— Океан может быть ужасным, точно… ужасно неспокойным.

Макмерфи глянул вслед сестре, скрывшейся в дежурном посту, потом опять на Джорджа. Руки Джорджа под пижамой ходили ходуном, он видел, что все молча наблюдают за ним и ждут его ответа.

— Черт побери! — воскликнул он неожиданно. — Ты думаешь, она меня испугала этими своими сказками? Ты это подумал?

— Э-э, да нет, Джордж. Я только подумал, если ты не пойдешь с нами и шторм нас все-таки накроет, нам точно не выбраться самим, ты это понимаешь? Я же сказал, что ничего не смыслю в морском деле, так вот, добавлю еще: те две женщины, что едут за нами и о которых я сказал доктору, будто они мои тетки и вдовы рыбаков, совсем никакие не вдовы и если плавали куда, то разве что по бетонке. В передряге от них пользы не больше, чем от меня. Ты очень нужен нам, Джордж. — Макмерфи затянулся сигаретой и добавил: — Кстати, десять долларов у тебя найдется?

Джордж отрицательно покачал головой.

— Нет? Я так и думал. Что ж, черт с ним, я уже давно отказался от мысли разбогатеть. На, держи. — Из кармана пижамной рубашки Макмерфи достал карандаш, вытер о рубашку и протянул Джорджу. — Будешь нашим капитаном — пойдешь за пятерку.

Джордж снова обвел нас всех взглядом, задвигал своими большими бровями, обдумывая ситуацию. Но вот его обесцветившиеся десны обнажились в улыбке, и он протянул руку за карандашом.

— Ей-Богу! — сказал он, взял карандаш и пошел записываться, заполнив последнюю строчку.

После завтрака, проходя по коридору, Макмерфи задержался у списка и печатными буквами после фамилии Джорджа вывел: КАП.

Шлюхи запаздывали. Все думали, они уже не приедут, как вдруг Макмерфи, ожидавший у окна, издал радостный вопль, и мы все бросились смотреть. Он сказал, что это они, но мы увидели одну машину, хотя рассчитывали на две, и всего одну женщину. Когда она припарковалась, Макмерфи через сетку окликнул ее, и она прямиком по газону пошагала к нашему отделению.

Она была моложе и красивее, чем мы ожидали. Все уже знали, что вместо теток приедут шлюхи, и думали невесть что. Кое-кто из религиозно настроенных пациентов даже огорчился. Но, глядя, как она легкой походкой идет по траве, глядя на ее зеленые глаза, которыми она смотрела прямо на нас, на ее длинные перевязанные на затылке волосы, которые подпрыгивали при каждом ее шаге, словно медные пружинки, все мы только об одном и думали, что это женщина и она не одета в белое с ног до головы, будто инеем окутана, и то, как она зарабатывает деньги, не имеет значения.

Она подбежала прямо к сетке, за которой стоял Макмерфи, просунула пальцы в отверстия, уцепилась за сетку и прижалась к ней грудью. Она запыхалась от бега, и при каждом ее вдохе казалось, что ее грудь сейчас продавит сетку внутрь. Девушка всхлипывала.

— Макмерфи, черт эдакий, Макмерфи…

— Не обращай внимания. Где Сандра?

— Она занята, не может освободиться. Но ты-то, черт возьми, ты в порядке?

— Она, видите ли, занята!

— По правде говоря… — девушка шмыгнула носом и хихикнула, — наша Сэнди вышла замуж. Помнишь Арти Джилфилиана из Бивертона? Вечно являлся на вечеринки с чем-нибудь ужасным — со змеей, белой мышью или еще какой-нибудь гадостью в кармане? Какой-то ненормальный..

— Боже милостивый! — застонал Макмерфи, — Кэнди, радость моя, ну как я посажу десятерых в один вшивый «фордик»? Неужели Сандра и ее красавец из Бивертона рассчитывали, что мне и это раз плюнуть?

Девушка задумалась, скорчила серьезную рожицу, но вдруг в потолке щелкнул динамик и голосом Большой Сестры сообщил Макмерфи, что, если он хочет поговорить со своей приятельницей, пусть она по всем правилам отметится и пройдет через главный вход, а не беспокоит всю больницу. Девушка отошла от сетки, направилась к главному входу, Макмерфи же плюхнулся в кресло в углу и повесил голову.

— Черт знает что такое, — проронил он.

