Эйтингон внимательно слушает, Берия продолжает читать.

– … Вот с планами по перевооружению армии и флота новейшими образцами радиостанций и связаны мои предложения по операции в САСШ.

– Ты что, Алексей, хочешь секретную радиостанцию выкрасть? – Удивляется Эйтингон.

– Нет, я хочу купить в САСШ заводы по производству таких радиостанций и всех компонентов, которые входят в её состав.

– Зачем для этого операция? – Поднимает глаза Берия. – Были бы деньги… Радиокорпорэйшн продаст всё.

– Не совсем так. – Мягко возражаю я. – Мне нужны новейшие радиостанции и новейшие заводы со станками, автоматами и другим оборудованием. Военные власти или госдепартамент может наложить на такую сделку вето в любое время. Подобные контракты длятся годы (изготовление станков процесс длительный), а прекратить их можно одним росчерком пера.

– Так что ж ты предлагаешь? – Эйтингон явно заинтригован.

– Я предлагаю во время заключения и исполнения контракта, в течении двух-трёх лет, провести в САСШ особые мероприятия, направленные на улучшение в американском обществе отношения к СССР. Детально я это ещё не продумывал, но считаю, что начать надо с какого-нибудь жеста доброй воли, например, передачи в дар американскому народу лекарства от туберкулёза.

– Какое ещё лекарство? – Хмурится Берия.

– Изониазид. Химическое вещество. Очень простое. В моей записке о нём рассказано подробно, а если кратко, то открыто ещё до революции в Институте Экспериментальной Медицины. После смерти автора оно было забыто, пока на документы о нём не наткнулся один проходимец из биологической лаборатории "Остехбюро", который захотел присвоить это открытие. В итоге Календаров, этот самый аферист, был арестован и дал признательные показания, а изониазид сейчас проходит испытания в ЦНИИ туберкулёза у кандидата медицинских наук Шмелёва.

– Испытания не закончены? – Замнаркома вновь водружает на нос пенсне.

– Ещё нет, но я звонил вчера Шмелёву из Архангельска, он говорит, что первые результаты обнадёживают.

– Вы что план операции строите на надежде? – Раздражённо замечает Берия.

"Планида, видать, у меня такая: любой начальник видит во мне конкурента… Молодой, перспективный, со связями наверху".

– Я говорил о жесте доброй воли, это может быть что угодно, но лекарство было бы лучше всего, оно вызовет симпатию к нам сотен тысяч больных туберкулёзом по всей Америке.

– Они нас просто не поймут, – качает головой Эйтингон. – за дураков будут считать: могут продать, а отдают задарма.

– Мы не сможем продать там ни одной таблетки, – я начинаю терять хладнокровие. – чтобы продать в Америке иностранное лекарство надо получить разрешение ФДА, комиссии по контролю за продуктами и лекарствами, для этого нужно предоставить образец, там проведут простой химический анализ на предмет содержания в нём ядовитых веществ и всё: нам откажут, а какая-нибудь местная "Пфайзер" начнёт выпуск изониазида с клубничным вкусом под своим именем. Так не лучше ли открыть формулу и предложить комиссии провести совместные испытания препарата. А насчёт дураков…. так может подумать только здоровый капиталист – сирота, которого переубедить в отношении СССР никак невозможно.

– Всё равно, это не по государственному отдавать лекарство задаром. – Как-то неуверенно заключает Берия.

– Хорошо, – добродушно соглашаюсь я. – пусть не даром. Просто лекарство – это хороший повод, для того чтобы приехать в страну большой делегацией: учёные, врачи, артисты, танцоры. Собрать в одном месте влиятельных людей, завести полезные знакомства, заключить нужные договора, узнать чужие секреты. Посетить Нью-Йорк, Чикаго, Лондон, Париж, Брюссель…

– А вот это мне нравится. Очень. – Сцепляет руки на затылке Эйтингон. Берия молчит, обдумывая сказанное.

– Зачем вам урановая руда? – Наконец прерывает он затянувшуюся паузу.

– Используется в приборах засекреченной связи… "Забавно выходит, у Берии допуска нет к атомным секретам. Если потом спросит, скажу, что не мог рассказывать при Эйтингоне".

– Как хотите использовать Мальцеву?

