Нынешний подводник, прочитав эти строки, вероятно, улыбнется: мол, тоже мне лодки. Но ведь угольные миноносцы водоизмещением в четыреста – пятьсот тонн тоже считались когда-то грозой морей. Каждому свое время. Не будь «малюток», не появились бы и атомные лодки. Не пройди на них школу прежние командиры, не сумели бы мы управлять и современными лодками.

Наш надводный флот на Тихом океане был невелик. Крейсера и эсминцы появились там позднее. А нам приходилось обходиться старыми сторожевиками, минными заградителями, торпедными катерами, малопригодными для такого театра. Труднее всего приходилось тем, кто служил на «Шквалах» и «Штормах» (сторожевые корабли водоизмещением 700 тонн). Бывало, сторожевик едва достигнет залива Петра Великого, как его уже бросает из стороны в сторону, с борта на борт. А ведь им приходилось плавать в штормы и заходить далеко от базы,

Однажды погода заставила наш сторожевик вернуться в базу.

– Почему медлите с поворотом? – спросил я командира корабля.

– Выбираю более удобный момент, а то и перевернуться можем.

На Черном море я служил на крейсерах и только с мостика мог наблюдать, как кувыркаются сторожевики. Как-то на учении Черноморского флота из-за разыгравшегося шторма все малые корабли вернулись в базу. Только один, кажется «Шквал», которым командовал Л.А. Владимирский, удержался в кильватере. Комфлот Кожанов специально отметил это на разборе учений.

Запомнился и другой случай. Как-то наш крейсер стоял на ремонте, и меня назначили посредником на сторожевик, которым командовал А.И. Малиновский. Возле мыса Тарханкут мы попали в сильный шторм. Нас дважды тряхнуло, да так сильно, что стекла на мостике разбились вдребезги. Это довольно редкое явление называется «восьмеркой». Вызывается оно тем, что корма корабля поднимается высоко вверх, а винты, развив максимальную скорость, начинают молотить в воздухе. Затем корабль кренится, в это время один из винтов уже входит в воду, а другой продолжает работать вхолостую. Эта сила вызывает огромную вибрацию, как бы ломает корабль. Кажется, что мачты и трубы вот-вот упадут на палубу… Нервы командира не выдержали, и он запросил помощи.

В тот день я по достоинству оценил тяжелую службу на малых кораблях.

Вот почему я считаю: командиры-надводники Тихоокеанского флота – А.Г. Головко, С.Г. Горшков, Ф.С. Октябрьский, В.А. Андреев, В.Л. Богденко, Т.А. Новиков, В.Ф. Котов – всех невозможно перечислить] – прошли на Тихом океане отличную школу. Крупных кораблей здесь тогда еще не было. Моряки смело выходили в штормовой океан на эсминцах сторожевиках и катерах.

Большую силу нашего Тихоокеанского флота представляла морская авиация. Ее держали в постоянной боевой готовности. Командовал ею вначале Л.И. Никифоров, затем С.Ф. Жаворонков, а соединениями – В.В. Ермаченков, Е.Ф. Логинов, Б.Л. Петров, Б.А. Почиковский. Полеты по таким маршрутам, как Владивосток – Камчатка, удар по «противнику» и возвращение обратно – и теперь не такое уж легкое дело. А в ту пору громоздкие ТБ-З выполняли подобные задания буквально на пределе своих возможностей, по делали это хорошо. Они удалялись далеко в море и осваивали непривычную для них стихию – бескрайний водный простор.

Морские летчики еще нуждались в специальной подготовке – приходили мы к выводу.

У летчиков я бывал часто. К ним приходилось забираться в весьма отдаленные места. Дороги были еще плохие, но неприхотливый У-2 забрасывал на любой аэродром.

Обычно на флоте береговую оборону называют тылом. Наш дальневосточный флот начал развиваться именно с тыла – с береговой обороны. Когда в начале тридцатых годов обстановка на Дальнем Востоке накалилась и было решено создать Тихоокеанский военно-морской флот, в первую очередь туда направили железнодорожные береговые батареи. Затем начали строить мощные стационарные батареи. Пока флот был слаб, на береговые батареи да на сухопутные войска ложилась вся забота об обороне огромного по своей протяженности побережья. Береговую оборону возглавлял генерал А.Б. Елисеев, которого флот помнит и поныне. Командирами укрепленных районов были М.Ф. Куманин, Л.Ф. Остапенко, И.В. Малаховский, Н.В. Арсеньев.

