IX

— Что там? Парад?

— А кто их знает. Солдаты стоят, не пропущают на Немецкую.

Растянувшись цепью, солдаты в белом по-летнему стоят вольно, переминаясь и опустив ружья к ноге. Два офицера в белых кителях, лучась серебряными погонами, расхаживают в ожидании чего-то вдоль фронта. Несколько околоточных с полицейскими осаживают толпу любопытных к Липкам. Совсем как перед парадом, только войска выстроены не на площади, а поперек улицы.

— Почему не пропускают? Пожар что ли?

— Да нет, дыма не видать… сказывают, беспорядки.

— Сам видел… в аккурат при мне началось на верхнем базаре, — возбужденно рассказывает вихрастый парень босиком, но с новыми сапогами под мышкой. — Подняли красный флаг, и давай разбрасывать листки в народ. Потом запели и пошли по Александровской… У Немецкой их остановила полиция.

— Их, дяденька, всех загнали во двор Рыбкиной, — сообщает мальчишка с забора. — И меня был забрали, да я убег. Пролез под ногами…

— В холерный год вот так же стояли солдаты у собора, а потом стрелять зачали. Как бахнут! Народ повалился наземь, и я упала со страху. Лежу ни жива, ни мертва. Насилу ноги уволокла.

— Без сигнала им стрелять никак нельзя. Горнист должон сперва три раза проиграть.

— Э, батюшка, когда рожок-то заиграет, тут уж поздно будет.

— Пойдем от греха, Васильевна. А то заместо киновеи угодим в участок…

Угол Александровской и Немецкой тоже оцеплен войсками. Как раз когда Коля протискивался вперед, в толпе загалдели:

— Ведут… ведут…

Ухватившись за выступ карниза, Коля увидел небольшую кучку арестованных, окруженных густым конвоем, и узнал по огненно-рыжей шевелюре Красную Розу, а рядом с ней ее сестру и Кулку. Они шагали за решеткой из штыков, весело улыбаясь, как будто шли кататься на Волгу. Когда партия поравнялась с толпой. Черная Роза подняла руку и что-то звонко выкрикнула, но слов Коля не разобрал, так как вслед за этим на толпу кинулась полиция и начала разгонять. Пришлось соскочить с карниза и отойти в сторону.

Часам к четырем войска с песнями прошли в казармы, за ними куда-то проскакали пожарные. Немецкая приняла обычный вид, и только сплошная стена гуляющих по обеим сторонам улицы, как в праздник, напоминала, что сегодня не совсем будничный день.

Прокламации о неожиданной демонстрации 5 мая Коле достать не удалось, но он понял ее значение, когда прочел правительственное сообщение:

«26— го минувшего апреля… рассмотрено дело о Степане Валериановиче Балмашеве… Военно-окружной суд… приговорил его… по лишению всех прав состояния к смертной казни через повешение… 3-го сего мая приговор приведен в исполнение…»

Третьего мая! Значит, в ночь со второго на третье… На рассвете… Как раз когда они были на Зеленом… Когда Роза слушала соловья и прыгала через костер… когда он, вернувшись, смотрел в зеркало на стене и ему вдруг померещилось…

Ошеломляющее известие требовало какого-то немедленного, решительного ответного действия. Роза с сестрой, Кулка, они нашли выход этому чувству, пойдя на демонстрацию. Ах, если бы он узнал об ней раньше! Что ж, пусть бы исключили из гимназии!

Сам не зная зачем, Коля пошел к памятному деревянному домишке на плац-параде. Постоял перед серыми воротами, тронул кольцо калитки, через которую, пригибаясь, пролезал недавно Балмашев. Зайти бы в его каморку, но что это даст? Излишняя сентиментальность.

На пустом плацу вихрем носится ветер, поднимая то рысью, то галопом свои пыльные эскадроны, да валяется, уткнувшись лицом в лебеду, пьяный. У подъезда жандармского управления стоят два рослых жандарма. Наверное, там сегодня будет богатая пожива!

Нервное возбуждение требовало какой-то разрядки, хотя бы мускульной. Коля взял однопарку и усилении греб, сначала вдоль берега, лавируя под канатами и мостками, а потом у Исад, где бурлит бурными буграми течение у рыбных садков, взял перевал наперерез на Зеленый. Только тут, в займище, он вдруг понял, что приехал сюда с какой-то неясной для себя самого целью. Разыскать место, где они тогда жгли костер в ту ночь? Сейчас, днем, все кажется совсем другим, не таким, как при луне, но все же ему показалось, что он отыскал песчаный бугор с остатками костра. Как будто тот самый… И тут вдруг догадался, что ищет совсем не то. Нужно разыскать место, где зимой Балмашев пристреливался в доску. Но сколько Коля ни крутился на лодке между торчащих из воды, еще не залитых песков, сколько ни лазил по ивняковым зарослям, найти то место так и не удалось. Так изменило все половодье, унесло зимнюю дорогу со льдом, затопило пески, стерло проран, соединило коренную Волгу с Тарханкой и густо замело уцелевшие песчаные бугры вместо сугробов свежей зеленью.

Хотелось припомнить все по порядку от первой встречи на вокзале до последней в хибаре у плац-парада… Ах, зачем он тогда не остался и не посидел дольше, ведь Балмашев оставлял его сам…

— А в толпе простона-ал…
Эх, Степа-ан… Эх, Степа-ан!
Голос пла-ачу-щи-ий и рыда-а-а-а-а…

Отроческий голос не осилил, сломался на высокой протяжной ноте, и его подмял неожиданно налетевший хор.

Из— за острова на стре-ежень,
На простор речной волны-ы!

то запела, выплывая из-за Зеленого острова, большая компания молодежи. Несколько сцепившихся лодок, густо утыканных ветвями, неслось по течению на середину реки, точно смытый разливом большой обвал с зелеными деревцами.

Неужели она? Та самая гимназистка на руле задней лодки!

Коля сбежал с обрыва и, стараясь грести помолодцеватей, погнал узкую, юлящую стерлядкой лодку наперерез раздольной песне на стрежень бурно несущегося бурого половодья…