Мамсур Аузбиевич Цаллагов

НА ВОЙНЕ ДУНАЙСКОЙ

Документальная повесть

Литературная запись Бориса Шелепова

Ой, ой, на Дунай мы идем,

Ой, Осетии сыны отважные,

Туда, на войну Дунайскую,

Осетии нашей сыны, ой тох![1]

Песня о Дунайской войне. Подстрочный перевод

На войне Дунайской<br />(Документальная повесть) - i_001.jpg

ОХОТНИК ДУДАР КАРАЕВ

Улицы небольшого румынского городка Плоешти залиты весенним солнцем. Блестит глянцевая чешуя черепичных крыш. На небе неподвижная стайка похожих на гусей облачков. Ничто не напоминает о близкой войне, хотя в городе скопилось немало всякого рода воинских частей. Солдаты прячутся в тени густых садов, спасаясь от жары.

Ленивую тишину нарушает дробный стук копыт. По пыльному переулку галопом проносится всадник в синей черкеске и высокой косматой папахе. Сильной рукой он осаживает коня возле кирпичного особняка. На воротах этого дома наспех намалеванная на неровном фанерном листе вывеска «100-С».

Всадник легко спрыгивает на землю и привязывает разгоряченного скакуна к столбику с железным колечком.

Дневальные у главного подъезда дома не обращают ни малейшего внимания на гостя. Один солдат с длинной турецкой винтовкой и коротким тесаком на боку, сам чернявый, как уголь, широко зевает, второй — с русской берданкой на плече, равнодушно усаживается на нижнюю ступеньку крыльца и не торопясь отвинчивает флягу с водой.

— Мне к генералу! С рапортом! — сказал молодой джигит так громко, что сидящий на крыльце вздрогнул и приподнялся.

— Их превосходительство не прымають, — скороговоркой ответил он. — Воны сплять после обеду. В это времъя воны завсегда сплять…

— Когда же прийти?

— Приходите завтра в это же времъя…

Гость кивнул головой. На пороге появился поручик в белом кителе, оба дневальных вытянулись в струнку. Не дожидаясь вопроса, офицер, чеканя каждое слово, сказал:

— Генерал занят. Да вы, собственно, от кого?

— С рапортом к его превосходительству.

— Рапорт? О чем, позвольте? Да вы, собственно, сдайте рапорт в штаб: третий дом справа, там вывеска: «100-Р».

— Я из Сербской армии, — проговорил джигит. — Охотником-волонтером к генералу Столетову Николаю Григорьевичу.

— Вы знакомы с ним? Любопытно. А это ваша лошадь? Где вы ее купили? Не продаете? Я, собственно, могу ее купить. Двойную цену… Хотите?

Гость не мог ответить сразу на столько вопросов и только улыбался.

— Ну, что ж, — продолжал словоохотливый поручик, — мы, пожалуй, с вами сойдемся. Вы кавказец? Прошу в кабинет генерала. Охотника примем охотно! — И, довольный собственной остротой, офицер широко распахнул резную дверь.

Генерал и не думал спать. Его огромный стол был завален бумагами. Поодаль сидел за круглым треножником какой-то армейский чиновник и отчаянно скрипел пером. Столетов диктовал:

— Начальнику полевого штаба, генерал-лейтенанту Левицкому. Доношу вашему высокопревосходительству о необходимости выделения дополнительной суммы из казны на предмет выдачи по две холстины на каждого сербского добровольца, кои не имеют исподнего белья за бедностью… Прилагаю строевую записку.

Заметив вошедших, Столетов приподнял свое доброе коротконосое лицо, чуть тронутое морщинами.

— Ко мне? — И генерал протянул руку ладонью вверх. Человек в черкеске подал мелко исписанный листок. От волнения он забыл представиться. Столетов мельком взглянул на записку и отдал ее офицеру.

— Ох, сколько бумаг! Если я когда-нибудь умру, то не от. пули или сабли, а от бумаг. Читайте, поручик.

Офицер прочитал торжественно: «Желая поступить в число охотников вверенных Вашему превосходительству болгарских дружин, имею честь покорнейше просить ходатайства Вашего превосходительства о зачислении меня в число таковых. При сем имею честь присовокупить, что я находился на службе в Сербии, в армии его превосходительства генерала Черняева, о чем свидетельствуют прилагаемые при сем бумаги.

