Он присел на росистую межу под кустом полыни. Вокруг лежало молчаливое, пустое поле.

Сергей Коряга стал всматриваться в то место, откуда только что громыхнула пушка.

Вслед за первым выстрелом блеснула зарница.

«Раз, два, три, четыре, пять…» — начал он считать секунды, чтобы по ним определить расстояние до того места, откуда стреляли пушки.

Как только он насчитал «двадцать один», послышался другой выстрел, более гулкий и сильный.

«Шесть с половиной верст», — высчитал Сергей Коряга и начал что-то обдумывать, как человек, хорошо знакомый с военной обстановкой. По его расчетам выходило, что здесь недалеко должны быть деникинские дозоры.

Сергей Коряга плотнее приник к земле и стал осматривать местность. Прежде всего он обратил внимание на то, что сидит на самом высоком месте поля и, возможно, благодаря этому хорошо вырисовывается на светлом небе, если смотреть на пригорок из низины.

Еще более посветлевший месяц снова выплыл из-за тучки. Настороженно-враждебный мрак слегка расступился, поредел, и перед Сергеем Корягой обозначилась темная полоска — тропинка, ведущая в глубокий яр. В это мгновение взгляд его невольно устремился вперед. По телу молодого разведчика пробежал холодок: не более чем в ста шагах от него, словно из-под земли, выросли три тени.

«А может, это кусты бурьяна?» — подумал Коряга, но тут же убедился в ошибочности своего предположения. Бледно-синий отблеск месяца скользнул по стальному стеблю одного из этих «бурьянов». Ясно, что это дозорные, и так же ясно, что дозорные эти — деникинские.

«Заметили они меня или нет?» — сверлила мозг тревожная мысль, и в ту же минуту в его голове сложился план действий. В мгновение смерил он глазами расстояние до оврага.

«Эх, доползти бы до кустов, добраться до яра!» О том, что будет дальше, Коряга теперь не думал. Но яр был немного дальше, чем эти три фигуры, которые медленно, без шума шли как раз на него.

«Заметили, заметили, гады!»

Пошевельнуться в эту минуту Коряга считал смертельной опасностью. Он прижался к меже, словно сама земля держала его своими крепкими руками.

Он решил сидеть не двигаясь, так как у него была все же надежда, что они его не видят.

А если уж случится, что деваться будет некуда, тогда…

Коряга крепко сжал в руках свою винтовку. Теперь она одна-одинешенька во всем мире может заступиться, постоять за него. Сдаваться живым в руки врагу Коряга не думал, ведь там верная смерть и зверские издевательства.

И в его голове возник весь клубок впечатлений этого дня. Время отправления в разведку, школа, где остановился штаб их полка, товарищи и какие-то обрывки-картины недавнего прошлого военной жизни — все это встало в памяти в одно мгновение, словно перед глазами на миг вывесили какой-то многообразный, но перепутанный рисунок. И еще возникла перед ним одна картина, которая так глубоко запала в душу Сергея и так сильно всколыхнула ее, — это недавняя героическая смерть командира их батареи. Образ героя и его смерть необычайно ярко предстали теперь перед глазами Сергея Коряги и придали ему стойкости.

Он начал размышлять более спокойно.

Отведя на мгновение глаза в сторону яра — а этот яр, несмотря ни на что, все больше и больше занимал мысли Сергея Коряги, — он снова взглянул перед собой… Что за чертовщина — перед ним никого не было!

«Наверное, задумали что-то и, видно, залегли». Но шли секунды, и ничего подозрительного не было слышно.

«Куда же они подевались? — ломал голову Сергей, и какой-то таинственный страх охватил его душу. Он почувствовал, что не может больше оставаться тут. — Надо пробираться в овражек». Взгляд его снова устремился к яру. Он тихонько передвинулся с межи в глубокую борозду на пашне.

«А славная борозда!» — подумал Сергей.

Над этой бороздой как раз выступала довольно высокая межа, обросшая травой, и, таким образом, делала его незаметным. И он пополз — пополз тихо, ловко, словно ползуном на свет родился. Немного мешала винтовка, но скоро он приспособился ползти и с винтовкой. Продвинувшись на несколько шагов, он останавливался, осматривался, прислушивался.

