Селдон задумался.

– Послушай, дорогая, – сказал он немного погодя, – стоит ли придавать значение детским снам?

– Прежде надо задать себе вопрос, Хари, был ли это сон.

– Что ты имеешь в виду?

– Ванда не помнит точно, спала ли она. Она говорит: «вроде бы уснула».

– И каковы же твои выводы?

– Может быть, она задремала, и сквозь сон услышала реальный разговор – реальный разговор живых мужчин.

– Живых мужчин? Которые говорили о том, чтобы убить меня с помощью фиников?

– Да, что-то вроде того.

– Дорс, – решительно проговорил Селдон, – я знаю, что тебе всюду мерещится грозящая мне опасность, но дело зашло слишком далеко. Зачем кому-то может понадобиться убивать меня?

– Между прочим, две попытки уже было.

– Не спорю, но надо же учитывать обстоятельства. Первая попытка была предпринята вскоре после того, как Клеон назначил меня премьер-министром, и исходила от дворцовой мафии, так сказать, которая была оскорблена до глубины души столь неожиданным выбором кандидатуры на этот пост. Вот некоторым и показалось, что все уладится, если меня убрать. Вторая попытка покушения была предпринята джоранумитами, рвавшимися к власти, которые думали, что я стою на их пути к заветной цели, ну и добавь к этому еще затаенную злобу Намарти.

К счастью, ни одна попытка не увенчалась успехом, но откуда взяться третьей? Я уже десять лет как не премьер-министр. Кто я теперь? Стареющий математик, одной ногой на пенсии, и уж, конечно, бояться меня некому, и никому я не мешаю. Джоранумиты искоренены все до единого, Намарти давным-давно казнен. Ни у кого не может быть причин желать моей смерти.

Словом, Дорс, очень прошу тебя, успокойся. Когда ты нервничаешь из-за меня, тебе плохо, а от этого ты еще сильнее нервничаешь, а мне бы этого не хотелось.

Дорс встала, подошла к столу Хари, оперлась ладонями о крышку, и, наклонившись к самому лицу мужа, отчетливо проговорила:

– Конечно, тебе легко говорить, что ни у кого не может быть причин желать твоей смерти, но причин искать никто не будет. Правительство у нас теперь ни за что не отвечает, и если кто-то захочет…

– Стоп! – громко и строго прервал ее Селдон. – Ни слова, Дорс. Ни слова против правительства. Еще слово – и в конце концов ты заведешь нас в ту самую беду, о которой говоришь.

– Но я же всего-навсего с тобой разговариваю, Хари!

– Пока – да, но если у тебя войдет в привычку заводить такие дурацкие разговоры, слова просто начнут соскальзывать у тебя с языка в любой компании – даже в компании тех, кто с превеликой радостью донесет на тебя. Очень прошу тебя, ни при каких обстоятельствах не высказывай никаких политических воззрений.

– Я постараюсь, Хари, – проговорила Дорс с плохо скрытым раздражением, развернулась и вышла из комнаты.

Селдон проводил ее взглядом. Дорс тоже немного состарилась, но старость ее была удивительно красивой, так что порой ему казалось, будто жена и не старится вовсе. Она была всего на два года моложе Селдона, но внешне за двадцать восемь лет их совместной жизни изменилась гораздо меньше, чем он, что было вполне естественно.

Волосы ее поседели и стали серебряными, но местами сквозь седину проглядывали озорные и юные рыжие прядки. Кожа на лице Дорс стала чуть более дряблой, в голосе появилась сухость и хрипотца, ну и, конечно же, она стала носить одежду, подобающую пожилой женщине. Тем не менее движения ее остались такими же ловкими и быстрыми. Казалось, никакие годы не в силах помешать ее способности всегда прийти на помощь Хари в случае необходимости.

Хари вздохнул. Ох, как же это тяжело, когда тебя против твоей воли защищают… а порой – ну просто невыносимо!

Почти что следом за Дорс к Селдону забежала Манелла.

– Прости, Хари, что я спрашиваю, но скажи мне, что говорила тебе Дорс?

Селдон обреченно поднял глаза на невестку. Когда же от него отстанут?

– Ничего особенного. Про сон Ванды.

Манелла закусила губу.

– Я так и знала. Ванда сказала мне, что Дорс расспрашивала ее. Почему она не оставит ребенка в покое? Можно подумать, что увидеть плохой сон – это прямо-таки преступление!

– Понимаешь, – успокаивающе проговорил Селдон, – речь шла о том, что Ванда кое-что запомнила из того, что ей приснилось. Я не знаю, она сама говорила тебе об этом или нет, но, похоже, она во сне услыхала слова «смерть» и «финики».

– Гм-м-м… – нахмурилась Манелла, но довольно быстро улыбнулась и сказала:

– Думаю, это ерунда. Ванда сходит с ума по финикам и ждет, что они обязательно будут на праздничном столе. Я ей обещала позаботиться об этом, так что она ждет не дождется.

– Значит, если она услышала, как кто-то говорит о чем-то, по звучанию напоминающем слово «финики», у нее в уме это слово превратилось бы в сами финики?

– Конечно. Почему бы и нет?

– Раз так, что же, в таком случае, она могла на самом деле услышать? Должна же она была что-то услышать, чтобы ей послышалось «финики»?

– Совершенно не обязательно. Но почему мы уделяем такое внимание сну ребенка? Прошу тебя, я больше ничего не хочу слышать об этом. Ну, просто сил нет!

– Согласен. Я постараюсь уговорить Дорс оставить эту тему – по крайней мере, с Вандой.

– Хорошо. И учти, мне все равно, что она – бабушка Ванды. Я, если на то пошло, ее мать, и самое главное – то, чего я хочу.

– Несомненно, – кивнул Селдон и посмотрел вслед Манелле.

Вот еще задача – бесконечная вражда двух женщин…

Тамвилю Элару было тридцать шесть лет. К работе над Психоисторическим Проектом Селдона он приступил в качестве старшего математика четыре года назад. Он был высок, худощав, с вечной хитринкой в прищуренных глазах, и жутко самоуверенный – даже не пытался этого скрывать.

Волосы у Элара были каштановые, волнистые, густые и длинные. Смеялся он часто и громко, но это никак не сказывалось на его способностях к математике.

До начала работы над Проектом Элар был сотрудником в университете сектора Западная Майдана, и Селдон всякий раз, вспоминая о том, как Элар впервые появился в Стрилинге, не мог сдержать улыбки – дело в том, что Юго Амариль отнесся к новому математику с нескрываемым подозрением. Хотя, честно говоря, Юго мало к кому относился без подозрений. Видимо, думал Селдон, в глубине души Амариль считал, что психоистория должна оставаться частной собственностью его и Хари.