– Чего такого крюка даешь, разговор трудный? – Еланчук опустился в массивное кожаное кресло, взглянул на портрет Ельцина. Портрет был меньших размеров, чем предыдущий, поэтому оказался как бы в рамке невыцветших обоев. Еланчук ткнул в него пальцем и сказал:

– Сколько людей висело на этом крючке, а ты все сидишь и сидишь.

– А не лазь высоко! – Генерал довольно хохотнул.

– Ну, давай, Степан Акимыч, напрямки, сам знаешь – тебе меня не объехать.

– Напрямки так напрямки, Юрочка. Скажи, в какое ты дерьмо залез, что тобой большие милиционеры интересуются?

– Мной? Точно? – удивился Еланчук искренне. В сознании его промелькнул Гуров, но гэбист лишь усмехнулся: что он знает? Кретин Отар назвал его имя-отчество. Никакого милицейского генерала не заставишь обратиться с таким дурацким запросом в соседнее ведомство. Да и почему сюда, какие основания?

Генерал смотрел на Еланчука испытующе, вертел толстыми пальцами лист бумаги.

– Заместитель милицейского министра интересуется, служил ли в первом или втором главке некий Юрий Петрович, фамилия неизвестна, видимо, полковник, возраст около сорока пяти, дальше твое описание – интеллигент и внешние данные, словно человек с тобой в соседних кабинетах сидел и ежедневно ручкался.

Еланчук ничем волнения не выдал, глянул на бумажку равнодушно, сказал:

– Понятия не имею, генерал. Чего только в жизни не случается…

– Я тоже повидал всякого, но подобных совпадений не встречал. Мы хотя и расстались без пьянки и орденов, но ты наш человек. Если хвост прижмут, надеюсь – не станешь на бывших сотоварищей грязь лить? Нам сейчас грязи с избытком. Ты, случаем, у «Белого дома» под знаменами Хасбулатова не разгуливал?

– Что за чушь? Я человек с устойчивой психикой, – ответил Еланчук.

– Ну, мое дело маленькое. Приказали переговорить, я выполнил. Если бы такую бумаженцию я один получил, так похерил бы и забыл. Но не один я, тебя люди хорошо помнят, потому пришлось твои данные ментам назвать. По телексу передали, мол, служил схожий по приметам Еланчук Юрий Петрович, дали отличную характеристику, сообщили, что никакими компрматериалами не располагаем.

– Ну, спасибо, генерал. – Еланчук поднялся. – Надеюсь, все?

– А тебе мало? – Генерал вновь выбрался из-за стола. – Начальство больше всего беспокоится, что милиция не утверждает, но предполагает, что разыскиваемый ими Юрий Петрович имел непосредственное отношение к агентурной работе. Ну, это откуда? В нашем доме о твоем направлении знали три-четыре человека…

– Ума не приложу, – искренне ответил Еланчук, привстал, ткнул тонким пальцем в генеральскую грудь. – А у вас там за рубежом недавно никто на сторону не свалил?

– Случается… – осторожно ответил генерал. – Но при чем тут милиция, главк уголовного розыска?

– Действительно. – Еланчук был вынужден пожать теплую вялую руку. – Я давно завязал, не ворую сейчас.

С этой не очень остроумной хохмой он вышел из кабинета. Когда сел за руль, сказал:

– Он не талантливый, он – гениальный сыщик, – и продолжал уже про себя: «Значит, он собрал воедино мой голос, мою манеру говорить, вопросы, ответы, быстроту реакции. Он понял, что имеет дело с бывшим работником спецслужб, перебрал своих коллег и вышел на комитет. Он гадал, шел на ощупь, и ему улыбнулась удача. Все я знаю про эту удачу: Господь не подает вслепую, оделяет избранных!»

В служебном кабинете Гурова уже освоивший технику Крячко варил кофе. Генерал Орлов, выключив звук, смотрел по телевизору мультяшки и задумчиво улыбался. Гуров читал и перечитывал ответ СБ на запрос.

«…Еланчук Юрий Петрович… уволен на пенсию… О его работе с агентурой в период службы сведениями не располагаем…»

– Ну, конечно, признаются они, держи карман шире, – сказал Гуров, переписал данные Еланчука в блокнот, щелкнул зажигалкой, бумажку поджег и заодно прикурил. – И как тебе удалось, Петр Николаевич?

Он протянул Орлову блокнот и ручку.

