Требовалось найти его во что бы то ни стало. Где он скрывается, не представлял никто, и не было уверенности, что ищут там, где нужно. Правда, известны были его приметы, известно было, в каком окружении он встречается, и следы этого окружения уже попадались на глаза. И в довершение трудностей местность была недоступна. Приходилось, сидя за письменным столом, обдумывать донесения, сопоставлять факты, сравнивать, взвешивать, искать, не выходя из комнаты, чтобы в конце концов сказать: «Здесь вы его найдете».

Нет, это не рассказ о ловле преступников, не новые приключения Шерлока Холмса. Разве только преступника приходится разыскивать, разве только детективы умеют, сопоставляя факты, находить след? Я мог бы привести много примеров… Да вот, хотя бы на Курильских островах…

На Курильские острова я попал неожиданно. Я совсем не намерен был ехать туда, собирался в отпуск к теплому морю, хотел полежать на песке, не думая о его минералогическом составе, подремать, прикрыл лшш соломенной шляпой, не вскакивать чуть свет, чтобы нарубить дров для костра.

В тот год я особенно стремился на отдых, потому что сезон оказался неудачным — лето разбитых надежд. И что самое неприятное- именно я разбивал эти надежды… тяжелым геологическим молотком.

А началось так заманчиво. Ранней весной пришло радостное известие: «Открыта алмазная трубка! Новое месторождение! Вторая Якутия на Камчатке! Камчатка- страна алмазов!» Областные геологи пришли в волнение. Все силы бросили на алмазы. Сам Яковлев Иван Гаврилович вызвал меня. Прервав начатую работу, я в конце июня прилетел в Алмазную падь…

И скоро понял, что трубки нет.

Такое разочарование! Конечно, никакого нарочитого обмана тут не было; были неопытность, самонадеянность, страстное стремление сделать открытие. В общем, кто хочет видеть сны, тот видит их. Доказательства подменили энтузиазмом, выхлопотали средства, снарядили большую экспедицию, и участникам ее- мне в том числе- пришлось убедительно и методично доказывать, что никакого месторождения нет. Как ни странно, опровергать не менее трудоемко, чем открывать. Отыскать достаточно один раз, отрицать надо каждое предположение заново. Ведь открыватели стоят на своем, требуют проверки, указывают другое, третье, четвертое место, спорят со скептиками, честят их консерваторами и предельщиками.

Есть люди, которые с удовольствием закрывают чужие открытия. Им нравится разоблачать незрелые мечты, снисходительно поучать зарвавшуюся молодежь. Я не принадлежу к их числу. Мне приятнее положить находку на стол. Лето, потраченное на опровержение, было самым бессмысленным и утомительным в моей жизни. Я оказался прав, но чему радоваться? Алмазов-то нет.

И вот открытие закрыто, мы готовились к отъезду. В кармане лежали билеты на пароход. И я уже видел себя в каюте, на покачивающейся койке под снежно-белой суровой простыней, с какой-нибудь бездумной книжкой о чувствах, совершенно ненужной пожилому геологу. А там, впереди, маячила Москва, путевка на юг, отдых перед новой, более полезной, как я надеялся, экспедицией.

Но в день отъезда я встретил Ивана Гавриловича Яковлева.

Секретарь обкома Яковлев был одним из тех, чьи надежды я невольно обманул, чьи планы разрушил. И ему, собственно говоря, не было особой причины радостно улыбаться, протягивая мне руку.

— Ага,- сказал он,- на ловца и зверь бежит. Именно ты мне нужен, товарищ Сошин. На Курильских островах бывал когда-нибудь? Хочешь посмотреть?

— Иван Гаврилович,- взмолился я,- у меня билет в кармане, у меня путевка с пятнадцатого числа. Вы сами знаете, какое трудное было лето. Может быть, я и не заслужил отдых…

— Отдых ты заслужил, конечно,- возразил Иван Гаврилович.- Но до пятнадцатого числа есть время. Вместо того чтобы плыть на пароходе, ты полетишь, и мы сэкономим десять дней. Эти десять дней ты проведешь у Ходорова. Работа спокойная, неутомительная: сидеть, глядеть, консультировать. Сейчас я позвоню в обком, и через два часа тебе организуют вертолет на остров Итуруп.

