— Чего делать-то, Лофицкий? Может, ты отнесешь ему? А там, глядишь, выбросите, не знаю… Вы вне гимназии-то общаетесь, поди?

Стах ощупывает взглядом враждебное пестро-розовое нутро файлика. Если Тим не пришел, наверное, он не хотел праздничного шума… и вот этого… Стах вспоминает о недавнем происшествии с потекшими ручками. Плавно отделяется, уходит во все то, что случилось затем…

— Ну чего завис? Отнесешь, нет? Или думаешь: не сто́ит? Вдруг там не все мусор…

— Ему вряд ли понравится, если кто-то сортировать начнет…

— Так наверняка: из него слова не вытащишь, уж письма его читать — совсем криминальное дело, потом прощения не вымолишь.

Стах усмехается, как будто услышал хорошую шутку. А затем снова сникает. Соколов задумчиво на него смотрит, ждет. Стах соглашается… честно — чтобы зайти к Тиму после уроков.

— Ладно. Если что — выбросим, правда что.

V

Мать забегает в кабинет, когда уже все в сборе и сдвигают парты. Улыбается классу — и каждому как будто в отдельности. Она, конечно, сегодня сияет. Но когда случалось иначе?..

Другие мамочки принимают от нее корзину со сладким, расхваливают. Она со всеми целуется, всем что-то говорит. Обнимается с Сахаровой. Та и боится ее, и души в ней не чает. Сейчас — больше второе: со Стахом она не косячила, а если мать пришла, она что-нибудь да организует — и обо всем позаботится.

А еще она с большой охапкой цветов. Отдает Стаху, чтобы раздавал девочкам. Он встает, как вкопанный: к такому повороту событий жизнь его не готовила… Но шут в нем уже знает, как стать еще большим посмешищем — и по собственной воле.

VI

Родительский комитет во главе с Сахаровой уже планирует кафе — и без детей. Мать думает отнекиваться. Это она зря… У Стаха другие планы. Он говорит ей:

— Тебе нужно отдохнуть — ты столько всего делаешь…

Женщины вокруг подтверждают, уговаривают. Пытаются перекричать оживленные голоса подростков. Гам стоит такой, что, наверное, на весь этаж слышно…

VII

Толпа с хохотом отдаляется, поднимаясь по улице вверх. Стах машет на прощание матери, немного затормозившей словно бы в нерешимости. Он дарит ей ободряющую улыбку, провожает взглядом и бредет в спальный район.

Сердце заранее стучится, как после пробежки. Еще и постоянно обдает жаром… Господи, словно в спину дышит… варевом из персонального котла.

Где-то на периферии сознания возникает вопрос: «И что там отмечают влюбленные, когда это больше похоже на пытку?..» Возникает на пороге, на пороге и умирает. Стах говорит себе: Тим непредсказуемый, может прогнать... особенно после того, что случилось. Конечно, не по себе.

Стах поднимается по лестнице и тянет за собой ворох маленьких внутренних смерчей.

И вот оно: после всех мучений день вознаграждает открытой дверью и растерянным Тимом. Или наказывает.

Скорее, наказывает. Потому что Тим как обычно.

— Привет… — произносит Стах в его тишину, а потом застывает идиотом, с которым не поздоровались — и не планируют. — К тебе можно?..

Тим удивлен. Он слабо хмурится и не понимает. Может, от того, что праздник такой… специфический.

— Ты чего пришел?..

Это как щелчок по лбу. Отрезвляющий. Стах облизывает пересохшие губы, опускает вниз голову, ковыряет пол носком ботинка. Потом веселеет.

— Гостеприимство — твоя лучшая черта.

Тим не реагирует.

— Я с подарками.

— Ч-чего?..

Стах держится бодрячком и усмехается:

— Что это, входной контроль? Тиша, ну в самом деле. Я к тебе на чай с плюшками, а ты ко мне…

Он хотел добавить — «задом». Как избушка на курьих ножках. В смысле — не пускает. Но оно как-то… в любых вариациях…

— Что?..

— Что-то не очень-то с тобой шутится… все чаще.

Стах обличительно щурится. Тим тормозит еще с минуту. Параллель неочевидная, хоть тресни, мало ли что там после его «А ты ко мне». Но Тим делает свои выводы все равно:

— Не потому, что твои шутки — по Фрейду?..

— Ты когда уже с ним завяжешь?

— Это возможно?..