22 апреля, 1877 г. Осетин Николай Караев».

Столетов мельком прочитал бумаги и измерил взглядом статную фигуру Караева.

— В каком чине служил, молодец, в Сербии?

— Подпоручиком по Тимокско-Моравской армии. Я прибыл туда из Осетии с группой добровольцев на помощь славянам Боснии и Герцеговины, восставшим против турецкого ига.

— Награды?

— Серебряная медаль «За храбрость» и орден Такова, Ваше превосходительство.

— Молодец. Жаль, конечно, что указы князя Милана для русской армии — пустой звук. Поэтому — увы! — чин подпоручика Моравии у нас недействителен. Офицерские чины присваивает государь-император.

— Я приехал, — ответил Караев, — поступать рядовым охотником ополчения под командованием Вашего превосходительства.

— Еще раз — молодец! — Генерал пожал руку добровольцу. — Я уверен, что такой орел будет офицером русской армии. Поручик, позаботьтесь об охотнике Караеве.

— Слушаюсь, Ваше превосходительство!

Караев и офицер вышли. Следуя приказанию своего генерала, поручик проводил гостя в буфетную комнату.

— По русско-болгарскому обычаю вы должны. Впрочем, без слов! — офицер налил в походные серебряные бокалы русскую водку и какое-то крепкое болгарское вино из лепестков роз.

— Ну-с, будем знакомы: поручик Петушков Адам.

— Дудар.

— Любопытно. Почему, собственно, Дудар?

— Так меня прозвали еще мальчиком в осетинском селении — Ольгинском.

— Любопытно.

Закусили, разговорились.

Петушков не давал и рта раскрыть Дудару, так что вопросов задавать не пришлось.

Слушая речь поручика, Дудар вполне ознакомился с обстановкой. Он узнал, что на днях штаб армии выедет в район Зимницы через Бухарест, что передовые русские войска спешно продвигаются к Дунаю. Армией командует брат царя — великий князь Николай Николаевич. Начальник штаба — генерал Нипокойчицкий. Начальник полевого штаба — Левицкий. Армия будет разбита на три крупных отряда. Передовой отряд, в основном, составят кавалерийские полки и Болгарское ополчение. Этот отряд пройдет с боями Дунайскую равнину Болгарии и прорвется через Балканские горы.

— Это, разумеется, строго между нами, — говорил быстро, отрывисто, чуть захмелевший Петушков. — Но ведь вы тоже, в своем роде, офицер, хотя и по указу князя Милана. Так вот. Поезда формируются. Наш штаб в любую минуту может двинуться вперед. По всей вероятности, меня назначат начальником одного из эшелонов. Скажу вам по секрету, что я пока без должности. Нахожусь при его превосходительстве по особым поручениям.

— Это хорошо.

— Не жалуюсь. Так вот. Поедем мы — в рифму.

— Как… в рифму? — лицо Дудара вытянулось от удивления.

— Да тут ведь все такие станции — Титилешти, Фитилешти, Торговешти. Все — в рифму. Я, знаете ли, сам тоже поэт. Вот, например: «О поле, поле, кто тебя усеял мертвыми костями…» Впрочем, кажется, это не мое стихотворение. Но слог мой.

Прервав речь, поручик уставился на Дудара своими близко поставленными друг к другу острыми глазами и вдруг спросил:

— Ну как? Продаете лошадь?

Дудар улыбался, не отвечая.

— Чистым золотом! Я, знаете, человек бедный. Но вчера я так срезал тузом пик барона Фибиха, что он до сих пор ходит контуженый. Две тысячи ахнул! Я их штабному казначею отдал на сохранение, чтобы не спустить. Барону пришлют еще. А мне кто пришлет?

Видя, что Дудар не проявляет интереса к деньгам, поручик Петушков решительно предложил поменяться лошадьми.

— У меня «Ягодка», чистая монголка. Цены нет ей! Ловкость ног поразительная. Один недостаток — при посадке норовит укусить за коленку. Ну — по рукам! Даю придачу.

— Нет. — Дудар снова рассмеялся. — Мой Тохдзу — подарок отца. Ни за какие деньги не отдам его. А вам обещаю добыть хорошего коня арабской породы. В бою добуду.