Джеймс отшатнулся как ужаленный. Рассудок мигом прояснился. Он находился в девичьей спальне. В розовых тонах. И повсюду — просто невероятно, черт возьми! — были рассажены или в беспорядке валялись куклы. Куклы! Энни до сих пор играла в куклы!

— Господи, благослови энергетическую компанию, — нарочито шутливо произнес он.

Энни не шелохнулась. Она стояла с расширенными затуманенными глазами, влажные и полуоткрытые губы припухли от его поцелуя, а расстегнутая блузка позволяла ему видеть пышные чаши её молодых грудей, увенчанных набухшими сосками.

— Почему? — только и спросила она.

Но Джеймс уже был у двери. Он отступил чисто инстинктивно, пятясь, чтобы Энни не успела заметить его пистолет. Ведь, насколько знала Энни, по роду его деятельности, оружие ему не полагалось. Тем более — сейчас и здесь. А вдаваться в объяснения Джеймсу совершенно не улыбалось. Ни о чем.

— Что — почему? — переспросил он. — Почему я тебя поцеловал?

Энни замотала головой.

— Я знаю, почему вы меня поцеловали. Вам этого хотелось. Я же не полная идиотка, Джеймс. И не слепая. Вам уже давно хотелось меня поцеловать. Так же давно, как и мне — поцеловать вас.

И тут в нем словно что-то сломалось. Бешеный норов взыграл. Прислонившись спиной к комоду, он незаметно для Энни нащупал пистолет и снова заткнул его за ремень брюк.

— Ты ошибаешься, Энни. Мне вовсе не целовать тебя хочется.

Я хочу тебя трахнуть, поняла? Однако твоему папе это, скорее всего, придется не по вкусу, а наша с ним дружба мне гораздо дороже того сокровища, которое скрывается между твоих ножек. Весьма, кстати говоря, стройных и соблазнительных. — Он говорил сейчас с подчеркнутым техасским акцентом, и это хоть немного, но помогало Джеймсу преодолеть ту глубокую ненависть, которую он питал сейчас к самому себе. Это был не он, а совсем другой Джеймс Маккинли. Выходец из старого доброго Техаса. И вовсе не тот мужчина, который только что целовался с Энни Сазерленд.

— Понимаю, — понурив голову, промолвила Энни.

— Не говоря уж о том отвращении, которое охватило бы меня, если бы мне пришлось проснуться в розовой спальне.

— Я могла бы перекрасить её. — Эти жалобные искренние слова ранили его в самое сердце.

Джеймс заставил себя помотать головой.

— Нет, Энни, — жестко сказал он.

Энни посмотрела ему прямо в глаза, и столько было в её взгляде боли и мольбы, что Джеймс едва не сломался. Едва — потому что сломать его не могло ничто. И ничто не трогало его душу. И не пробивало броню. Ни невинная девушка, готовая броситься к его ногам, ни его желание обладать ею — безумное и неодолимое. Джеймс был неуязвим.

И тогда Энни вдруг улыбнулась. Только губы её, ещё влажные от его поцелуев, слегка дрогнули, но все-таки растянулись в подобие улыбки.

— Что ж, Джеймс, — промолвила она, — в таком случае нам лучше спуститься и проверить, все ли готово к ужину. — Чуть помолчав, она добавила: — И хорошо даже. Я терпеть не могу перекрашивать стены.

Джеймс пропустил её вперед. Ему не хотелось, чтобы Энни заметила торчащий из-под ремня пистолет. К тому времени, когда они достигли последнего пролета лестницы, свет, мигнув, сделался совсем тусклым, и тут же стало отчетливо слышно, как барабанят по оконным стеклам заледеневшие (заиндевевшие) снежинки.

— Надеюсь, с Уином ничего не случилось, — с печалью в голосе сказала Энни. — Он должен был прилететь из Лос-Анджелеса ещё утром, и уже часов на шесть опаздывает.

Уин летел вовсе не из Лос-Анджелеса, а из Бейрута, но Энни было ни к чему знать это.

— Думаю, что при первой же возможности он позвонит, — заверил Джеймс.

— А как насчет всех остальных?

Джеймс и сам уже об этом задумывался. Конечно, разгулявшаяся непогода вполне могла заставить их задержаться дома, но уж тогда любой из них наверняка позвонил бы. Нет, тут, определенно, творилось нечто неладное, а он, как последний дуралей, не заметил этого раньше. Близость Энни Сазерленд настолько вскружила ему голову, что он на время утратил бдительность.

Уин пригласил его приехать утром, между тем самого Уина до сих пор не было. Между тем, без ведома Уина Сазерленда никто из его сотрудников и чихнуть не мог, а раз так, то, значит, и события сегодняшнего дня, несомненно, развивались по его сценарию.

« Черт бы побрал Уина!» — с неожиданной злостью подумал Джеймс. А вслух произнес:

— Рано или поздно все соберутся. — Свет ещё раз мигнул и — погас окончательно. — У вас ведь электрическая плита?

— Да. Как и отопление. Когда, по-вашему, дадут свет? В прошлый раз его не было минут десять.

Голос Энни звучал совершенно беззаботно. Возможно, она полагала, что в обществе Джеймса ей ничто не грозит. Либо, напротив, считала, что сама представляет для него опасность.

— Возможно, сейчас им понадобится больше времени, — ответил Джеймс. — Снаружи — снег с градом. В такую погоду возможны обрывы проводов на линиях электропередачи. Вдобавок — сегодня праздник. Если принять все это во внимание, то, возможно, ждать придется довольно долго.

В столовой слабо мерцала зажженная свеча.

— Ой, мы же магнитолу забыли! — всплеснула руками Энни.

— Думаю, не стоит ради неё снова карабкаться наверх, — сдержанно заметил Джеймс.

— Да, пожалуй, вы правы, — неуверенно промолвила в ответ Энни.

— Может, возьмешь пару свечек и пойдешь в кабинет? — предложил Джеймс. — А я пока приготовлю нам чего-нибудь выпить и разведу огонь в камине. Здесь уже становится ощутимо прохладнее.

— Все вы, техасцы — неженки, — сказала Энни. — В ваших краях суровых зим не бывает.

Джеймс мысленно поежился, вспоминая пробирающий до костей холод и вечную сырость в их неотапливаемой белфастской квартирке.

— Да, — прогнусавил он. — В Вашингтоне далеко не всякий выживет.

Он нарочито мешкал, приводя мысли в порядок. В тысячный раз напоминал себе, что должен соблюдать дистанцию, не забываться и не терять голову. Уин верил ему как собственному сыну. Где бы не были сейчас Уин и приглашенные им молодые сотрудники, все они, конечно же, рассчитывали, что он сумеет обеспечить безопасность Энни. А вовсе не станет, затащив её в постель, раз за разом утолять свой сексуальный голод.