Ясно, что они с Ароной будут ссориться ежедневно, пока женщина-фальконер остается в Лормте. Однако долг перед общиной заставил Нарет прочесть свитки. Сверху лежало письмо — к ней, хотя ее имени там не было, — от Ароны. Почерк красивый и четкий. Заинтересовавшись, Нарет начала читать.

КО ВСЕМ, КОГО ЭТО КАСАЕТСЯ

Все отчеты о жизни фальконеров повествуют о мужчинах, их птицах и о жизни в высокогорных Гнездах. А что касается остального, то говорят: «Они держат своих женщин в особых деревнях. А также содержат собак на псарнях, лошадей в конюшнях и сыновей в яслях». Нет ли в этом утверждении чего-либо недостающего?

Я, Арона, дочь Бетиас, из клана женщины-лисицы, из народа фальконеров, решила завершить эту запись. С незапамятных времен, с тех пор, как наемники салкары высадили нас на этих берегах, и даже еще раньше, у нас была своя жизнь, своя культура и свои традиции. У нас есть свои песни, свои предания, свои учителя и свои писцы. Я как раз такой писец.

Мы пали, но не от силы и угнетения, а от мира и свободы. Возможно, это правильно, но я не могу не оплакивать жизнь, которая знакома мне с рождения. Во многих отношениях это была хорошая жизнь, гордая и свободная, несмотря на посещения фальконеров и их тяжелые последствия. Вот мой рассказ, чтобы эта история не была утрачена и не развеялась, как пыль.

Арона, летописец

Глава вторая. Сокол кричит в ночи

Луна Сокола, огромная и красная, встала над вершинами деревьев на востоке, сразу после полнолуния. На западе в кроваво-красных лучах заката возвышался Соколиный хребет. Женщины деревни Риверэдж собирались небольшими группами, из которых изгоняли детей, и напряженно перешептывались, поглядывая на утес, словно боясь что-то увидеть, и снова опуская глаза.

Где фальконеры? В первое осеннее полнолуние всегда появлялись эти странные мужчины в шлемах, чтобы забрать подросших мальчиков и дать жизнь дочерям, которые будут расти в деревне. Старейшие и дети боязливо выглядывали из своих укрытий, готовые в любое мгновение снова спрятаться. Женщины-добровольцы детородного возраста, чьи имена были определены на летней лотерее, надевали свои вуали посещения и копались на огородах, делая быстрые нервные движения и почти не разговаривая.

Худая нервная девушка с бронзовыми волосами и желтыми глазами отбросила непривычную вуаль и прошептала:

— Расскажи мне снова, в последний раз, тетя Ната.

Женщина рядом с ней в который раз взглянула на утес и негромко прошептала:

— Они поправили дома посещения и нарубили нам дров. Обвели дома новыми канавами и после того, как несколько поколений не обращали внимания на это место, сделали все таким, словно мы по настоящему здесь живем. Почему, не сказали. А в записях что-нибудь говорится об этом?

Девушка, по имени Арона, покачала головой и посмотрела в небо. На востоке, как почти всегда в осенние вечера, собрались грозовые тучи. Небо темнело. Ната, дочь Лорин, присматривавшая за юной хранительницей записей, взяла мотыгу и направилась к хижинам у дороги. Хижины были маленькие и жалкие, из бревен, обмазанных глиной, с примитивными, крытыми тростником крышами и небольшими каменными очагами у входа. Когда-то давно их соорудили фальконеры. Они, чужаки в этой земле, покинули деревню, чтобы искать свою судьбу. Некоторые говорили, что фальконеров изгнали за особенно дурное поведение. Арона сомневалась в этом.

Она разожгла огонь, а тетя Ната тем временем наполнила водой старый керамический горшок с отбитыми краями. Они разложили на полу постель, которую обычно стелят животным на грубом земляном полу. Дежурный пастух нашел бы ее подходящей, но только из-за страха; многие девушки по этой же причине спят в лесу и в гораздо худших условиях. Приходить сюда нужно без оружия и украшений, не пить ни эль, ни пиво — все это делало пребывание в домах посещения чем-то вроде религиозного обряда. Арона говорила себе, что испытывает неудобство только от непривычности и дурных предчувствий. И на мгновение даже поверила в это.

