Костер угасал. Остывали обуглившиеся поленья, а посреди них, среди пламенеющих угольев, дотлевала коряга, то потухая, то вспыхивая слабым беловатым пламенем. Гасли и остывали понемногу и угольки, покрываясь легким белым пеплом. И перешептывались, уходя из жизни, превращаясь в другую форму материи, уже незаметную для глаза человека. Синеватые струйки дыма спокойно и бесшумно поднимались вверх и терялись в мохнатых шапках старых деревьев, словно искали там пристанища, чтоб не пропасть бесследно в холодных просторах поднебесья. Было что-то тоскливое и тягостное в этом угасании костра, быть может, потому, что оно напоминало о каком-то конце, об исчезновении жизни.

Ночной зимний холод начинал пробирать деда Талаша. Он подошел к костру, подвинул головешки и обгоревшие поленья в жар. Гуще повалил дым, и скоро веселый огонек вспыхнул пламенем, разогнал темень, осветил шалаши и фигуры спящих людей, съежившихся от холода. Тут же, возле костра, лежала куча дров, заготовленных еще с вечера. Дед подбросил несколько поленьев в огонь. Костер снова ожил, заговорил живыми говорливыми лентами огня, разгоняя тьму и вместе с ней и грустное настроение деда.

Дед Талаш сидел возле огня и грелся. Снова овладели им те же самые неотвязные мысли. Вспомнил он события прошедшего дня. Теперь они встали перед дедом в новом свете. Известие о том, что на фольварке Веркутье неожиданно появились красные и захватили пировавших там офицеров и солдат, скоро дойдет до белополяков. Они всполошатся, пошлют целое войско против горсточки букреевских солдат. Это обстоятельство начинало тревожить деда Талаша. Он взглянул на Букрея. Улегшись на бревнах-подмостках, подостлав солому и завернувшись в панскую шубу, Букрей спал сном праведника.

Охваченный тревожными мыслями, дед поднялся и осторожно ступил в глубину леса, чтобы послушать, нет ли какого-нибудь подозрительного шума, да посмотреть, как несут охрану лагеря выделенные для этого люди.

Часовые стояли на своих постах. Они перебросились с дедом несколькими словами. На их вопрос, куда он идет, дед ответил, что идет за валежником. Дед отошел еще дальше, остановился и настороженным ухом прислушался к мертвой, немой тишине. Оглянулся — огня почти не было видно. Это еще больше успокоило деда Талаша. Он только подумал, что никогда раньше не приходила ему в голову мысль о том, как далеко виден ночью огонь в лесу. Выбрал тонкую сухостоину и уперся в нее рукой, а ногами в снег и попытался переломить дерево. Оно изогнулось раз, другой; наконец, звучно треснуло у комля и рухнуло. Дед взвалил дерево на плечи и вернулся к костру.

Закурил Талаш трубку, присел на кучу хвороста, где приснился ему такой дурной сон, и задумался. То, что произошло в Веркутье, меняет маршрут похода, а в связи с этим нужны изменения и во всем плане действий. Во-первых, оставаться тут продолжительное время никак нельзя. Осторожность при таких обстоятельствах никогда не повредит.

Отряду нужно перейти на другое место, а на разведку обратить особое внимание.

Перед глазами деда возникли глухие уголки Полесья, его таинственные недра, скрытые убежища людей. Таких уголков в Полесье много, но не все они лежат поблизости и на пути их движения… А зачем двигаться всем вместе? Вот какой вопрос поставил перед собой дед Талаш, и в этом направлении поплыли теперь его мысли.

Новый план начал вырисовываться перед дедом Талашом. Нет нужды всему взводу идти на Долгий Брод, как было намечено раньше, тем более что для этого пришлось бы сделать значительный круг. А Мартына там может и не оказаться. Не лучше ли взводу тайком подобраться поближе к местечку, являвшемуся главной целью букреевского похода, а деду одному или с кем-либо из своих людей идти к Долгому Броду?

Рассмотрев этот вопрос со всех сторон, дед Талаш принимает твердое решение — следовать новому плану. Об этом он известит Букрея. Дед уверен, что Букрей согласится с таким изменением маршрута.

