Кинвинд и Стамирх многозначительно закивали.

— Не тот ли это Нерслинф, что сидя на приёме в столице вылил за спину пять поднесённых ему кубков с вином, а когда его стали спрашивать, что он делает — сказал, что тушит лесной пожар где-то на южной границе? — спросил Стамирх.

— А потом донесли, — добавил Кинвинд, — что пожар там точно был и вдруг сам собой погас. В один момент. И как раз в то самое время!

— Да, это был тот самый Нерслинф. Так вот, все к нему детей ведут — судьбу узнать. Он со всеми говорит, никому не отказывает. Что кому говорил, правда, не помню… Подводит и меня отец. Посмотрел на меня патриарх и говорит: завтра со мной поедешь. Тогда и приоткроем судьбу твою. А на следующий день чуть свет приходит к нам в дом один из монахов, что с ним ехали. «Пора, говорят, учитель ждёт.» Ехали мы в повозке целый день. Ни слова старик не сказал за всю дорогу. И шторки закрыл. Так в темноте и ехали. Выходим — место голое, ни кустика. Одна земля и камни. Горы вдалеке. Моря не видно почти. Только крипта стоит каменная. Низенькая, старая. Там уж лет пятьсот назад святого отшельника захоронили. Обошёл старик вокруг, на колени стал и заснул, вроде. Я тогда ещё про медитации не знал. Потом встаёт и говорит — «Побудь здесь пока.» Садится в повозку и отъезжает. Я сперва ничего и не понял. Потом вижу — повозка всё дальше, дальше… И пропала совсем. Ходил-ходил я вокруг — крипта заколочена, внутрь не войдёшь. Сел рядом и сижу. Почти заснул. А тут слышу — завывает кто-то. Встал, огляделся — собаки дикие. А может, шакалы или волки. Я тогда не разбирался. Воют-воют, кружат-кружат и подбираются потихоньку. А у меня ничего с собой не было, даже палки, Да и что я против них с палкой? И огонь развести нечем… Тут я и почувствовал в первый раз внутреннюю силу. По-настоящему почувствовал. Разложил вокруг по сторонам три камня и сказал про себя: «Вот за эти камни они не зайдут!» И верно — не заходят! Близко-близко крутятся, а зайти — не заходят. Так и держал их… Главное страх ещё до того пропал. Сам пропал. Ведь знаете — страх отгонять бесполезно. Если пропадает, то сам собой. Так и тогда. Как бы разговор с этими собаками вышел. Почувствовал я их. Почувствовал и понял. Главное, злобы никакой на них не было Просто говорил я с ними мысленно, как со своими, а они слушали… Так и просидел до утра, пока не разбежались они… А к полудню вижу — повозка подъезжает. Выходит старик, как ни в чём не бывало. «Не замерз?»,… «Это что?» — спрашивает про камни. Я говорю — «Граница.» Измерил он шагами расстояния между камнями. «Неплохо.» — говорит. И отвёз меня домой, а потом с отцом долго говорил. Так и попал я в Братство Совершенного Пути. Нерслинф тогда был там наставником. Но вскоре он умер…Или сменил форму, как у нас говорят…

— А кто был твой отец? — продолжала спрашивать Ламисса.

— Отец мой был судовладелец. И городской верфью владел на паях. Он любил жизнь и жизнь дала ему много сил. Он много путешествовал, часто надолго уходил в плавание, но и дом держать умел. Увлекался астрономией и математикой. И характер у него был очень весёлый. От него я впервые услышал, что познание истины — это единственное, ради чего стоит жить.

— А любовь? — спросила Ламисса.

— Я у него об этом не спрашивал.

— А как ты сам думаешь?

— Я думаю, что любовь доносит лишь чувственный аромат истины, приоткрывая дверь в Бесконечное. Но любовь мимолётна, в отличие от привычки и ищущие любви не обретают полного единства в Бесконечном… Я бы сказал, что любовь, приоткрывая истинный путь, сама ведёт по другому. Едва ли не все, кому дано было вдохнуть этот аромат навсегда потеряли голову. Но возможно я и ошибаюсь. Не принимайте мои слова слишком серьёзно… Да, истина одна, но путей к ней много. Возможно, искусство любви — один из этих путей. Но главное, что каждый не просто имеет право, а должен искать свой собственный. Иначе он найдёт лишь чужую истину. Так говорил мой отец, когда я встречался с ним, навещая дом. Я ведь выезжал иногда за пределы Братства. А однажды он ушёл в плавание и не вернулся… Но давайте, всё-таки дослушаем Гембру.