– Лучше иметь твердый шанкр, чем мягкий характер, – ответил Орлов и начал быстро писать, улыбаясь все шире и шире, не удержался, захохотал, отдал блокнот Гурову и, утирая короткопалой ладошкой слезы, вернулся к телевизору. «Я пообещал новоиспеченному заму, что если он такой запрос подпишет, то в случае удачи я под его руководством разгромлю московское отделение наркомафии. И он, говнюк, получит орден».

Гуров тоже рассмеялся. Крячко перестал возиться с кофеваркой, подбежал, заглянул в блокнот и тоже несколько раз хмыкнул. Мультфильм кончился, на экран выскочили какие-то сосредоточенные головы. Орлов телевизор выключил, махнул на стену рукой:

– Он начал мне объяснять серьезность ситуации и о наших обязательствах перед Европейским Сообществом и человечеством в целом. И что до самого конца разработки о моем уходе на пенсию не может быть и речи.

– А откель он взялся, такой умный? – спросил Крячко, протягивая Орлову чашку кофе.

– Черт его поймет! Толкуют, в давнем ЦК чем-то заведовал, а сейчас, треплются, у него на даче забор общий с кем-то из президентских пацанов.

– Это серьезно, – начал было Крячко, но его перебил телефонный звонок. Сыщик снял трубку и, пародируя Гурова, произнес: – Слушаю вас внимательно. Как? Самого? Лично?

– Трепач! – Гуров вырвал у приятеля трубку. – Гуров. – Погрозил Крячко кулаком. – Какие игры, господин заместитель?.. Маляр у меня трудится. Конец дня – он поддал, сами понимаете – молодежь. Понял. А если завтра с утречка? Слушаюсь.

Гуров положил трубку, взглянул на Орлова, затем на Крячко:

– Немедленно в прокуратуру. Что, в нашем хозяйстве ни одного целого ведра нет – все дырявые?

Заместитель прокурора быстро писал. Увидев вошедшего Гурова, не вставая, пожал ему руку, указал на кресло напротив и продолжал писать. Выражение лица у прокурорского чиновника было брезгливо-недовольное. Как большинство розыскников, Гуров не любил прокуратуру, имел с ней взаимоотношения сложные, порой конфликтные. Он опустился в кресло, вынул из кармана газету и, делая вид, что читает, изучал противника, а то, что перед ним противник, сыщик не сомневался. Хозяину кабинета было под шестьдесят, худой и жилистый, видимо, высокий – пока сидит, точно не определишь. Серая короткая щетина плотно, без проплешин, покрывала крупную голову; лоб рассекали глубокие морщины, будто вырезанные скальпелем; кустистые седые брови, хрящеватый длинный нос, впалые щеки, подбородок тяжелый, упрямый, опять же жилистая, но не худая шея, широкие плечи, руки длинные, с цепкими узловатыми пальцами. Видно, мужик физически силен, а в молодости был богатырем.

Закончив осмотр, Гуров почему-то подумал, что прокурорский похож на большевика, красного комиссара из давнишнего кино – человека жесткого, справедливого, искренне болеющего за все человечество, поэтому к человеку относящегося равнодушно.

– Ну, господин полковник, – прокурор сложил документы в папку, сунул ее в стол, – будем колоться сразу или придется вас, как лучину, отщипывать?

Гуров повел плечами, словно не разговор предстоял, а рукопашная, от первой крови до последней капли, на языке уже вертелась дерзость, когда он увидел глаза хозяина кабинета. Они были светлые, с огромными черными зрачками, лукавые, хитрые, умные, даже добрые. Казалось, Господь в насмешку все перепутал – глаза предназначались совсем другому человеку.

– Лучше по щепочке…

– Федул Иванович, – подсказал прокурорский. – Вы, господин полковник, полагаю, дворянских кровей и такого имени отродясь не слышали.

– Федул Иванович, считайте, что запрягли. Поехали, – ответил Гуров.

– Предупреждали меня, о характере наслышан. – Хозяин закурил «Беломор», подтолкнул пепельницу к краю стола. – Форточку отвори, иначе погибнем.

Гуров не терпел панибратства и обращение на «ты» обычно пресекал, но сейчас лишь рассмеялся и открыл форточку.

– Ну, как там с новыми буржуями, ладишь? Не жалеешь, что ушел? Пустой вопрос – правду не скажешь, гордый. Так вот, Лев Иванович, прознали мы, что ты зацепил наркомафию. Прознали точно, удивляемся: куда ты лезешь и зачем? Ты теперь не полковник по особо важным, а сторож буржуйского благополучия и покоя. Наркотики тебе ни к чему, да и не по зубам – дело это государственной важности. Смекаешь?