– Для своей охраны, слежки за моим агентом, подготовки встреч, передачи денег. – Слова отскакивают у меня от зубов. – За мной наверняка будут следить, а девушка рядом не должна вызвать подозрения.

– Ты что же это сам собрался в Америку? – Эйтингон от удивления подаётся вперёд, будто хочет меня лучше рассмотреть.

– Не может быть и речи… – отрезал Берия. – выезд за кордон для вас, Чаганов, закрыт навсегда.

"Ждёшь моего возмущения?… Зря".

– Я понимаю, – согласно киваю головой. – секретоноситель высшего уровня, германцы за мной охотятся, троцкисты, риск – налицо… Но академик Ипатьев и МакГи доверяют лично мне… а ну как не захотят они разговаривать с незнакомым, что тогда? Да и кто лучше меня, сможет быстро, без длительных ожиданий ответа из Москвы, провести переговоры касающиеся радио с американцами, разобраться в технических тонкостях, согласовать изменения? К тому же, можно поехать инкогнито, изменить внешность, с дипломатическим паспортом…

Мы с Эйтингоном вопросительно глядим на Берию, тот хмурится.

– Что вы на меня смотрите? – Взрывается он, вскакивая на ноги и тряся моей папкой. – Это ещё не план операции, а так – идея. Здесь небходимо сперва политическое решение, постановка целей, какие главные, какие второстепенные. От этого зависит подбор исполнителей. Чаганов, ладно, – несмышлёныш в нашем деле, а ты то чего, Наум? В общем так, посмотришь на Мальцеву и дашь своё заключение, всё…

"И для этого я летел за тысячу километров"?

– … Ах да, совсем забыл, – пенсне Берии загадочно блеснули зелёным светом в полумраке кабинета, а губы растянулись в усмешке. – Чаганов завтра вечером выезжаешь в Сочи в санаторий НКВД "Бочаров ручей". Отдыхай, с территории санатория ни ногой, через неделю чтобы был на службе.

Крым, Ялта.

16 августа 1937 года, 18:55.

Джозеф Дэвис, посол САСШ в СССР, не дождавшись вахтенного, поднялся из своей каюты на верхнюю палубу барка "Си Клауд", пришвартованного к причалу Ялтинского порта неподалёку от железного маяка на конце каменного мола, и посмотрел в сторону моря. На горизонте в лёгком тумане всё так же маячил лёгкий крузер, закрывая выход в море. Дэвис бросил взгляд на часы: пять минут до встречи.

– Никакого движения, хозяин. – Подошедший капитан, махнул рукой в сторону русского корабля и протянул бинокль.

Хотя формально хозяйкой белой стометровой четырёхмачтовой красавицы, привлекавшей восторженное внимание в любом порту мира, где она появлялась, и была жена Дэвиса – Мардж Пост (богатейшая женщина Америки, владелица "Дженерал Фудс Корпорэйшн"), капитан щадил самолюбие мужа и из чувства мужской солидарности называл хозяином посла. Тем более, что сама Пост на яхте почти не не появлялась, вот и сейчас в этом путешествии по Чёрному морю её не было: спутниками Дэвиса являлись корреспонденты центральных американских газет.

– "Чер-во-на Ук-ра-ина" – по слогам прочёл он название на борту.

Став послом лишь год назад, Дэвис, конфидент президента Рузвельта, способствовал успешному завершению переговоров о новом торговом соглашении между САСШ и СССР, снимавшем последние таможенные барьеры, о чём обе страны уведомили друг друга буквально на днях соответствующими дипломатическими нотами. Пришлось преодолеть сопротивление многих противников в Конгрессе и госдепартаменте, что было очень не просто, особенно на фоне двух попыток свержения власти в Кремле за последний год. Лишь его успокаивающие сообщения из Москвы, высокий авторитет президента и, конечно, железная воля Сталина позволили переломить ситуацию. Чтобы окончательно развеять всякие сомнения относительно устойчивости власти в Кремле Дэвис предложил советскому вождю дать интервью американскому корреспонденту, тот согласился. Вопросы были переданы месяц назад, ответы получены через три недели. Для того, чтобы интервью появилось в газетах были нужны свежие фотографии Сталина, давно не появлявшегося на официальных мероприятиях: ходили слухи, что вождь ранен. Именно его сейчас и поджидал посол вмести с репортёрами на борту "плавучего посольства" в порту Ялты.