И вот на третий день, когда запасов воды почти не осталось, египтянам наконец удалось покорить непреодолимый бархан. Все ликовали, вознося благодарственные молитвы богам. А тут еще обнаружились глубокие канавы — не просто колеи в пустыне, — достаточные, чтобы протащить корабли.
Мааткара призвала Нехси и спросила, не бог ли Амон сотворил такое чудо, чтобы обеспечить им проход к Великому озеру? Нехси кивнул и объяснил, что предки когда-то пытались прорыть канал к дельте Нила и таким образом соединить море на севере с морем на востоке. Но потом волхвы обратились к звездам, долго измеряли, вычисляли и в результате пришли к заключению, что уровень восточного моря на тридцать локтей выше северного. Побоявшись, что воды из него перетекут на север и унесут с собой почву, они остановили работы.
Тогда Хатшепсут вознесла хвалу отцу своему Амону за то, что он выбрал ее, когда она была еще в колыбели. И все, кто это слышал, заголосили:
— Воистину Амон на небесах отдал в твои руки все горы и равнины!
И лишь один человек мрачно взирал на происходящее, будто продвижение кораблей было ему бельмом на глазу. Ночью он не спал и беспокойно ходил вдоль кораблей, время от времени приникая ухом к песку, словно прислушиваясь к шагам Сета в пустыне.
Начальник войск Птаххотеп, заприметив такую картину, тоже приложил ухо к земле. И вдруг ему послышался топот множества копыт: казалось, что к их лагерю приближаются всадники пустыни. Тогда он разбудил людей, спавших под открытым небом, и распорядился без лишнего шума взойти на корабли и вооружиться.
— Всадники? Здесь, посреди пустыни? — недоверчиво переспросила Хатшепсут. — Да еще ночью?
Птаххотеп молча показал на запад, где на ночном горизонте обозначились силуэты целого отряда воинов.
— Займите позицию вдоль по борту, — передал он по цепочке команду. — Возьмите луки и стрелы, но стреляйте лишь по моему знаку: я ударю мечом по щиту. Пусть каждый целится в ближайшего к нему врага.
Нехси, мастер метания копья, взялся за свое оружие и, беспокойно вертя его в руках, посоветовал царице лечь на плоское днище, где она будет в безопасности. Но Хатшепсут отвергла его предложение.
— Не подобает фараону выставлять своих людей на защиту, а самому прятаться за их спинами, — гордо заявила она. — Впрочем, эти чужаки еще могут оказаться миролюбивыми посланниками с важной вестью. И что, им искать фараона на дне барки?
Нехси рыкнул подобно льву во дворце, раздраженному сторожем:
— Не слишком ли многочислен отряд для мирной миссии, госпожа?
Между тем всадники приближались. Их было больше полусотни. Сдерживая своих коней, они шли точно по следам волочения кораблей, оставленным на песке. И только на расстоянии двух-трех бросков камня они рассыпались и по широкой дуге начали обходить корабли с обеих сторон. Обманчивая тишина ввела всадников в заблуждение, они явно собирались напасть на спящих. Теперь и Хатшепсут убедилась, что у этих воинов намерения отнюдь не мирные.
Внезапно в темноте зажглись огни и по чьей-то неслышной команде к баркам полетели пять горящих стрел — по одной на каждую. Птаххотеп подал знак, ударив мечом по щиту. Всадники поняли, что их план поджечь корабли экспедиции и тем самым посеять панику сорвался, ибо свершилось невероятное: в них самих полетел град стрел, лошади шарахнулись, скинув седоков. Иные, сраженные стрелами египтян, упали наземь. Огонь на кораблях быстро потушили. Поразить скрывающихся за бортами людей было делом безнадежным, так что напавшие сами же оказались неприкрытой целью для стрел защитников.
— Амон и Монту с нами! — воскликнула царица, перекрывая своим голосом шум ночной битвы.
С холодной решимостью она натянула тетиву и начала стрелу за стрелой посылать в сторону врагов. Уже многие всадники лежали распростертыми на земле, но ни один вражеский выстрел не попал в египтян. Предводитель отряда соскочил с лошади и побежал к центральному кораблю, на котором находилась царица-фараон. Нехси, заметив это, метнул копье и попал врагу прямо в живот, так что тот, взвыв от боли, рухнул как подкошенный.