Половину борозды он уже прополз. Желанный яр теперь недалеко. Он прополз еще шагов сорок. Борозда окончилась. Перед ним был голый пригорок, а по этому пригорку шла дорога возле яра.

«Вот это уже хуже!» Он еще раз оглянулся и пополз на дорогу.

— Стой! Кто идет?

Сергей так и обомлел: возле яра, шагах в пятидесяти от него, ходил часовой и окликал его. Не успел Сергей сделать и одного движения, как на него сзади навалилось чье-то, как дуб, крепкое тело и железные руки, словно клещи, сжали ему плечи и руки.

— Кто? — снова крикнул часовой.

— Не стрелять, Ягодкин! Беги сюда! — хрипло кричал неизвестный и сильней сжимал Корягу.

Завязалась борьба. Сергей был необычайно крепким парнем. В одно мгновение стряхнул он своего противника плечом и перевернулся лицом к нему, стараясь высвободить руки. Он отталкивал его ногами, готовый рвать и грызть своего ворога.

— Нет, дудки, не выкрутишься, брат! — хрипел тот.

Несколько минут, сплетясь в клубок, катались они по земле, но цепкие руки так внезапно напавшего врага не слабели и сжимали Сергея все крепче.

— Вяжи ему руки!

— Эх вы, солдаты, солдаты! На лежачего напали, толпой навалились, да еще руки связываете! — с насмешкой промолвил Сергей.

— Так, брат, будет спокойней, — ответил солдат, скручивая ему ремнем руки.

— Очень уж ты, брат, прыток, не в пример другим красным. Не коммунист ли ты? Покажи-ка карманы! — с недобрым смехом говорил унтер-офицер.

«Пропало, все пропало, — думал Сергей Коряга. — И так глупо, так нелепо попался!»

Сергей Коряга знал, как встречают здесь коммунистов, и был осторожен: все, что могло так или иначе выдать, что он коммунист, Коряга уничтожил заранее.

Его обыскали, перетрясли все карманы, внимательно просмотрели все бумажки, которые у него оказались, забрали все деньги, не имевшие, правда, для них особой ценности.

— Отведите его к коменданту, — приказал унтер-офицер, — и доложите, что этого молодчика надо хорошенько допросить. Ты, Булякин, будешь старшим. С тобой пойдут Охрименко и Петручок… Марш!

— Ну, марш! — скомандовал Булякин.

Впереди шел Охрименко, за ним — Сергей Коряга, а Булякин с Петручком шли по бокам.

Вначале, пока не скрылись с глаз начальства, Булякин покрикивал начальническим тоном, чтоб показать, что он службу свою знает и обязанности свои выполняет строго. Потом он смолк, и некоторое время все шли молча.

Небо на востоке начинало светлеть. Повеяло утренним холодком. Окропленное росой поле дышало сыростью. Кое-где послышались голоса ранних жаворонков. Кругом было тихо и безмятежно. То здесь, то там в предрассветном сумраке возникали деревни с ветряками. Ветряки, как грозные стражи-часовые, подняв руки, стояли возле деревенских околиц.

Сергей Коряга, плотно сжав губы и сдвинув брови, думал свои невеселые думы. Злоба и ненависть охватывали его при одной только мысли, что ему придется стоять перед офицерами, которые будут расспрашивать его, стараясь собрать сведения о том, где их войска, кто он сам и тому подобное.

А узнают, что он коммунист, — тогда конец! И ему так сильно захотелось жить, захотелось быть свидетелем той жизни, которую принесут с собой коммунисты, и того нового, во что выльется эта жизнь! А он, по правде говоря, еще и не жил. Сначала скитанье по острогам в царское время, работа в партии, потом война… Никогда раньше не думал он о смерти, а вот теперь она пришла ему на ум.

Сергей искоса оглядывал своих конвойных, незаметно шевелил связанными руками, пробуя, насколько крепко они связаны, и окидывал взором милые, манящие дали, что вырисовывались все отчетливей и отчетливей, озаренные ясной улыбкой нового дня…

Эх, умелыми руками связали его! И трудно убежать теперь… Нет, лучше подождать — вдруг подвернется удобный случай. Не может быть, чтоб он еще не пожил на свете.