филипп Филиппович, до сих безучастно внимавший допросу. — Что вы сказали?

— Всегда вместо детишек лажа какая-то случалась.

— И ведь в тюрьму такого не закроешь, — задумчиво поковырял в носу Петушков, — натворит там делов.

— Наталья Егорова не первая ваша жертва? — Остатки волос Филипп Филипповича Бирнамским лесом пошли на Дунсинан. — Где остальные? Их нужно немедленно госпитализировать!

Проскочил еще месяц

— Восемьдесят семь известных случаев инвазии. — Наташу вместе с Филиппом Филипповичем и столичным аспирантом перевели в закрытый исследовательский центр под Китежем. Со всей страны собирали здесь жертв «флюктуального» маньяка, так окрестили Колю ученые головы.

Наташа ничуть не горевала, аспирант оказался милым лопухом, обещал жениться, да и сохнуть по Колику после всего, что она о нем узнала, было дикой глупостью. Лишь в сонных грезах всплывал порой его эротический образ — забыть эту инфернальную харизму не получалось никак.

— Пока мы не дали феномену научного названия. Каждая из реципиенток носит в себе уникальную материю, можно сказать, континуум. Вот, посмотрите на снимки.

Сейчас Колику было двадцать четыре. С невинностью злодей расстался в семнадцать, что выглядело чудом, учитывая его буйный сексуальный нрав, однако за семь лет активного осеменения он сумел развернуться так, что один обеспечил бы клиентурой несколько групп детского сада.

Исследовательский центр прятался на дне огромной бетонной чаши, на тридцать метров утопленной в землю. Внутри вели две лифтовые шахты и винтовая парадная лестница, по которой спускался Филипп Филиппович, сопровождая знатного иноземного гостя. Переводчик с неистребимым клеймом ФСО на лице угодливой невидимкой держался позади, но синхрон диалога поддерживал идеально.

На стенах по ходу винта лестницы были развешены огромные фотоснимки внутренних универсумов несчастных жертв Колика.

Махровая спираль метагалактики.

Сиреневый океан с кучей мельтешащей живности внутри.

Сверкающие шпили футуристического города.

Багровое око Портала — Наташа с гордостью фланировала мимо этого снимка.

Горная гряда, усеянная растениями с руками, хвостами и головами.

Межзвездный корабль, похожий на черепаху.

Цепочки переплетающихся цифровых кодов, образующих лицо Шивы.

Матовые, головокружительно сложные механизмы.

Вулканический пейзаж.

Поляна с сотнями порхающих эльфов.

Квадратный лабиринт из струй дыма.

Если бы любое из этих совершенных творений было делом рук Колика, он прослыл бы Богом.

Год спустя

«…показатели ВНП России превысили прошлогодние в восемь раз.

…Россия вернула национальный долг МВФ, США и прочим кредиторам и готова выступить финансовым донором нуждающимся странам. Колосс, глиняные ноги которого размокли и обломились, не только восстал над миром на титановых ходулях, но и делает огромные шаги вперед.

…Такое впечатление, что тяжелая промышленность русских получила укол адреналина в сердце. Эти дьяволы вот-вот вернут себе утраченные позиции на всех машиностроительных рынках. Это наглость. Это триумф! Петр I отбил ладоши в своей могиле, Столыпину и Сталину было бы чем гордиться.

…Полный ходом ведется подготовка к высадке российских космонавтов на Марс.

…РОСНАНО представило дорожные карты по работе на ближайшие десять лет. Умри от зависти, западный научный мир, программа нанотехнологических исследований русских опережает весь мир на десяток лет.

…Первый в мире высокотехнологичный бренд бытовой техники со встроенным домашним любимцем AI-Hohloma бьет по продажам большинство западных аналогов».

Колик ныл. Рыдал бы да не мог выдавить из себя ни капли лишней жидкости.

— Сколько можно?! — заламывал он руки в комфортабельной, обставленной по высшему стандарту, но обитой мягким пластиком, камере. — Ну зачем вам еще подводные лодки?!