Уютная каюта, которую я видел так отчетливо, выцвела и растаяла.

Я еще пытался сопротивляться:

— Иван Гаврилович, по-моему, вы меня переоцениваете. Есть тысячи консультантов, которые любят сидеть и рассуждать. А я полевой работник, я ищу на местности- работаю ногами.

Иван Гаврилович нахмурился:

— Ты мне про ноги не рассказывай. Ходоков у нас хватало, подумать некому было. Ну и выбросили уйму денег на ветер. Так вот, чтобы не выбросить еще столько же, поезжай-ка ты, голубчик, на Курильские острова. А то и Алеша Ходоров в ту же сторону клонит: дескать, прежняя наука отменяется, конец домыслам и догадкам, пришел, увидел, открыл! Но он автор, и молодой: предложил увлекательное — и сам увлекся. А ты постарше… вот и погляди хладнокровно, где там следует подумать… головой.

— И что там увлекательного, Иван Гаврилович?

— А вот не скажу. Пусть будет сюрприз. Поезжай, зажмурив глаза. Если понравится, телеграфируй одно слово: «Спасибо».

— А если не понравится?

— Тогда телеграфируй: «Жалею». И я выхлопочу тебе лишний месяц отпуска.

Должно быть, Яковлев хорошо понимал психологию искателя. Что может быть лучше: ехать неведомо куда. Еще со времен солдатской службы полюбил я внезапные походы в неизвестность. Тревога! Стройся и бегом марш — то ли на поезд, то ли на зарядку, то ли в тыл, то ли в бой?

Час спустя я был уже в кассе пароходства- сдавал билет.

На Курильские острова я попал впервые. До той поры видел их только на карте. На карте они похожи на провисшую цепь, запирающую выход из Охотского моря. И в голове у меня невольно сложился образ: каменная гряда, нечто вроде разрушенного волнолома, мокрые черные скалы, фонтаны брызг и неумолчный крик чаек.

На самом деле длина этого волнолома- тысяча двести километров, как от Москвы до Кубани. Между климатом северных и южных островов разница не меньше, чем между московским и северокавказским. Конечно, в цепи есть тысячи голых скал, какие и представлялись мне; есть сотни мелких островов и десятка три крупных- с долинами, горами, вулканами, колхозами и даже городами. Мне предстояло посетить самый большой из островов — Итуруп.

И остров этот приятно разочаровал меня. Я увидел зеленые горы с мягкими очертаниями, ярко-синие заливы, перешейки под ватным одеялом тумана. Лихой шофер мчал нас прямо по пляжу, по мокрому песку, и волны подкатывали под колеса, словно хотели слизнуть машину. Дорога огибала белые скалы из пемзы, пробивалась сквозь заросли бамбука, похожего на гигантские колосья, где человек подобен полевой мыши, запутавшейся в стеблях. Затем машина перевалила через хребет, с охотской стороны на тихоокеанскую, и нырнула в плотный туман цвета чая с молоком. Шофер беспрерывно сигналил, но скорость не сбавлял. Навстречу из мути выплывали толстые столбики, ограждавшие крутые повороты, бульдожьи морды встречных грузовиков, рыхлые осыпи, корявые деревца, изуродованные ветром.

Впереди послышался глухой, все усиливающийся гул. Запахло сыростью, солью, гниющими водорослями. Затем из тумана начали выкатываться могучие валы, шелково-серые у основания и с мыльной пеной на гребнях. Они выплывали из мглы безмолвно, медленно склоняли головы и вдруг с яростным грохотом рушились на берег. На секунду все исчезало в пене. Но, исчерпав свою силу, вал откатывался. Струйки, ворочая гальку, убегали во мглу, откуда уже выплывала следующая громада.