С одной стороны, она была рада тому, что их встречи стали такими редкими. Ей совсем не хотелось его видеть. По крайней мере сейчас, когда он оказался доведенным до такого состояния, да к тому же по ее вине. София не выносила холодности и вида его страданий. Прежде он был для нее опорой, человеком, который никогда не зависел от обстоятельств, единственным, у кого всегда наготове был ответ на все вопросы и решение любой проблемы. Очевидно, такая слепая вера в него была ошибкой. А он такой же, как и все, человек, который, как и все, ошибается и страдает.

Так София изводила себя своей тоской. Вечером, лежа в кровати, она плакала, а когда сидела во время лечебного сеанса перед Геммой, с грустью созерцала пустую комнату. Там, внизу, она была с Лидией. Едва девочка закрывала глаза, как постепенно перед ее глазами возникали их движения, разученные ими на занятиях. С безжалостной четкостью память воспроизводила все моменты, проведенные ею вместе с Лидией. Равно как и их прошлый разговор, сразу по возвращении с задания, когда они разыскали кулон. Они стали подругами, и Лидия протянула ей руку. Если хорошенько вдуматься, все началось именно с этого момента. И вот, получается, тот день стал началом конца.

В один из вечеров София спустилась к ужину. Именно Томас принял решение позволить ей это сделать.

— Это нехорошо, быть всегда в одиночестве. А если ты не поднимешься, то никогда не наберешься сил. Спускайся к ужину. Так будет лучше.

Как только она в домашнем халате переступила порог столовой, то поняла, что профессор ничего не знал об этом решении. Едва завидев девочку, он с удивлением поднял глаза, а потом перевел взгляд на дворецкого. Тот сделал вид, что ничего не произошло.

София попятилась назад, но Томас поставил ей стул и подал знак сесть. Он быстро принес все блюда, а потом вышел из комнаты и больше не показывался. Профессор и София остались одни.

Девочка уставилась в тарелку. Сосиски с жареным картофелем. Рядом немного салата и пудинг на десерт. Девочка почувствовала, как у нее скрутило желудок. Ей не хотелось есть, она думала только об одном: что стало с Лидией?

— Давай-ка ешь, иначе ты никогда не поправишься.

София вздрогнула. За эти проведенные в тишине дни она отвыкла от его голоса. Девочка машинально кивнула. Взяв в руки нож и вилку, она принялась за еду. Скрежет столовых приборов по тарелке наводил на нее тоску. За столом прежде никогда не было так тихо. По крайней мере, не было такого тяжкого бремени недосказанности.

Первая слеза упала на великолепную круглую тарелку. София чувствовала, как профессор, отложив в сторону вилку, следит за ней. И все же дистанция между ними никак не хотела заполняться. Девочка шмыгнула носом, и уже другая слезинка заблестела на тарелке. Только в этот момент София услышала, как по красному ковру двинулся стул, и звук приближающихся шагов. Профессор крепко обнял девочку, и София поняла, как ей его не хватало. Положив голову к нему на плечо, она тихонько заплакала — так, как это делают взрослые. И он утешил ее как взрослую.

— Она не мертва. В противном случае мы бы разыскали ее… возможно, она в руках своих врагов, но жива.

Профессор посмотрел Софии в глаза. Этот его взгляд был полон решимости, и София воспрянула духом. Уже давно она не видела его таким.

— Ты понимаешь? Жива! Жива!

София снова шмыгнула носом.

— Прости меня, — пробормотала она. — Это и вправду была моя вина. Я чувствовала себя виноватой за ту неудачу, что потерпела в последний раз, и любой ценой хотела исправить ее. Поэтому я убедила себя отправиться туда одной. Я не хотела, чтобы за мной кто-то пошел, и, чтобы воспрепятствовать этому, я решила пойти ночью.

— Я знаю, — сказал профессор, глядя девочке в глаза. Его голос звучал с надрывом.

София напряглась. Ей следовало бы рассказать всю правду, чтобы избавиться от тяжкого бремени.

