– Ты – сволочь. Чего ты хочешь? Покончить жизнь самоубийством?

– Если бы так, то зачем мне понадобилось бы просить кого-то помочь? – откликнулся я.

– А никого и не надо просить: тебе помогут и так, хочешь ты того или нет. В любом случае. Что же, черт возьми, у вас там стряслось?

– Все пошло вкривь и вкось, – сообщил я.

– Куда как ясно! О боже! Я-то думала, ты умеешь стрелять.

– Представь себе, умею, – подтвердил я.

– Тогда какого дьявола ты не прострелил этому гаденышу сердце, пока держал его на мушке? Вместо этого чуть не отстрелил ему руку. И чего ради? Теперь мы по уши влипли.

– Он что, может потерять руку?

– А ты не читал газет?

– Нет, – признался я.

– Ты просто чокнутый, дорогой. Тебе все до лампочки, не так ли? Нет, руку ему вроде бы пришили обратно, но пройдет черт-те сколько времени, прежде чем Мэйни сможет ею пользоваться. А можешь себе представить, каково этому паршивцу знать, что какое-то время он будет инвалидом?.. Конец его теннису и упражнениям в жестикуляции, когда он упражняется перед зеркалом в красноречии. Мэйни будет жаждать крови, дорогой, твоей крови, если только сумеет выяснить, в чьих руках находилось ружье. Для него это объявление войны – и черт с ними, с выборами! Копы так и рыщут по всему штату...

– Мэйни остынет, – возразил я. – Он слишком долго участвует в сенаторской гонке. Зато теперь практически выиграл ее. Дьявольщина, да что ему может помешать быть избранным с рукой на перевязи? Страдалец во имя торжества справедливости. В этом плане я просто оказал ему услугу.

– Угу, – согласилась она, – и он воздаст тебе за нее топором, если когда-либо узнает твое имя. По сути дела, ты уже и сейчас не пользуешься в округе особой популярностью.

– Горько это слышать. Значит, мне пора покидать здешние края.

Марджи ухмыльнулась. Мгновение мы смотрели друг на друга. Благодаря высоким каблукам ее лицо оказалось вровень с моим. Хорошее личико, за исключением рта: широко сидящие серо-голубые глаза, сильные скулы, прямой нос, твердый подбородок. Даже форма головы была хорошей, что особенно подчеркивалось короткой стрижкой. А сколько женщин выглядят прямо-таки деформированными, когда стригутся коротко! Впрочем, полагаю, при других обстоятельствах у меня не было бы особых претензий и к очертаниям ее рта. Похотливость, выдаваемая легкой припухлостью нижней губы, с чем легко мирятся мужчины, насколько мне было известно, не считается недостатком в тех кругах, в которых она вращалась.

– Сволочь, – промурлыкала Марджи. – Я тут из-за тебя пустилась во все тяжкие, дубина ты стоеросовая. Карл хотел отдать тебя собакам на растерзание, да я не позволила. – Она обвила руками мою шею, чмокнула в щеку и пробежала языком по своим губам. – Я хочу... – начала Марджи, но затем резко отпустила меня и отвернулась. При этом широкий подол платья волнующе прошелестел.

Я потянулся и развернул ее обратно.

– Кончай с этим, Марджи, – посоветовал я. Уж слишком она драматизировала ситуацию.

– Дорогой, – прошептала она, – когда я подумала, что ты мертв...

– Когда это было?

– Ну, это было первое, что мы услышали. Что Мэйни ранен, но все же жив, а в комнате найден труп. Естественно, решили, что Уити застрелил тебя и сбежал. Беби, – ее голос дрогнул, – беби, мне стало плохо. Поверь, на самом деле плохо. Я и сама не знала, как сильно я...

– Марджи, – перебил ее я, – не устраивай спектакля. Хотя, конечно, упрекнуть ее в неискренности было нельзя. Возможно, она так и чувствовала, как говорила. Или по крайней мере думала, что так чувствовала. Подобно ребенку, Марджи умела себя убедить в чем угодно. А горе нетрудно и изобразить. Но сейчас то, что я вернулся живым, вызвало у нее желание заставить и меня поучаствовать вместе с нею в этой игре. Когда я засмеялся, Марджи наотмашь ударила меня по лицу.

