На этот раз в нашу задачу входит разведка гарнизонов городов Люблинец и Тарновске Гуры. И опять — «особое внимание обратить на сосредоточение в этом районе танковых частей».

Несколько последних дней напряженных занятий — и вот на завтра назначен вылет. С вечера укладываем вещи, подготавливаем оружие. Рация моя уложена, вещмешок тоже, и я иду помочь собраться майору. К нему то и дело прибегают за советом, помощью. Майор дал мне переписать кое-какие справки, сам сидит в стороне, разбирает бумаги.

Потом он откладывает их, подходит ко мне и садится рядом. Он говорит, заглядывая в глаза:

— Ася, что ты ответишь… если я предложу тебе… стать моей женой?

Я растерялась, не могу взглянуть на него, в голове все смешалось.

Еще когда мы жили в Проскурове, как-то Николай и Петрусь пригласили майора в кино. Он оглянулся на меня, задумался и отказался. Я почему-то была уверена, что у меня еще впереди разговор с майором. Когда я думала о нем, мне становилось грустно — в трудное время встретились мы с ним. И только когда он был рядом — нервный, вспыльчивый, требовательный к себе и к другим, очень редко веселый, — достаточно было его взгляда, нескольких слов, чтобы теплой радостью согрелось сердце…

Я думаю про себя: «Как все это получилось?..» Но ведь он не скрывал своего расположения ко мне с самого первого дня нашего знакомства. За это короткое время мы так хорошо узнали друг друга, что громкие, пышные фразы прозвучали бы фальшиво. Я отвечаю:

— Только… когда вернемся с задания…

Это звучит как согласие. И тут же спохватываюсь: а как же Молчанов?

Мы сидели в комнате майора у раскрытого окна. Майор говорил:

— Это ничего, что я старше тебя на десять лет, — это не так уж много… А когда у нас будет сын, мы назовем его Валеркой.

— Почему?

— Потому что у меня был друг — Валерий… Погиб. Умер у меня на руках. Я решил тогда, что назову своего сына Валерием.

Я смотрю в темноту за окном, и как-то тепло, хорошо на душе. И сердце майора совсем рядом стучит… И в голове сами собой складываются слова:

А моя любовь — без соловья,

без песен,

Военная, суровая любовь…

Сейчас, когда я пишу эти строки, я готова повторять десятки раз: нет и не может быть любви без песен! Но у каждой любви песня на свой лад…

На аэродроме нас встретил инструктор Шатров. Я обрадовалась, отозвала его в сторону и попросила:

— Ну, пожалуйста, скажите, где мои подружки, что с ними?

— Подожди, Ася, не торопи, сейчас расскажу обо всех по порядку. Валя Бовина еще на задании. У нее все идет хорошо. Зина Кудрявцева слетала неудачно: выдали их соседи, вместе с разведчиком сидела в полиции, но удалось бежать, а тут как раз и фронт продвинулся. Готовится сейчас на второе задание. А вот с Аней Шамаевой плохо — группа пропала. Как вылетели тогда с аэродрома, с тех пор ни одного звука. Значит, какая-то беда… но ты не вешай нос. Ты знаешь, в нашей работе всякое бывает… А сейчас быстренько беги вон к тому самолету — видишь, около него толпа стоит, Рая Чеботаева сейчас тоже вылетает. Ты ведь знаешь ее?

— Да. Она училась в нашей роте.

— Ну, беги, еще успеешь попрощаться.

Мы действительно успели только попрощаться и пожелать друг другу удачи — Рая уже садилась в самолет.

Наш вылет задерживался. Мы сидели невдалеке от самолета у опушки леса. Поднимались, улетали и быстро возвращались «ястребки». Медленно надвигались из-за леса сумерки.

Во время посадки в самолет к нам подошли еще двое: молодой паренек, радист, и пожилой уже, среднего роста, разведчик. Эта группа имела свое задание и должна была выброситься раньше нас.

Было совсем темно. Самолет набирал высоту, становилось прохладно. При перелете через линию фронта попали в лучи прожекторов, началась стрельба. Но летчик вывел самолет из-под обстрела, и, поглядывая в окна, мы наблюдали, как, не долетая до нас, разрываются внизу снаряды. После этого долго еще летели в ночной темноте. Но вот дали сигнал второй группе. Первым прыгнул мужчина, следом за ним паренек, И в тот момент, когда он, оторвавшись от самолета, растопырив руки и ноги, обвешанный сумками, повис в воздухе, страх вдруг охватил меня. Ведь и я буду точно так же висеть между небом и землей. Я почувствовала нервную дрожь в коленках, но постаралась взять себя в руки.