— Но она… она узнала об этом и захотела пойти со мной. И тогда я поняла, что мы делаем что-то не так, я чувствовала, что это кончится плохо, но я не захотела остановиться! Мы подумали, что уже поздно отступать.

София была не в силах продолжать дальше. От стыда она опустила глаза, ощущая в своей груди жгучее чувство вины.

Профессор погладил ее по голове и так же, как всегда, ласково посмотрел на нее. София приободрилась.

— Не сердись больше на меня, — добавила она.

Взгляд профессора стал печальным.

— Я не сержусь, — ответил он устало. — Ясно, что ты допустила ошибку, но я уже сказал, что в этом не только твоя вина. Но даже если так и было, наказание, которое ты несешь, несоизмеримо с твоим проступком. Нет, София, я сержусь не потому, что ты ослушалась меня, или потому, что думаю, что на тебе целиком лежит ответственность за случившееся. Нет, я просто очень расстроен.

Эти слова, сказанные профессором с такой болью, прозвучали для Софии как пощечина.

— Мне очень жаль, что ты не поверила мне и смогла подумать, что я запретил тебе что-то не ради твоего же блага, а потому, что просто хотел создать тебе трудности. Я чувствую, что не выполнил своей миссии, и не только потому, что не сумел защитить Лидию, но и потому, что не сумел донести до тебя, насколько ты дорога мне. Я ведь не просто Хранитель, но и человек, принявший решение вырастить тебя и заменить тебе родителей. Я так и не смог объяснить тебе, что хорошо, а что плохо, и не смог преподать тебе этот простой урок.

Мужчина смотрел на Софию все тем же пустым взглядом, что появился у него в эти тяжелые дни. И девочка отчетливо поняла, что он испытывал и насколько глубоко она его ранила. Ей бы хотелось вернуть все назад, вычеркнуть из жизни этот кошмарный вечер и все последующие мрачные дни. Но она не могла. И это был самый большой урок, который девочка вынесла из всей этой ужасной истории: наши поступки, даже самые незначительные, всегда имеют свои последствия. У каждого выбора есть своя цена, и зачастую очень высокая.

София не хотела смешивать со слезами то, что должна была высказать.

— Профессор, это не от недоверия к тебе. Быть может, ты — единственный человек в мире, которому я доверяю. И… — Эти слова давались ей нелегко. — Это от неверия в себя. Дело в том, что я не верю в себя и даже в Тубана. Вот почему я тогда ушла и совершила такой опрометчивый поступок.

Профессор, продолжая хранить молчание, внимательно смотрел на девочку.

— Я знаю, — сказал он спустя некоторое время. — Я уже видел место вашей схватки и все, что осталось после нее. Ты ведь воспользовалась силой Тубана, верно? Ты сражалась, как лев, и принесла сюда плод, помнишь?

— А для чего он нужен? — возразила София. — Я билась с мальчишкой и поняла, как пользоваться силой Тубана, но все это ни к чему. Лидия исчезла, и именно я бросила ее в руках врага. Я, как всегда, оказалась никчемной.

Девочка попыталась перестать плакать, но не сумела. Слишком много боли накопилось в ее сердце.

— София, жизнь не всегда бывает такой, какой нам хочется. Каждое наше достижение сопряжено с потерями. Но даже горе помогает нам расти и понимать, что нам делать в будущем. Это неправда, что ты была бесполезной.

Мужчина улыбнулся, и София почувствовала облегчение. Она не заслуживала его прощения и его сочувствия. Это оказалось намного больше того, на что она могла надеяться. Девочка уткнулась профессору в грудь лицом и разрыдалась.

Именно в этот момент в комнату вошел запыхавшийся Томас и сообщил им новое известие.

20

Покоренный

— Господин!

Профессор Шлафен высвободился из объятий Софии и обернулся. Вошедший без стука Томас замер на пороге, явно смущенный своим неожиданным вторжением.

— На озере есть кое-что такое, что вам непременно нужно увидеть самому! — добавил он дрожащим от волнения голосом.

Профессор повернулся к Софии.

— Оставайся здесь, — строго сказал он.