Мы сидели очень тихо. Слышалось пение птицы, и древние холмы были залиты солнечным светом. Мы не можем вернуться к старой системе, когда учитель жил вместе с несколькими учениками, которые получали от него наставления и наблюдали за его образом жизни. Это ушло в прошлое. Теперь у нас есть механическая технология, оттачивающая ум до остроты металлического лезвия. Мир становится всё более индустриальным, и это приносит свои проблемы. Образование просто игнорирует остальную часть человеческого бытия. Это всё равно, что у вас одна правая рука была бы хорошо развита, сильна, активна, а всё остальное тело усыхало, становилось слабым и немощным. Вы, может быть, являетесь исключением, но большинство родителей хотят, чтобы индустриальный, механический процесс развивался за счёт всего человека целиком. И кажется, большинство побеждает.

Но разве не могло бы интеллигентное меньшинство родителей собраться вместе и организовать школу, в которой рассматривали бы и изучали человека как целое, в которой учитель был бы не просто информантом, машиной, передающей определённую порцию знаний, а занимался бы процветанием целого? Это означает, что учитель сам должен учиться. Это означает, что нужно создать место, где бы это обеспечивалось, и что необходима помощь нескольких действительно заинтересованных родителей. Или это только чувство отчаяния, которое у вас со временем исчезнет? Вряд ли мы сможем сейчас обратиться к поиску истины в чём-то конкретном, а затем довести всё до конца. Я думаю, сэр, что здесь и кроется причина проблемы. У вас, видимо, особые чувства к вашим детям, и вы думаете об их будущем. Но то, что вы осознаёте происходящее в мире, не особенно вам помогает; вы подстраиваетесь под законы общества. Вы просто дали себе волю жаловаться, но это никуда не приведёт. Вы отвечаете не только за своих собственных детей, но и за всех остальных, поэтому вам нужно объединить свои усилия с другими родителями для создания новых школ. Это зависит от вас, а не от общества или правительства, ибо вы есть часть этого общества. Если бы вы действительно любили своих детей, вы бы без колебаний посвятили себя становлению не только иного типа образования, но совершенно другого типа общества и культуры.

Ранним утром, ещё до восхода солнца, над рекой стелилась лёгкая дымка. Противоположный берег был едва различим. Было довольно темно, и чёрные силуэты деревьев выделялись на фоне светлого неба. Рыбацкие лодки были всё ещё здесь: их маленькие фонарики светили всю ночь. Тёмные и практически неподвижные лодки. В них ловили рыбу с вечера, и оттуда не доносилось ни звука. Иногда в конце дня ещё можно услышать, как рыбаки что-то напевают, но к утру они уже устали, и поэтому было тихо. Мягко увлекаемые течением, они вскоре должны были вернуться со своим уловом в их родную деревеньку, расположенную ниже по реке на нашем же берегу. По мере того как проходило время, восходящее солнце зажгло в небе немногочисленные облака. Они отливали золотом и были наполнены необычной красотой этого утра. Свет усиливался и заливал всё вокруг; солнце, за это время поднявшееся над деревьями, осветило нескольких попугаев, которые, громко крича, летели к полям за рекой. Они летели шумно, быстро — мелькали только их зелёные и красные клювы — чтобы через час или чуть больше возвратиться в свои маленькие убежища в ветвях тамаринда. Зелёная листва их совершенно скрывала, и вы бы вряд ли заметили птиц, если бы не их ярко-красные клювы.

Солнце проложило над водой золотистую дорожку, по мосту с ужасным шумом прогрохотал поезд; но именно вода скрывала в себе прелесть утра. До противоположного берега было далеко, наверное, около мили. Земля там была возделана под озимую пшеницу, и свежая волна зелени переливалась под лёгким утренним ветерком. Золотистая дорожка превратилась в серебристую, светлую и чистую, и этот свет можно было увидеть ещё долгое время. Именно он проникал через деревья, через поля в самое сердце любого человека, который на него смотрел.