Они с тетей Натой поели сухой пищи из полевого рациона, запивая ее водой, умылись из своего единственного горшка и начали возносить благодарности Той, Что Бережет Женщин, когда необычный звук заставил их насторожиться. Арона подбежала к открытой двери хижины и выглянула. Высоко над ней и далеко отсюда часовой издал крик сокола.

— Идут! — выкрикнула девушка, поворачиваясь от двери. — Уже близко!

Она едва не опоздала. Топот копыт заглушил предупреждение часового. Арона торопливо накинула вуаль, сердце ее колотилось, она молила Богиню о защите. Над ней неясные фигуры всадников неслись по тропе между Соколиным утесом и этим местом встречи.

Фальконеры, верхом, в металлических шлемах на голове, в куртках, обшитых металлическими пластинами, ворвались в деревню, словно их кони убегали от волков. С поясов мужчин свисали длинные кривые мясницкие ножи, а к седлам были прикреплены волчьи копья. Они соскочили с седел и мрачно и целеустремленно направились к хижинам. Ни слова не говоря, каждый из них брал девушку за плечо и толкал в хижину. Девушка, которую тщательно подготовили к этому во время посвящения, не кричала, хотя злилась, что должна терпеть насилие три раза подряд. Неужели так в чревах женщин появляются дочери? Неужели это центр их жизни, та тайна, которую ей так хотелось постичь?

Но роды гораздо болезненней и длятся дольше. Да и сами фальконеры не наслаждались, делая детей. Они казались угнетенными и загнанными.

Прежде чем последний фальконер справился со своей обязанностью, снова совсем близко прозвучал крик часового. Фальконеры в хижинах торопливо собрались к отъезду и выскочили, прихватив с собой двух женщин. В центре кольца хижин стоял фальконер в золотом шлеме.

— Женщины, — резко и напряженно начал он. — Мы уходим. Оставьте у себя сыновей. Мы не можем взять их сейчас. Увидимся позже. Нам пора. — Он указал своим коротким страшным ножом. Девушка быстро пошла, почти побежала в сторону леса. Остальные женщины последовали за ней, при этом они расходились в разные стороны. Фальконер в центре добавил еще более громко и хрипло, своим неестественно глубоким голосом: — Мы должны это сделать. Враги не найдут вас. Простите.

Он отдал приказ, и фальконеры верхом направились к хижинам и огородам. Они топтали все, что можно растоптать, срывали солому с крыш, рубили опорные столбы, а ошеломленные женщины в молчании следили за ними. Потом воины уехали на юг, не углубляясь в лес, туда, где находилась настоящая деревня.

Как только исчез последний фальконер, Арона и другие молодые женщины подобрали юбки и побежали по потайной лесной тропе к своим удобным и безопасным домам под деревьями. Ната, дочь Лорин, издала крик — сигнал «все в порядке», потом другой — «возможны неприятности». Арона про себя подумала: «Какие неприятности?» Разве могут быть худшие враги, чем эти существа с птичьими лицами? Но тут она добежала до Дома Записей, бросилась на свою постель и заплакала, как будто ее укусила любимая собака.

В деревне на Кедровой Вершине горели дом и кузница Моргата, как жертвенный костер разгневанного бога. Жена Моргата Хуана — нет, теперь его вдова — оглянулась с холма, на который взбежала, и зажала рукой рот младшей дочери. Деревья скрыли зрелище от женщин, а самих женщин от Псов Ализона. Но деревенская площадь была пуста.

На глазах у Хуаны из домов начали выходить люди, они шли к кузнице, возле которой лежало несколько тел, неподвижных, как смерть. Почти все собравшиеся были одеты в юбки. Немногие мужчины среди них были стары или еще совсем молоды. Вдова кузнеца приложила палец к губам и прошептала:

— Оставайся здесь, Леатрис, и не издавай ни звука. Если только не подойдут соседи. — Она немного подумала и добавила: — Если подойдут одни парни, не отвечай, даже если это соседи.

— Я залезу на дерево, — пообещала Леатрис, испуганная и возбужденная словами матери.