Она не была тепличным цветком, и ее замах для повторной оплеухи не был слабее первого. Прежде мне уже доводилось в этом убеждаться. И, горюя по мне, она ничуть не растратила сил. Но к счастью, я успел схватить ее за запястье. Мгновение Марджи молча сражалась со мной, пытаясь ослабить мою хватку одним лишь напряжением мышц, почти не двигаясь, лишь ее длинные серьги раскачивались в ушах, ловя и отражая свет. Потом резко прекратила сопротивление, позволив мне рвануть ее на себя со всей силой. Я едва удержал нас обоих на ногах. И при этом увидел, как гнев в ее глазах сменился злобным лукавством. Марджи обхватила мою шею руками и крепко поцеловала, намеренно плотно ко мне прижимаясь. Иногда налицо проявлялось доказательство тому, что у Марджи была собственная теория насчет того, как вернуть меня в строй. А уж если бы ее метод лечения хоть как-то сработал, можно не сомневаться, у нее в избытке нашлись бы для меня всевозможные ласки.

В определенном отношении для меня это был суровый уик-энд. Сначала та девчонка в голубом костюме, о которой я не мог думать как о женщине. Затем эта пигалица, которую мне всучили на Тополином острове. И вот теперь – Марджи, играющая со мной как кошка с мышкой. Я оттолкнул ее от себя, да так, что она отлетела к кровати и растянулась на ней.

Некоторое время она так и лежала поперек кровати, свесив ноги, с задранным платьем, не шевелясь; Потом начала потихоньку всячески меня обзывать, тяжело переводя дыхание. Думаю, ее идея заключалась в том, чтобы довести меня до сумасшествия – а там уж желанный результат не заставит себя ждать. Что ж, эта теория была не хуже многих других, которых я наслушался от куда более компетентных в области медицины людей. Правда, и не лучше.

Я прошел в гостиную, пока она крыла меня на чем свет стоит, приготовил нам в баре выпивку и вернулся с ней в спальню. Марджи все еще не выговорилась до конца.

– Ты чего хочешь – выпить или чтобы я запустил этой выпивкой в тебя? – поинтересовался я, стоя над ней.

Она поспешно села и спустя мгновение ухмыльнулась. Затем взяла бокал, глотнула из него и посмотрела на меня:

– Я хочу...

– Ради бога, Марджи, смени пластинку.

– Ну почему такое должно было случиться с тобой? Почему не с каким-нибудь подонком?! Ах, дьявольщина! – произнесла она и сглотнула. – До чего же паршив этот мир! Нет, ты только взгляни на мои чулки! Неужели дальше не поедут? – Она встала, извиваясь всем телом, затем разгладила платье, добиваясь того, чтобы оно стало сидеть на ней как следует. – Я выгляжу как в середине зимы. Но если ему так нравится...

Заканчивать фразу не было нужды. Нам обоим не понаслышке было известно, что есть люди, в понятие которых об элегантности не входят столь простые вещи, как легкие летние платьица. Кроме того, мужчины любят, чтобы их девушки прямо-таки блестели и сверкали не только в переносном, но и прямом смысле.

– Тебе следовало бы надеть смокинг, – заметила Марджи. – Он любит, чтобы в его клуб приходили прилично одетые люди. На что я ответил следующее:

– Знаешь, когда мы впервые встретились, он неделю не брился. А я выбрит и вполне респектабелен. На мне пиджак и галстук. Давай заканчивай макияж и поехали.

Свой длинный бледно-голубой «кадиллак»-купе Марджи обычно водила на предельной скорости, насколько позволяла автоматическая трансмиссия, которая в этих автомобилях сделана с большим запасом прочности. Швейцар подскочил, чтобы помочь нам выйти, как только наша машина плавно подкатила к клубу «Оазис». А внутри нас встретил холодок из кондиционеров, что, должно быть, стало облегчением для Марджи с ее серебристыми лисами, в которые она задрапировалась. Мы прошествовали через все здание в его заднюю часть. В предбаннике перед офисом сшивалась пара шестерок-охранников. Меньше их тут никогда не бывает. Мы было двинулись к дверям кабинета, когда один из них поднял глаза.

– Минуточку, – произнес он, затем подскочил ко мне и принялся обыскивать.

Это было что-то новенькое, такого ни разу еще не случалось за два года с момента моего первого здесь появления. Я покорно поднял руки и обрушил каблук на стопу охранника. Ботинки были новыми – я еще не сделал на каблуках резиновые набойки. Шестерка взвыл от боли.