На рассвете из фольварка Веркутье вернулись красноармейцы и Куприянчик. Ночь прошла хорошо. Шалаши оживились, наполнились голосами людей. Новый день нес свои заботы и ставил новые задачи отряду Букрея.

Утром, как только рассеялась тьма, Букрей отдал приказ выступать в поход. Перед этим было совещание. Обсуждали маршрут и порядок движения взвода. Букрей принял во внимание соображения деда Талаша и одобрил его программу действий на сегодняшний день. При этом он сказал:

— Тебе, отец, быть бы начальником штаба, а не просто проводником и разведчиком!

Теории военной науки дед Талаш не знал, но ему приятно было услышать похвалу. На совещании решили, что движение взвода должно происходить в полной тайне. Идти только лесом, разведывать дороги и населенные пункты. В этом деле исключительную роль должны были сыграть партизаны, отлично знавшие топографию местности и ее географию. Двигаться решили к местечку, где находилась резиденция пана Крулевского. От шалашей смолокуров до местечка — километров пятнадцать. Перед каждым разведчиком была поставлена боевая задача и даны четкие инструкции. Проводником при Букрее назначили Куприянчика, а дед Талаш с Нупреем взяли на себя задачу обследовать пункты, что лежали по дороге на местечко.

Часа два вся колонна двигалась вместе с партизанами. Потом партизаны отделились и пошли своим маршрутом.

Куприянчик повел взвод к Глухому Острову.

Остров представлял собой холм среди непроходимого болота, заросший густым лесом. Добраться летом к Глухому Острову мог только человек, отлично знавший извилистые тропки между трясиной и зарослями ольхи, дикой лозы и низкорослого березняка. По этим тропкам можно было идти только гуськом от одной кочки к другой, местами перебираясь через болото по бревенчатой кладке. Коварная трясина угрожала затянуть в свою топь каждого, кто оступится или сделает неосторожный шаг. Зимой Глухой Остров был более доступен, хотя под снегом частенько подстерегали путников опасности. Сюда редко кто забирался, разве только самые дотошные охотники изредка заглядывали своим зорким глазом.

На прощание Букрей пожелал удачи разведчикам и еще раз напомнил об их задачах.

Осмотрительно идут Нупрей и дед Талаш сквозь лес и топи, перебираются через безлюдные поляны между лесными чащами и болотами. Выходят иногда и на дороги, присматриваются и прислушиваются. Встретить бы живого человека, чтоб разузнать хоть что-нибудь о противнике!

Настороженность деда и Нупрея еще больше увеличилась, когда они приблизились к деревне Тернищи, первой деревне, лежавшей на их пути. Эта деревня вызвала в памяти деда череду образов и сцен, о которых рассказывал ему Мартын Рыль. Из этой деревни родом Марка Балук, которому присягал и Мартын Рыль.

На опушке леса дед Талаш и Нупрей останавливаются. Тут проходит дорога к деревне, и сама деревня хорошо видна отсюда. Как лучше разузнать, что происходит в деревне, стоит ли там польское войско и какое?

На дороге показывается фигура женщины. Она идет в деревню. Дед Талаш передает Нупрею винтовку и волчью шкуру, осторожно выходит на дорогу. Заботы, невеселые раздумья отражаются на лице молодой женщины. Она смотрит на деда Талаша серыми круглыми глазами из-под тонких дуг черных бровей. На голове ее красуется белая косынка с вышитыми концами. Подходит, здоровается с дедом. Дед Талаш приветливо отвечает на поклон.

— Скажи, милая, ты из этой деревни?

— Ага, — коротко отвечает женщина.

— Что я хочу спросить тебя, молодица, — не тут ли живет Марка Балук?

Молодица вдруг смутилась. В глазах ее промелькнул мгновенный испуг, тонкие черные брови чуть-чуть дрогнули. Она глянула деду в глаза своими серыми настороженными глазами.

— А вы откуда знаете его?

— Человек, который вместе с ним был арестован легионерами, просил узнать про него.

Молодица еще больше встревожилась. Дед Талаш внимательно следит за движением каждого мускула на ее лице.