Та, немного помолчав, продолжила рассказ, но говорила она теперь намного спокойнее и временами останавливалась, будто задумываясь.

Усталость, наконец, взяла своё и компания отправилась спать.

— Да, непростые дни настают, и как раз перед праздником, — проговорил напоследок хозяин. — Будем надеяться что тебе и завтра будет удача. — сказал он Сфагаму.

— Нам! — уточнила Гембра.

Утром того же дня Олкрин, как обычно отправился во дворец. За время ежедневной работы он успел привыкнуть к дворцовой обстановке. Да и работа шла неплохо. Состав для «отшибания памяти» был давно приготовлен и хотя испытать его в действии ещё никто, к счастью, не пытался, Олкрин был спокоен. С отобранными у шайки порошками тоже было почти всё ясно. Теперь он трудился над составлением эликсиров, а также разбирался в той путанице на алхимической кухне, которую устроили там многочисленные шарлатаны, сменявшие друг друга в последние годы. Олкрин с наслаждением занимался сортировкой составов, приготовлением недостающих и новых, взамен испорченных. Кроме того он составлял подробные описания по их приготовлению и использованию. Правитель, которого Олкрин видел всего дважды явно выражал к нему расположение, поэтому камарилья сомнительных магов, чародеев и гадальщиков, хотя и шипела и злословила за его спиной, но открыто вредить всё же не решалась.

Олкрин оседлал своего конька. Из всех искусств, которым обучали в Братстве, ему были наиболее близки медицина и алхимия. У него было тончайшее чутьё на состав любого препарата, а его умение их изготавливать было уже не ученическим. Не случайно в Братстве его уже успели прозвать поваром. Поощряя Олкрина в его усердии, правитель даже разрешил ему покопаться в дворцовой библиотеке, где нашлось на удивление много интересного.

Однако, рутина дворцовой жизни была довольно тосклива. Особенно тягостны были вынужденные перерывы в работе, когда нужно было ждать, пока тот или иной состав остынет, или наоборот, нагреется, или сам с течением времени достигнет нужного состояния, изменившись под действием воздуха. Изнывая от скуки, Олкрин слонялся взад-вперёд по длинным дворцовым галереям, разглядывая росписи и затейливые узоры на стенах и потолках, но не решаясь, всё же уходить слишком далеко от дверей алхимической кухни.

«Хорошо, что судьба не сделала меня стражником.» — частенько думал он, не спеша прогуливаясь мимо застывших в неподвижности караульных. Зато после окончания работы, размеры которой, кстати сказать, никто не устанавливал, можно было весь остаток дня сидеть в библиотеке, наслаждаясь изучением древних манускриптов и беседами со стариком Линкрантом — хранителем библиотеки.

Так было и в этот день. Работа на алхимической кухне была закончена уже к полудню и вскоре Олкрин уже сидел на верхней ступеньке высокой лестницы, аккуратно перебирая запылённые книги и свитки на одной из верхних полок. Он так увлёкся чтением старинного трактата о целебных грибах, где многие места были, как назло стёрты и неразборчивы, что почти не заметил, как хранитель куда-то ушёл, что-то невразумительно пробормотав. Только некоторое время спустя он с удивлением услышал голоса, приглушённо доносившиеся через несколько стеллажей. В библиотеке кто-то находился. Это было тем более удивительно, поскольку все главные события дворцовой жизни проходили далеко, в других частях огромного здания. Голоса всех немногочисленных посетителей библиотеки были Олкрину знакомы, а эти — нет. Возможно, Олкрин и не обратил бы на них особого внимания, если бы до него несколько раз не донеслось бы имя правителя. Он осторожно спустился с лестницы и прислушался.

— …Так что здесь мы можем говорить спокойно. — донёсся голос Рамиланта.

— Ты что, боишься? Вот уж не думала… — этот бархатистый с внутренней упругостью голос несомненно принадлежал Аланкоре — жене правителя.

— Подумай, Валтвик, разве он тебя ценит! — продолжала она.