Хатшепсут нагнулась за новой стрелой, и в этот момент над ее головой просвистела стрела и вонзилась в мешок с провиантом. О, Монту сокологоловый, стрела прилетела не с вражьей стороны, а справа, с соседней барки! Хатшепсут, не распрямляясь, наложила стрелу, а потом молниеносно развернулась с оружием наизготовку и выстрелила в человека, сжимавшего пустой лук. Царица еще успела заметить, как тот выронил лук и схватился обеими руками за лицо, а потом повалился, будто мешок с полбой, — и снова повернулась в сторону вражеских всадников. Напуганные неожиданным сопротивлением, они кинулись бежать, но некоторые из них, побросав оружие, решили сдаться. Однако повелительница не пощадила никого из тех, кто находился на расстоянии полета ее стрелы.
До рассвета египтяне не покидали своих кораблей, и только когда Ра простер светозарные длани над восточным горизонтом, Хатшепсут послала людей обследовать поле побоища, чтобы убедиться в одержанной победе. Взору египтян предстало ужасное зрелище: песок был пропитан кровью, из многих тел торчали целые пучки стрел, оставшиеся без седоков лошади, фыркая, обнюхивали раны мертвых хозяев.
— Насколько велики наши потери? — спросила царица у Птаххотепа.
— Хапусенеб, верховный жрец, сражен стрелой, — ответил начальник войск и, покачав головой, добавил: — Причем нашей собственной.
— Знаю, — холодно отозвалась Хатшепсут, чем сильно удивила Птаххотепа. — Что ж, поймайте лошадей и отвезите его труп в Мемфис. А Пуемре, второму пророку Амона, сообщите, что пришел его час!
Вначале пастухи плодородных земель подумали, что мальчик мертв, но потом заметили, что его губы дрожат. Тогда они подняли ребенка и отнесли его на берег, в высокую траву, отерли лицо и убрали со щеки прилипшие пряди локона юности.
Великая река на большой излучине часто пригоняла к берегу потерпевших кораблекрушение, которые жизнью расплачивались за свою неопытность. Течение здесь было сильное, опасное, и всякая барка, не вписавшаяся в поворот, разбивалась в щепки.
— Смотри-ка, он открыл глаза! — воскликнул один из пастухов. Отбросив свой посох, он принялся сгибать и разгибать руки «утопленника». Со стороны казалось, будто он накачивал в него жизнь.
— Оставь его, — сказал другой. — Дай ему прийти в себя.
И оба склонились над несчастным ребенком.
Мальчик смотрел на них встревоженным взглядом, шевелил губами, пытаясь что-то сказать, но безуспешно.
— Как думаешь, он нас понимает? — засомневался тот, что был помоложе. — Хапи смилостивился над ним. Знаешь, скольких я уже видел здесь с переломанными руками и ногами, а то и шеей? Жуткое зрелище! А этот вроде в порядке.
Пока они так переговаривались, мальчику удалось совладать со своими губами, и сначала невнятно, а потом все отчетливее он стал повторять одно лишь слово:
— Амсет, Амсет, Амсет!
— А-а, — догадался старший, — его зовут Амсет! — Приветливо кивнув мальчику, он сказал: — Тебе повезло, Амсет. Амон послал тебе во второй месяц времени Ахет новую жизнь!
Мальчик замотал головой из стороны в сторону, и пастухи растерянно переглянулись.
— Амсет! — все твердил и твердил мальчик. — Амсет!
Один из пастухов принес кувшин воды и вылил на голову и грудь ребенка, заодно смывая с него налипший ил.
— Амсет! Амсет! — молил мальчик, и пастух ласково погладил его.
— Все хорошо, Амсет! Все хорошо! — Но когда спасенный опять яростно затряс головой, он сообразил: — Что, тебя зовут не Амсет?
Мальчик кивнул.
— Смотри-ка, он вовсе не Амсет! — изумленно констатировал старший и огляделся вокруг. — Амсет был с тобой в лодке, да?
Снова кивок. Тогда оба пастуха со всех ног помчались к реке, чтобы посмотреть, не прибило ли к берегу и второго подростка, но сколько они ни шарили, сколько ни рыскали в прибрежных зарослях, больше никого не нашли. Разочарованные, пастухи вернулись назад. По их лицам мальчик все понял и горько заплакал, тогда старший пастух прижал его к себе и стал баюкать, как младенца.