В 1867 г. во время славянского съезда в Москве Афанасьев познакомился, а затем обменивался дружескими письмами с А. Патером. В. Р. Ролстон лично посетил Афанасьева в 1870 г. на его московской квартире. Об этой встрече он рассказал так: «Я провел с ним очень короткое время в его совершенно русском доме, стоявшем посреди такого обширного двора (даже можно сказать пустыря), что легко можно было подумать, будто находишься в деревне, а не в столичном городе. Комната его со всей ее обстановкой была именно в таком роде, в каком можно было надеяться встретить в доме такого истинного ученого — повсюду книги и везде следы и указания на литературный труд. Да и самою личностью своей он выражал идею высокого труженика, труженика не из материальных выгод, но из сердечной любви к своему предмету и из благородного желания извлечь из тьмы и вывести на свет литературные сокровища, так долго скрывавшиеся в малочитаемых хрониках и других неизвестных памятниках, или же кроющиеся в памяти народа, к которой ученые обращаются еще менее. В то время, как я его видел, он казался исполненным жизни и сил; в его наружности не было никаких признаков слабости или недуга, которые бы грозили ему смертью»[969].

Осенью в год посещения его Ролстоном Афанасьев заболевает чахоткой. Летом следующего года он предпринимает лечебную поездку на кумыс под Самару, а через два месяца по возвращении в Москву, 23 сентября 1871 г. умирает. Похоронен А. Н. Афанасьев в Москве на Пятницком кладбище рядом с могилами Т. Н. Грановского, М. С. Щепкина, Станкевича, Кетчера, Коршей. В 1874 г. на его могиле на собранные по подписке деньги воздвигнут памятник работы скульптора В. С. Бровского[970].

Современники Афанасьева, все, кто коротко был знаком с ним, высоко отзывались о его личных качествах как человека и ученого. Подчеркивалось его огромное трудолюбие и исключительная работоспособность, неподкупная честность, преданность науке, принципиальность и твердость убеждений, независимость суждений. Высокий ум сочетался в нем, как свидетельствует автор одного из некрологов (П. Бартенев?), с редкими душевными качествами — прямодушием, остроумием и веселостью, что позволяло ему быть «душою общества». При этом, — дополняет автор, — Афанасьев, был «не всегда, может быть, осторожный, иногда чересчур горячий и невоздержанный на язык»[971]. Известие о кончине А. Н. Афанасьева было помещено, еще до появления некрологов в русской печати, в английском журнале. Автором его был Ролстон. Он писал: «Несколько недель тому назад русская литература лишилась одного из наиболее достойных своих деятелей. Преждевременная смерть Афанасьева оставила в рядах славянских ученых пробел, не легко пополняемый ... В специальной области его деятельности его никто не превосходил. Как собиратель и комментатор русских народных сказок он не имел соперников, и никто не сделал для общей пользы так много, как он»[972].

И. С. Тургенев в письме к А. А. Фету от 8 января 1872 г. горестно размышлял: «Недавно А. Н. Афанасьев умер буквально от голода, а его литературные заслуги будут помниться, когда наши с Вами, любезный друг, давно уже покроются мраком забвения»[973].

Любовь к народным сказкам побудила Афанасьева к их собиранию и изданию. Мысль взяться за это кропотливое, трудоемкое и еще мало кем изведанное дело окончательно созрела у него в самом начале 50-х годов в связи с его разработкой и последующей публикацией статей по славянской мифологии, в значительной степени основанных на привлечении фольклорно-этнографических материалов, в том числе сказок. Именно тогда он мог на собственном опыте убедиться в крайней скудости и малой пригодности такого рода печатных материалов[974] и необходимости их собирания и издания с научными целями. Собственно в этом направлении работала мысль не только одного Афанасьева. В эти же годы предпринимались и практические шаги по записи народных русских сказок, прежде всего В. И. Далем, П. В. Киреевским, П. И. Якушкиным, а также менее известными и вовсе неизвестными лицами, работавшими преимущественно по программе (инструкции) Русского географического общества, разработанной Н. И. Надеждиным[975]. Известно также, что еще П. В. Киреевский, по свидетельству Якушкина, хотел, чтобы кто-нибудь взялся за издание сказок, «и потому-то он не отказывал собранных им сказок всякому, кто только собирался их печатать». Киреевский предлагал осуществить такое издание Якушкину и советовал ему обратиться к Далю с просьбою, чтобы тот уступил свое собрание сказок. Но «Даль по неизвестным мотивам в просьбе отказал и задуманное издание не осуществилось»[976].