И вот настал день со всем его привычным шумом, но река по-прежнему была так прекрасна, так величественна и спокойна. Это была самая священная река в мире, она считалась священной тысячи лет. Люди со всех концов страны стекаются сюда, чтобы окунуться в её воды, смыть свои грехи, а затем, в мокрой одежде, медитировать, сидя на берегу с закрытыми глазами и совершенно неподвижно. В тот момент была зима, и речка обмелела, но на середине было по-прежнему глубоко, и течение было очень сильное. В период муссонов и с приходом дождей вода поднимается на 30, 40, 60 футов, всё сметая на своём пути, смывая человеческую грязь, унося с собой трупы животных и деревья, чтобы потом вновь превратиться в широкую, чистую и свежую реку.

В то утро возникло ощущение чего-то нового, и если сесть и присмотреться, то можно было заметить, что новизна эта исходит не от деревьев, полей или этой спокойной реки. Было что-то ещё. Вы наблюдали совершенно новым умом, с новыми сердцем и глазами, в которых не было воспоминания о вчерашнем и убожества человеческих дел. Утро было действительно прекрасным — прохладное, свежее, и в воздухе разносилась песня. Мимо проходили нищие, и женщины в грязной, рваной одежде тащили топливо в город, который находился на расстоянии двух-трёх миль отсюда. Повсюду была бедность и неприкрытая грубость. Мальчишки на велосипедах развозили молоко и распевали песню, в то время как взрослые двигались тихо и монотонно, — худые, надломленные, напряжённые фигуры. Но всё же это было прекрасное, чистое утро, чистоту которого не нарушали ни грохочущий по мосту поезд, ни отрывистое карканье ворон, ни крик человека на том берегу.

Комната была с террасой, выходящей на реку, которая текла всего в 30 - 40 футах (10 метрах) ниже. На абсолютно чистом коврике сидела группа родителей. Все они были сытые, смуглые, чистоплотные и воплощали собой самодовольную респектабельность. Они пришли как родители, чтобы поговорить о своих взаимоотношениях с детьми и об их образовании. В этой части света традиция до сих пор занимает очень важное место. Предполагалось, что все они получили хорошее образование или, по крайней мере, университетские степени и имели хорошую, по их мнению, работу. В них прочно укоренилось уважение не только к превосходящим их по профессиональным качествам людям, но и к людям религиозным. Всё это — часть их ужасной респектабельности. Их уважение становилось неуважением и даже явным пренебрежением к тем, что стоял ниже их.

Один из гостей сказал: «Как отец, я бы хотел поговорить о своих детях, их образовании и о том, что им делать дальше. Я чувствую за них ответственность. Мы с женой вырастили детей в постоянной заботе, так осторожно, как только могли направляя, формируя, помогая им. Я послал их в местную школу, и теперь я озабочен тем, что с ними может произойти. У меня 2 сына и 2 дочери. Как родители, мы с женой сделали всё возможное, но даже этого может оказаться недостаточно. Вы знаете, сэр, демографический взрыв, получить работу становится всё труднее, образовательный уровень невысок, а студенты университета бастуют из-за того, что не хотят повышения стандартов на экзамене. Они хотят лёгких оценок; в действительности им просто не хочется работать или учиться. Меня это очень беспокоит, и интересно было бы узнать, как я или школа, или университет, сможем подготовить детей к будущему».

Другой добавил: «И у меня точно такая же проблема. Я отец троих детей. Двое мальчиков ходят в здешнюю школу. Они, без всякого сомнения, сдадут что-то вроде экзаменов, поступят в университет, но полученный ими уровень подготовки даже близко не дотягивает до европейских и американских стандартов. Но я чувствую, что образование, которое они получат позже, испортит их светлый взгляд и отзывчивое сердце. Но диплом им нужен, чтобы обеспечить себе средства к существованию. Меня очень волнуют условия жизни в этой стране: перенаселение, растущая бедность, полная несостоятельность политиков, груз традиций. Я вынужден выдать замуж свою дочь; она всё предоставит мне, иначе как же она сможет распознать, за кого выходить? Я должен выбрать жениха, который, с божьей помощью, получит диплом и найдёт где-нибудь надёжную работу. Это нелегко, и я очень волнуюсь».