Ляпецкой быстрым шагом пересек комнату. Екатерина проскочила между мебелью и стала за кресло, вытянув в сторону отца правую руку.

— Что это? Детка решила поиграть в ведьму? Может, мне сдать тебя инляндскому послу?

— Это нож для вскрытия писем. И, знаешь, он очень хорошо заточен.

В ее руке действительно поблескивал металл.

— Ты сошла с ума?

От неожиданности инкнесс даже попятился.

— Возможно.

О, как бы ей хотелось раскричаться, расплакаться, показывая всю запрятанную в груди боль! Высказать все, что наболело за эти долгие годы! Как бы ей хотелось увидеть ужас, понимание, раскаяние в его глазах! А потом бы они долго плакали вместе, просили друг у друга прощения и…

Жили долго и счастливо?

Инкнесс Ляпецкой никогда не плакал. И никогда не прислушивался к тому, что говорят ему его дети.

Ее губы дернулись — она попыталась улыбнуться и не смогла. Отец шагнул вперед. И она тоже сделала шаг ему навстречу, резко взмахнув ножом.

Глаза Аристарха в ужасе расширились.

— Позор! Какой позор! Сумасшедшая дочь! Отцеубийца! Да ты знаешь, что я с тобой сделаю?

— Возможно, я что-то сделаю с тобой первой.

Ее ладонь задрожала. Но мужчина уже натягивал перчатки, не глядя на нее.

— Не думай, что я спущу тебе это с рук, — пообещал он Кате, прежде чем покинуть комнату.

— Не думаю, — прошептала инкнесса закрывшейся за его спиной двери.

Руку она опустила только через пару минут. Звякнул, падая, нож.

Бледная Екатерина опустилась на пол. Осознание собственной маленькой победы не принесло ей удовлетворения. Радости не было. Только усталость. Да и победа ее была на самом деле хлипкой, липовой. Никогда бы она не смогла ударить отца. Тем более острым ножом. Странно, что он не заметил, как у нее дрожали руки…

По коридору прошли служанки, смеясь о чем-то своем. Отголоски их голосов заставили Катю подняться с пола и, предварительно поправив прическу, выйти из комнаты. О ней и так уже ходят слухи, а если еще заметят, как она, точно поломойка, сидит на полу…

Вызовут душевного врача.

И, может, будут не так уж и неправы?

Мережская мотнула головой, словно хотела вытрясти из нее глупые мысли и неторопливым шагом отправилась в сторону кухни. Надо себя чем-то отвлечь. С Ариной поговорить, что ли. Из прихожей послышался скрежет, и вдова остановилась, прислушиваясь…

Кот?

А если нет, то может, завести какого-нибудь? Болтать всяко будет меньше Ульяны. И из комнаты без разрешения не выйдет…

Скрип половиц…

Руку больно заломили за спину.

— Думала, испугала меня, тварь? — у отца был злой, очень злой голос. — Я породил тебя, и я вправе от тебя ждать благодарность и почтение! Сейчас мы проедем до одной конторы, где ты, моя милая, подпишешь все бумаги, которые я тебе дам. Поняла?

На руку нажали. Катя закусила губу и почувствовала, как по щекам текут слезы.

— Отец, пожалуйста, не надо…

— Ты сделаешь все, что я скажу. Поняла?

— Отец…

Ляпецкой развернул дочь лицом к себе, придерживая ее за плечо. Лучше бы он этого не делал: Екатерина увидела в его глазах бешенство и одержимость. Ту самую, которая появлялась, когда вопрос, например, касался фамильной чести инкнесского рода.

Аристарх замахнулся, и девушка зажмурилась и вся сжалась в ожидании удара.

— Не стоит.

Екатерина осторожно приоткрыла глаза.

Рядом стоял Михаил и держал инкнесса за ту самую руку, которая должна была поставить вдове очередной синяк. Климский схватил Катю за локоть и попытался задвинуть ее себе за спину. Мережская, повинуясь движению его руки, послушно спряталась за его худощавой фигурой.

