- Геннадий Аркадьевич, уверяю вас, даже если вы обратитесь в Петербургский Государственный Музей, вряд ли вам предложат больше. К сожалению, фонды, выделяемые на содержание музеев министерством и попечителями, весьма ограничены...

   Жлобы! Ну, натуральные жлобы! Жлобяры!!!

   Моя жаба злится, бесится и рыдает на пару в обнимку хомячком. Это ж надо! Предложить за весь клад всего 180 тысяч! Видите ли, нету у них больше фондов! Так надо искать! Выбивать! Работать в этом направлении как-то!!!

   - Эдуард Павлович, скажите, а если я попрошу свою долю не деньгами?

   - Что же именно вас интересует, молодой человек?

   Мазеин-Давыдов постоянно вертит в руках пенсне, то водружая его себе на нос, то полируя платочком, чем несказанно меня раздражает. Вот и сейчас он в очередной раз снимает его и начинает начищать. Достал.

   - Насколько я знаю, министерство культуры и истории имеет некоторую квоту на выдачу родовых указов. Мы с Натальей Сергеевной для того и покинули родные места, чтоб попытать счастья и заработать себе герб. И деньги нам нужны именно для этого. И согласитесь, если вы поспособствуете нашему начинанию, то все останутся в выигрыше: ваши фонды останутся в неприкосновенности, мы с тетей исполним свою мечту, а у музея появится новая экспозиция, переданная в дар благодарными жителями Москвы.

   Пенсне опять водружается на нос и поворачивается в сторону Наташки.

   - Наталья Сергеевна, это так?

   А Наташка давно уже сидит со стеклянными глазами, слушая наши дебаты. Ее робость перед клановым аристократом так велика, что Эдуард Павлович уже давно предпочитает общаться исключительно со мной. Тыкаю ее в бок.

   - Да-да, конечно, как скажете... - и снова тупой взгляд в пространство.

   Да уж, послал бог помощницу.

   Но я вижу, что этот чиновник от культуры уже заглотил наживку. Предложенный мной вариант обдумывается, взвешивается и признается достойным.

   Да!!! Я узнал, что благотворительность и меценатство входят в список угодных империи деяний и может быть отмечено родовой грамотой. Принимают решение по таким вопросам конечно в Петербурге, но я буду не я, если директор МГМ не пробьет нам этот указ.

   - Признаться честно, я не прорабатывал такой вариант, но думаю, это вполне возможно.

   Йесс!!! Он наш!

   - Мы с Натальей Сергеевной будем очень рады, если, скажем через...?

   - Давайте встретимся через неделю, я думаю, этого времени будет вполне достаточно. На кого будем оформлять указ?

   - На Наталью Сергеевну. Позвольте откланяться?

   - Да-да, встретимся через неделю, второго октября. Уточните у секретаря время. Но я могу твердо рассчитывать, Геннадий Аркадьевич, что решение вашей тети останется неизменным?

   - Всенепременно, Эдуард Павлович. До свидания.

   Хватаю Наташку за руку и вывожу из кабинета. По-моему, она не в себе.

   - Наталья, ау! Есть кто-то дома?

   - Гешка, ты такой умный!

   - Наташка, прекрати тупить, если все сладится, ты через пару недель родовитой станешь!

   - А?

   Ну, вот чем она слушала!

   А дома вечером слезы. Я думал от радости, но вовсе не угадал.

   Прихожу в комнату Наташки, усаживаюсь на кровать и начинаю выяснять:

   - Ты чего, подруга?

   - У него... (хнык-хнык)... у нас...

   - Наташ, ты можешь нормально сказать?

   - Ген, у него не может быть детей!

   - У кого?!!

   - У Гриши!

   Причем тут Григорий?

   Когда он появился на нашем пороге год назад в первых числах августа, моей первой мыслью было, конечно, дать деру. Но куда мне теперь бежать? У меня Наташка, у меня План, у меня источник проснулся, наконец! И вот стоим мы, и как бараны друг на друга глядим, а что сказать - не знаем. Да еще хозяйка рядом крутится, смотрит на нашу встречу взглядом следака со стажем.

   - Привет, давно не виделись. Есть будешь? - отмираю я и протягиваю Григорию руку.

   - Буду, - отвечает гвардеец, и жмет мою кисть.