Черный коротышка пропустил девушку в отделение, забыв запереть за ней дверь (готов поспорить, он потом за это здорово получил), и «тетка» Макмерфи легкой упругой походкой двинулась по коридору мимо дежурного поста, где все сестры единым ледяным взглядом пытались заморозить ее упругость; она вошла в дневную комнату, лишь на несколько шагов опередив доктора. Тот шел к дежурному посту с какими-то бумагами, глянул на нее, потом на бумаги, затем снова на нее и начал обеими руками шарить в карманах, ища очки.

Пройдя в центр комнаты, она остановилась и увидела, что со всех сторон на нее пялятся сорок мужчин в зеленом. Стало так тихо, что можно было услышать, как урчат животы, а у всего ряда хроников катетеры выскакивают, как пробки.

Он стояла так с минуту, оглядываясь в поисках Макмерфи, так что все хорошо ее рассмотрели. Над головой у нее под потолком висел голубоватый дым, — должно быть, аппаратура во всем отделении не выдержала и сгорела; пытаясь настроиться на нее, когда она вот так ворвалась сюда, приборы начали снимать с нее показания и пришли к выводу, что справиться не в состоянии, поэтому просто перегорели, как кончают самоубийством машины.

На ней была майка с короткими рукавами, как у Макмерфи, только, конечно, поменьше, белые кроссовки и джинсы, обрезанные выше колен, чтобы было ногам свободно; одежды явно недоставало, чтобы находиться в обществе, особенно если учесть, какие формы под ней прятались. Наверное, ее видели гораздо больше мужчин, когда она была гораздо менее одета, но тут она застеснялась, как школьница на сцене. Они глазели и молчали. Мартини все-таки прошептал, что можно различить дату на монетах в карманах ее джинсов, настолько они были в обтяжку, но он стоял ближе других и ему было видно лучше, чем нам.

Билли Биббит первым высказался вслух — он присвистнул каким-то тихим, почти скорбным свистом, который описал ее внешность лучше, нежели это сделал бы любой из нас словами. Она рассмеялась, сказала ему: «Большое спасибо», а он покраснел так, что и она покраснела вслед за ним и снова засмеялась. Это сняло всеобщее оцепенение. Острые тотчас потянулись к ней и заговорили все сразу. Доктор дергал Хардинга за рубашку, спрашивал, кто она такая. Макмерфи поднялся из своего кресла, направился к ней через толпу, и она, когда увидела его, бросилась к нему на шею со словами: «Макмерфи, черт эдакий», потом смутилась и снова покраснела. Когда она краснела, ей можно было дать не больше шестнадцати-семнадцати лет, клянусь.

Макмерфи со всеми ее познакомил, и каждому она пожала руку. Когда очередь дошла до Билли, она снова поблагодарила его за свист. Из дежурного поста выскользнула Большая Сестра и с улыбочкой поинтересовалась у Макмерфи, как он собирается усадить всех десятерых в одну машину, тогда Макмерфи спросил, нельзя ли одолжить больничную машину и самому отвезти половину людей, на что сестра, как мы и думали, сказала нет и сослалась на какое-то правило. Она объяснила, что, пока не найдется еще один водитель, который распишется в том, что несет за нас полную ответственность, другая часть команды должна будет остаться. Макмерфи заявил, что это будет ему стоить чертовых пятьдесят долларов: придется вернуть деньги тем, кто не поедет.

— Тогда, может быть, — предложила сестра, — лучше вообще отменить поездку и вернуть все деньги.

— Ха, я уже арендовал катер; мои семьдесят долларов давно уплыли в карман другого!

— Семьдесят долларов? Как же так, мистер Макмерфи? Вы ведь говорили пациентам, что на поездку вам понадобятся сто долларов плюс десять своих.

— А заправка машин туда и обратно?

— Но ведь тридцать долларов для этого многовато, не правда ли?

Она сладко улыбнулась ему в ожидании ответа. Он воздел руки и поднял глаза к потолку.

— Ну, вы своего шанса не упустите, мисс прокурор. Да, лишнее я взял себе. И уверен, остальные знали об этом. Конечно, я рассчитывал немного заработать, за те хлопоты, которые я…

— Но ваши планы рухнули, — произнесла она, по-прежнему улыбаясь ему, полная сочувствия. — Не все ваши финансовые махинации должны быть успешными, Рэндл; в конце концов, если задуматься, вам и так слишком долго везло. — Она как бы начала размышлять обо всем этом. — Да. Почти каждый из острых пациентов в отделении раньше или позже дал вам долговую расписку, будучи участником той или иной вашей «сделки», так что не кажется ли вам, эту небольшую неудачу вы сможете легко перенести?