Начало своему сказочному собранию Афанасьев положил немногочисленными собственными записями, которые он сделал у себя на родине в Бобровском уезде Воронежской губернии во время кратковременных наездов туда в дни каникул и отпусков. Возможно, что эти первые записи и натолкнули Афанасьева на мысль обратиться к А. А. Краевскому с предложением начать публикацию народных сказок в редактируемых им «Отечественных записках». В письме к нему от 14 августа 1851 г. Афанасьев писал: «Издание будет ученое, по образцу издания бр. Гриммов. Текст сказки будет сопровождаться филологическими и мифологическими примечаниями, что еще больше даст цены этому материалу; кроме того тождественные сказки будут сличены с немецкими сказками по изданию Гриммов, и аналогичные места разных сказок указаны. Войдет сюда также сличение сказок с народными песнями. Изданию я предписал бы небольшое предисловие о значении сказок и методе их ученого издания. Одна сказка через три или через два номера — смотря по возможности — не займет в журнале много места»[977].

К предложению Афанасьева Краевский отнесся положительно. Однако вскоре сам собиратель от него отказался, посчитав, очевидно, что такой способ печатания сказок усложнит и чрезмерно растянет сроки их издания. Изыскивая приемлемые пути издания сказок, Афанасьев одновременно предпринимает практические шаги к их накоплению. Так, с просьбой о высылке необходимых материалов он дважды обращается в Русское географическое общество, в архив которого начали поступать записи народных сказок от местных собирателей, начиная с 1847 г. Нам неизвестно, как реагировало Общество на первое его обращение, но что такое обращение было — видно из второго дошедшего до нас письма Афанасьева[978].

Судя по приписке секретаря канцелярии РГО на письме Афанасьева, сказки для него были отобраны и высланы. 223 текста, взятых им из архивного фонда РГО, составили впоследствии более трети сборника Афанасьева «Народные русские сказки». Он предпринимает также энергичное разыскание сказок в печатных изданиях и налаживает связи с любителями-собирателями на местах. Все это дает возможность приступить в середине 50-х годов к изданию сказок выпусками, комплектуемыми в прямой зависимости от поступлений материалов. Принятый порядок печатания, с одной стороны, имел преимущество в том, что не давал залеживаться сказочным материалам в рукописи, с другой же — вынуждал Афанасьева отказаться от какой-либо определенной системы их группировки внутри каждого выпуска. С 1855 г. по 1863 г. вышло восемь выпусков сборника (1, 2, 3 и 4-й выпуски, соответственно, выходили в 1855, 1856, 1857 и 1858 гг., 5 и 6-ой в 1861, 7 и 8-ой в 1863 г.), включающих свыше 550 текстов, из них сказочных — не менее 450, остальные — анекдоты, присловья, докучные сказки и пр. Меньше всего сказок содержалось в 1-м выпуске (32 номера), больше всего в 4, 5, 6 и 7-м выпусках (от 62 до 99 номеров). Примечания к сказкам располагались в конце каждого выпуска и были выполнены по той же программе, какая намечалась в цитированном нами письме Афанасьева к Краевскому. Сюда же включались и дополнительные тексты (варианты), поступившие к собирателю или после издания очередного выпуска или по завершении печатания основного корпуса выпуска (дополнения к 1 и 2-му выпускам даны во 2-м выпуске, дополнения к 3—8-му выпускам — в 8-м выпуске). Выпуски 1, 2 и 4-й Афанасьев снабдил небольшими предисловиями.