   А руку ему пожать вовсе не зазорно. Свои увечья, так сильно его уродующие, он действительно получил на императорской службе и тоже, кстати, лишился в итоге источника. При самом громком теракте конца прошлого столетия - нападении на царскую семью на параде во время Дня Российской Империи одна из брошенных террористами бомб не долетела до императорского кортежа и стала падать прямо в толпу зрителей. В первых рядах находились в основном дети. Двадцатитрехлетний гвардеец-пилот МБК Осмолкин-Орлов Григорий Андреевич, стоявший в тот день в оцеплении, на пределе своих сил поймал смертоносный подарочек и вынес на безопасное расстояние, но сам пострадал от взрыва. Представляете, с какой скоростью и перегрузками он двигался, если зафиксировано, что взрыв произошел через две-три секунды. Все медики, присутствовавшие на месте, естественно, сразу бросились оказывать помощь пострадавшим в императорской семье, а помощь герою досталась по остаточному принципу. Еще ничего не зная о подвиге Григория, интересуясь лишь характером ран, я-Егор пришел к выводу, что к пострадавшему применили сразу слишком много "лечилок", не сложив нормально кости, что привело к неправильному сращиванию. А ломать потом по-новой грудину и ребра, медики, видимо не решились, ограничившись лишь исправлением самых сильных деформаций. Ну, а источник, как известно, у калек пропадает. Почему его не показали более крутым целителям, чем занимался Григорий следующие двадцать лет, пока не стал опекать Егора, мне неизвестно, в его личном деле эти сведения отсутствовали. Неспроста наверно. Да и про сам подвиг я узнал из мемуаров одного из имперских чиновников, присутствовавших в тот день на злосчастном параде. Книжица пафосно называлась "День скорби" и была взята Наташкой в библиотеке для скучающего меня еще в Каспийском.

   - МарьИванна, это родственник наш дальний приехал, мы на веранде посидим? - Надо успокоить женщину, а то она себе уже неизвестно что навыдумывала, внешность у Григория все-таки страшноватая

   - Да, конечно, Геночка, какой разговор, устраивайтесь, я сейчас чайку поставлю, - моя доблестная защитница скрывается в доме, оставляя нас наедине.

   - Ну, пойдем, поговорим...

   Молча собираю завтрак на стол, пытаясь прокачать ситуацию. На кого может геройский гвардеец работать? С какой целью его послали? Как он меня нашел? Что ему (им) от меня надо? Одни вопросы. Если подумать, то он такой же как я-Георгий. Искалечен на службе, лишился работы и смысла жизни. Кто дал ему новый смысл? Придя к некоторым выводам, вполне возможно и неверным, спрашиваю самое актуальное:

   - Милославскому сдашь?

   Отрицательное мотание головой.

   Григорий ест аккуратно и красиво даже при отсутствии положенных столовых приборов. И как я мог принимать его за деревенщину?

   - Закладка в пакете с документами была?

   - Угум.

   - Что теперь делать будешь?

   - Ничего. Присматривать.

   Вот и поговорили.

   - Меня теперь Геной зовут.

   Здравствуйте, меня зовут Геннадий, и я алкоголик. Господи, какая хрень в голову лезет!

   - Знаю.

   - А тебя?

   Мужчина странно смотрит на меня, словно пытаясь заново оценить.

   - Осмолкин Григорий Андреевич.

   - Просто Осмолкин? - еще более долгий и пристальный взгляд.

   - Просто Осмолкин. Можно просто Григорий.

   Забавно, куда же подевалась клановая фамилия? Отказался совсем или только на время операции по присмотру за мной? В личном деле, кстати, тоже только личная фамилия стояла. Если б я ту книжонку случайно не прочитал, так бы и считал Григория простым смертным, максимум - родовитым. То, что он пятый сын, роли не играет, его отец имеет достаточно близкое родство с главной ветвью семьи, чтоб дать своим детям столь много значащую в этой империи вторую фамилию. Вот гипотетические дети Григория - уже не факт, это зависит от того, кто будет их мамой. Основные клановые плюшки перепадут старшему брату и его наследникам - кланам тоже невыгодно поддерживать абсолютно всех членов союзных семей - родов. Младшие дети пробивают себе дорогу сами, это аксиома во всех мирах, если речь идет о наследстве.