Через некоторое время один из летчиков подбежал к майору:

— Как быть, товарищ майор, приборы повреждены во время обстрела, мы сначала не заметили. Сейчас точное местонахождение определить невозможно. А по времени пора производить выброску…

Майор исподлобья глянул на летчика и глухо сказал:

— Будем прыгать… Какая высота?

— Две тысячи метров.

Дали сигнал приготовиться. Чтобы выброситься из самолета быстрее, а значит, по возможности приземлиться ближе друг к другу, мы встали к дверям по обе стороны самолета. Петрусь, Павел, Савва и Тадеуш — с одной стороны; Василий, Николай, Петр, я и майор — с другой. Прозвучал второй сигнал. Первая группа быстро выскользнула из самолета, а мы немного задержались. С нашей стороны должны были выбросить на парашюте грузовой мешок, но он застрял в дверях. Пока его поправляли, самолет уже далеко ушел.

— Второй заход! — сказали нам летчики.

Но, видно, нервы у всех были слишком напряжены. И поэтому, когда прозвучал второй сигнал, мы опять упустили момент и выпрыгнули только на третьем заходе.

Даже непосвященному человеку понятно, что если на высоте двух тысяч метров самолет делает третий заход, то оставшиеся товарищи вряд ли приземлятся близко от первой группы парашютистов.

Мне показалось, что парашют не открывается очень долго. Наверно, что-то заело… «Разобьюсь…» Я дернула кольцо. Плавно покачиваясь, как в лодке, я спускалась все ниже. Широко вокруг простиралось темное, усыпанное звездами небо. Ни огонька, ни звука внизу…

Парашютом, как шапкой, накрыло верхушку ели, иголки царапнули по лицу, туго натянулись стропы. Я подтянулась к стволу, уселась на сучьях. Вытащив нож из кармана брюк, начала перерезать стропы парашюта. Но тут же в голову пришла простая мысль: «Для чего я это делаю? Обрежу стропы и упаду. Куда? С какой высоты? Что подо мной?..»

Дикий нечеловеческий крик раздался где-то совсем близко. В ночной непроглядной темени он был жуток до того, что у меня остановилось дыхание. Сняв с себя вещевой мешок, я спустила его вниз, поближе к стволу дерева. «Тук-тук», — простучал по ветвям мешок. Земля была где-то не очень близко. Ну что ж, подожду до рассвета. Я отстегнула стропы, переложила револьвер из кобуры в карман пальто, ремнем привязала себя к стволу дерева и, обняв его руками, прижалась к нему — холодному и шершавому. Закрыла глаза, стараясь не думать ни о чем, чтобы сберечь силы до утра, когда придется делать первые шаги по этой неизвестной земле. Но в голове неотвязно звучал вопрос: кто кричал? Петр? Василий? Неужели майор?!! Кто прыгал вслед за мной?.. А что, если это кто-нибудь чужой?..

Ветерок шумел в вершинах деревьев, приносил запах сырости и чего-то душистого… Что там — внизу?..

Я очнулась, когда все вокруг посерело. Спускаться было очень трудно: сапоги скользили по сучьям, тонкие, длинные ветви путались под ногами, мешала сумка с радиостанцией. Добравшись до нижнего сучка, я сняла с плеч сумку с питанием к рации и бросила ее вниз. Затем осторожно бросила рацию. До земли оставалось метра четыре. Я обхватила ствол руками, надеясь так сползти вниз, но пальцы не сцепились в обхвате, руки сразу разжались, и, падая, я не почувствовала удара, только стало вдруг темно и тихо…

Когда я открыла глаза, увидела над собой кусочек синего-синего неба и ярко-зеленые верхушки деревьев. Быстро приподнялась, села и огляделась вокруг: лесная дорога, рядом в беспорядке лежат вещевой мешок, рация и сумка с батареями. Я подобрала вещи и, отбежав в глубь леса, закопала рацию и батареи в землю. Скорей бежать отсюда! Скорей, пока не заметили парашют. Повесила вещевой мешок через плечо, быстро, от дерева к дереву, пошла вниз под гору. Ровная серая асфальтовая лента тянулась влево, а справа, совсем близко от меня, сворачивала за гору. Я призадумалась. Представила себе шоссе с гудящими автомашинами, чужими людьми — фашистами… От шоссе назад, в гору, или через шоссе вперед! Нет! Только не назад!