— Думаешь: травма на всю жизнь? — усмехается. Вспоминает: — А ты не после него философов решил не читать до вуза?..

— Он вроде не философ.

Тим ставит Стаха в тупик. Стах защищается усмешкой:

— А обжегся на ком?

Тим с видом отрешенным — выходит из разговора. Это у него всегда изящно получается, как будто он не при делах. Несколько секунд он молча ковыряет обои на косяке. Затем рассказывает словно бы в тему — о Камю¹, а может, обо всех сразу:

— Как-то папа зашел, а я читаю «Постороннего»². Он посидел-посидел со мной, потом вздохнул — и говорит: «Ты бы в это не углублялся…»

Стах довольный — и хохочет, запрокинув голову. Тим поднимает на него взгляд, тянет уголок губ и, может, не в курсе, что тут смешного. Это самый смак, что он ненарочно. Стах любуется им ласково. Так, как если бы действительно разглядел — то, чего и Тим в себе не видит.

— Может, ты все-таки спасешь меня? От участи «постороннего».

— От этого спасаются?..

— А зачем еще я к тебе эмигрирую?..

Тим наблюдает за ним без звука еще пару секунд. И, наконец, решив для себя что-то, приглашает кивком.

VIII

Он зависает рядом, вертит часы вокруг запястья. Стах пробует разрядить атмосферу и, спешно раздеваясь, решает его веселить:

— Наши чаепитие сегодня закатили. Мать принесла цветы. Отдает мне при всех, мол, дари девочкам… — для пущей выразительности Стах театрально округляет глаза. — Как будто я должен за всех отдуваться.

Тим признаков внимания не подает, забирает куртку, вешает на крючок. Стах возвращает рухнувшую самооценку на место, достает Тиму из рюкзака пирожные, продолжает:

— В общем, я решил: если я сейчас, как она хочет, сделаю, меня поднимут на смех. Предлагаю всем викторину. Гоша Васильчук выиграл три цветка. Чтобы ты понимал, всего их было одиннадцать штук. Он загордился, как будто оно того стоило.

Стах замирает, наткнувшись на файлик. Произносит тише, уже без гримас:

— И еще… Соколов передал тебе…

Глаза напротив застывают. Напрягаются руки, полные дурацких пирожных. Шутки да сладости. И Тим, который не вписывается. Стах серьезнеет следом. Говорит:

— Надо посмотреть, что оставлять…

— Ничего, — отрезает Тим и уходит.

Стах все еще идиот. С которым не поздоровались — и не планируют. Он смотрит на идиотские валентинки и не знает, что здесь забыл, какого черта рванул, если его не ждут, какого черта сегодня, зачем? Мог бы отдать их и завтра.

Или не мог.

Он берет с собой в кухню неподходящую причину заглянуть в неподходящий день. Не тащить же обратно?.. Или домой...

Он кривит губы в усмешке. Еще одна тайна, покрытая мраком. Опять не обсуждается.

А впрочем, ничего у них не обсуждается…

Комментарий к Глава 3. Шутки да сладости ¹ Альбер Камю — французский писатель, философ, гуманист, получивший при жизни нарицательное имя «Совесть Запада». Философия Камю строится на том, что существование человека абсурдно и обречено на одиночество.

² «Посторонний» («Чужой», «Незнакомец») — дебютная повесть Камю. Наиболее точно ее главную идею сформировал он сам: «В нашем обществе любой, кто не плачет на похоронах матери, рискует быть приговоренным к смерти».

========== Глава 4. Обычный четверг... ==========

I

Тим, уложив на столе пирожные, ставит чайник. Стах входит, рассеянно глядя на файлик в собственных руках. Помнит еще с Нового года, что мусор покоится под раковиной. Открывает дверцу, но медлит выбрасывать.

Наверное, не впервые, раз такое дело… Стах читает открытки, повернутые пузом кверху.

«Люблю до гроба. Мечтаю побывать у тебя в подземелье».

«Будем навечно. С любовью, труп твоей невесты».

«Вою о тебе на луну. Хочу вылизать тебя по-собачьи».

Переворачивает файл.

«Выпей меня до дна». Внизу крупная пляшущая подписка: «Отсоси».

«Дорогой граф, найди меня на кладбище. Я буду под плитой. Целую».

Стах видит среди безобразия почерк Архиповой. Поддевает двумя пальцами. Оборачивается — и попадает под внимание темных леденящих глаз. Тим сцепляет руки в замок.