Несколько добрых слов мне хочется адресовать и нашим политработникам.

Нет нужды говорить о роли и значении их труда. Всем это известно. Это они обеспечивали на флоте, как принято говорить, высокий уровень политической и боевой подготовки.

Членами Военного совета Тихоокеанского флота были Я.В. Волков и П.И. Лаухин. Волкова я знал в те годы, когда он был комиссаром Военно-морской академии, а Лаухина встретил впервые. Оба они были корпусными комиссарами, старше меня и по возрасту, н по званию, но никогда не подчеркивали этого. Я в свою очередь отдавал должное их жизненному опыту, и мы вместе старались направлять общие наши усилия в одно русло – на повышение боеспособности флота.

Яков Васильевич Волков хорошо знал флот, любил его и частенько наведывался на корабли. Он постепенно вводил меня в курс дела: рассказывал о людях, сообщал все неприятные чрезвычайные происшествия последнего времени. Он пользовался большим авторитетом среди моряков, проникся уважением к нему и я.

Начальник политуправления флота Петр Иванович Лаухин был несколько иного склада – молчаливый, чуть-чуть замкнутый. Невысокого роста, полный, он был немного тяжелее на подъем, береговые части посещал охотнее, чем корабли, выходящие в море.

Одно их объединяло: оба не считались со временем, работали с раннего утра до позднего вечера. Театр был большой – забот много, бытовые условия тяжелые. То туг, то там случались неполадки.

Немного позднее П.И. Лаухина на посту начальника политуправления сменил Д.И. Савелов. Спокойный и рассудительный, очень внимательный, он быстро завоевал всеобщее уважение. Савелов успевал бывать во многих частях, на кораблях и без шума проводил огромную работу по обеспечению боевой и политической подготовки. Прошло много лет, но и сейчас, стоит разговориться со старыми дальневосточниками, они непременно вспомнят добрым словом Дмитрия Ивановича Савелова. Запомнился мне и комиссар одного из эсминцев

М. Н. Захаров. На этом эсминце А.А. Жданов и я по поручению правительства ходили в Находку, чтобы убедиться в пригодности этой бухты для нового торгового порта.

Отличительной чертой Михаила Николаевича было ею умение работать с массами и потребность постоянно находиться, как говорится, в самой гуще народа.

– Хороший комиссар на этом корабле, – заметил еще тогда Жданов.

Последующие годы подтвердили эти слова. М.Н. Захаров стал членом Военного совета Тихоокеанского флота.

На Дальнем Востоке я познакомился и с полковым комиссаром И.И. Азаровым. Служил он на седьмой морской бригаде. Наш флот начал только-только пополняться эсминцами и сторожевиками. Одни базировались во Владивостоке, другие еще строились. На заводе я и встретился с этим беспокойным и энергичным политработником.

В 1939 году Азарова хотели перевести на работу в крайком партии, причем ему предлагали более высокую должность. Илья Ильич решительно отказался. – Не хочу уходить с флота, – заявил он. «Вот это ценно», – подумал я и поддержал его просьбу остаться на флоте.

Перед войной Азаров служил в Управлении политпропаганды в Москве, потом его послали на Черноморский флот, и в самое тяжелое время войны он находился в осажденной Одессе.

А разве забудешь Николая Петровича 3арембо! Я познакомился с ним еще в годы учебы в Ленинграде. В 1937 году во Владивостоке он плавал на сторожевиках. Затем служил в отдаленном районе Тихоокеанского флота – Советской Гавани. Жизнерадостный, необычайно энергичный, он не робел перед трудностями того сурового края, а главное – умел вселять бодрость духа, уверенность в своих силах у подчиненных. В годы войны он с честью трудился на различных морских театрах. В дни защиты Сталинграда Н.П. Зарембо назначили на Волжскую флотилию. Потом он воевал на Севере, служил в центральном аппарате.

Уже будучи на пенсии, Николай Петрович по-прежнему изумлял всех бодростью и неутомимостью, вечно куда-то спешил, был одним из активнейших деятелей Комитета ветеранов войны.