— Наше дело — помалкивать, — привычно отмахнулся бугай Ефрем Россохватский. — А твое дело — маму слушать. Родина-мать сказала: «Надо», комсомол ответил?

Колик скулил, грея руки в паху.

— Что ответил комсомол? — повысил голос арийский красавец Ефрем. С этим шутить было опаснее, чем с полковником Петушковым.

— Комсомол ответил: «Есть», — проблеял Колик и весь сжался, будто ожидал удара.

— И ты, гад, все сделаешь для Родины, — подвел черту Россохватский и пригласил: — Заходите, девчонки, не стесняйтесь.

— Сука-а-а-а-а-а! — стонал Колик. — Не стоит уже, голову повесил, сморило его. Хва-а-а-а-а-ати-и-и-и-ит!

За толстым пуленепробиваемым экраном крутили аппетитными задами юные красотки. Хихикали, целовались и запускали пальцы друг в друга. Пыл их неподдельной страсти грел даже сквозь двадцать сантиметров стекла. Колик не хотел смотреть в ту сторону, но похоть пробралась под ребра и взяла за живое. «Одним глазком», — решил узник и попался. Инстинкты закипели, паром сорвало крышку, Колик не успел толком расстегнуть ширинку, как краник восстал. Чего Родина не жалела для своего самца, так это первосортных девчонок. Эти стонали так сладко, с такой самоотверженностью и зноем терлись друг о друга, что Колик не выдержал, прильнул к окну и втолкнул вспотевшую ладонь в брючки.

— А в следующем месяце опять космическую программу отрабатывать! — огорчился некстати Колик и заплакал от очевидного, но неизбежного горя.

По небу плыло облако, похожее на конскую елду. Пораженное размерами конского естества солнце пыталось укатиться за горизонт. Да разве от такого коромысла укатишься! Небесные мудя навевали радость и одновременно легкую светлую грусть. Это были приятные чувства, и вообще этот день мог стать лучшим в жизни Томата (с ударением на букву «о», разумеется, ведь на Балканах иначе и не бывает… впрочем, мы не на Балканах, я наврал, да и какая разница, просто запомните ударение). Именно сегодня, как точно знал То́мат, его должны были удостоить чести присоединиться к салату. Что это такое, юный помидор сказать не мог. Весь месяц короткого земного существования он знал лишь упругий стебель, наполненный сладкими соками земли, солнце, воду и Хозяев. Хозяева были добры и гладили Томата, нежно сжимая упругие бока. Еще не дозрел, говорили они, еще рано. Пусть еще дозреет, а уж потом…

За словом «потом» скрывалась волнующая приятная неизвестность. Томат воображал салат как место, куда собираются самые лучшие и послушные помидоры. В салате хозяева пляшут вокруг помидоров и поют им красивые нежные песни. Потом поливают чистой водой, отчего стебли наливаются горячей силой и поднимают Томата всё выше, до самого неба, по которому плывут такие интересные облака…

Но никакого салата больше не будет. Утром хозяев зарезали прямо здесь, на грядке. Кровь их впиталась в землю и, кажется, уже добралась до корней Томата. Иначе откуда у него ощущение этой горечи и бесконечной усталости, когда пашешь-пашешь, как проклятый, а потом половину урожая забирают разбойники вашей милости пана Чтобыемукабачоквсраку Миклоша Чаплинского? А если мало дашь, зарежут и тебя, и твою жену на сносях, и даже собаку не пожалели, ироды.

Разбойники, то есть верные панские слуги, приписанные к панскому замку дружинниками, тынялись по разоренной хатке. Рылись в вещах, искали в огороде клад. Эй, остолопы, хотел было заорать Томат, возьмите меня! Возьмите и покажите наконец, что такое салат! Но, разумеется, он ничего такого не прокричал, ведь помидоры не разговаривают. По крайней мере пока. Давайте почитаем, что будет дальше.