Лицо Аристарха перекосилось от гнева.

— Вот значит, как. Все-таки полюбовника нашла. А Машка-то (юрист вздрогнул) еще сетовала, что нет в тебе женской мудрости. Вот и мудрость отыскалась. Ну, ладно, предательница. Придет и мой черед над тобой посмеяться. Денег без моей помощи ты мужниных не получишь — так и знай.

Инкнесс вырвал руку из цепких пальцев Михаила и, окинув парочку презрительным взглядом, удалился.

Климский развернулся к Кате только когда за ее отцом захлопнулась входная дверь.

— Вы в порядке?

Екатерина сцепила руки в замок и опустила голову.

— Да.

— Екатерина?

Он коснулся пальцами ее подбородка.

— Посмотрите на меня.

Она посмотрела. И призналась:

— Мне страшно.

Михаил провел пальцами по ее скуле.

— Все будет хорошо. Юридически вы правы. А вашего папашу вообще при желании можно привлечь к суду.

Кожа под его ладонью покрылась мурашками. Мужчина поспешно добавил, убирая руку:

— Синяк скоро сойдет, и вы будете по-прежнему прекрасны.

Инкнесса смотрела на него крайне изумленно.

— Разве ж я прекрасна?

Месяц назад он сказал бы, что нет. Мария красивее. А сейчас…

— Вы очень храбрая женщина.

— Я трусиха, и знаю это.

— Не каждая решилась бы идти против отца. Тем более такого.

— Просто…  — Катя запнулась и опустила глаза. — Просто у меня есть вы…

Михаил чуть подался вперед.

— Не знаю, чтобы я делала без юриста…

Мужчина горько усмехнулся и отпрянул.

— Я всегда в вашем распоряжении.

Вдова бросила на него нерешительный взгляд.

— Вы… разрешите составить вам компанию за завтраком?

— Конечно, инкнесса.

Он подал ей руку, и они направились в кабинет.

Картина притягивала взгляд. И чем дольше Михаил на нее смотрел, тем больше ему казалось, что она соответствует действительности.

Сегодня утром, за завтраком, ему почему-то вспомнился Беруст:

— Господин интересуется живописью?

Михаил вздрогнул и перевел взгляд с портрета на остановившуюся рядом с ним экономку.

— Работа мастера Феллида. Вы же знаете, что он писал портреты дочерей самого великнесса?

Он не знал, но почему-то кивнул.

— Величайший портретист нашего времени. Эту работу он назвал «отражение».

Климский не мог не удивиться:

— Почему?

— Так кто ж знает. Разговаривая с господином Мережским, он отметил, что «сестры похожи, как две стороны одной медали: одно естество, поделенное на два лица».

Юрист поморщился. Высказывание ему не понравилось. Аглая, внимательно следящая за его реакцией, спросила:

— А вы здесь хозяйку искали что ли? Так она в другой гостиной. К ней господин прибыл с букетом. Проводить вас?

— Нет, спасибо.

Мужчина чеканным шагом отправился в кабинет.

— Не понимаю вас.

— Гастин хочет прийти к вам с обыском, — Талькин навис над ней, сжав кулаки. — Вы понимаете? Они… они… Это же ужасно!

Екатерина безразлично пожала плечами.

— Мне все равно. Пусть приходят.

Мережская встала, чтобы поставить в воду врученный ей пять минут назад букет. Юрий взял ее за плечи и усадил обратно, затем сам сел рядом.

— Вы… знаете, вы очень интересная женщина. Я…  — он нервно потеребил рукав, потом отобрал у кати цветы, положил их на стол и взял ее за руки.

— Катерина, хотите я поклянусь быть всегда на вашей стороне?

— Я очень ценю вашу помощь и особое ко мне расположение, но, право, не стоит…