– Двое?

– Молчун! – окликнул старого приятеля Кука.

– Здесь! – отозвался тот и выступил из зарослей орешника, волоча за шкирку мальчишку-дака.

Пленнику было лет пятнадцать, не больше.

Оклаций выбрался за ним следом, неся трофеи: гетский лук и колчан со стрелами.

– Одного прикончили, тот был старше. А этого взяли живьем, – похвастался Оклаций.

– Впереди еще есть засада? – спросил у пленника Кука, поднимаясь и отряхивая палую листву.

Мальчишка глянул на Молчуна диким зверьком, рванулся, но без толку: силы были чудовищно не равны.

– Сейчас я его поспрашиваю. – Молчун развернулся и потащил парня назад в заросли.

Оклаций шагнул следом.

– Тебе лучше не ходить, – остановил юношу Тиресий.

– А я только поглядеть, – Оклаций осклабился: мол, и не такое видали.

– Лучше не надо.

Чудовищный визг, похожий на визг свиньи, угодивший в последний день своей жизни под неумелую руку, донесся из зарослей. И в следующий миг смолк, придушенный.

– Думал, даки, они мужественные все, – хмыкнул Оклаций.

– Заткнись! – Кука отстегнул от пояса флягу, глотнул.

Тиресий последовал его примеру. Оклаций тоже потянулся к фляге.

– А мне плевать.

Фламма вдруг поднялся и направился в кусты. Видимо, решил, что именно этой сцены будет не хватать для его записок.

– Это я, Фламма! – крикнул, предупреждая.

– Это умно, – заметил Тиресий, – а то наш Молчун пустил бы его на колбасу вместе с даком.

В кустах послышались голоса, говорил сначала Молчун, спокойно, неспешно, потом дак – голос мальчишки прыгал, как горный ручей по камням, захлебываясь болью. Потом все смолкло. Из кустов вышел Молчун, отряхнулся, как пес после купания, и направился к друзьям.

– Два поворота дороги дальше – ловушка. Двенадцать человек и командир в засаде. Если кто покажется на дороге – забросают камнями сверху.

– Пойдем через лес, – решил Кука. – Выйдем в тыл.

– Не многовато ли тринадцать человек на нас пятерых? – спросил Фламма.

– Справимся, – решил Кука. – Драться мы не будем – просто обойдем засаду.

Фламма выполз из кустов бледный, зеленоватый даже, отирая тыльной стороной ладони губы.

– Ты чего, человечину ел? – хмыкнул Оклаций.

– А ты иди! Ты иди погляди! – огрызнулся Фламма, затравленно озираясь, будто за ним кто-то крался по кустам.

Оклаций пожал плечами и двинулся в заросли. Вернулся вскоре, еще раз повел плечами.

– Подумаешь – глаза выкололи.

Он подобрал свои вещи, забросил палку-фастигату на плечо. А потом жестом фокусника извлек кинжал. И на нем, насаженный, белел глаз.

– Фламма, отдашь свой обед? – хмыкнул Оклаций.

Фламма спешно отвернулся и несколько раз вздохнул.

– Прекратить! – Кука отобрал у Оклация кинжал. – Да это же…

– Хлебный мякиш и темный камешек, – хмыкнул Оклаций.

Он выковырял из «глаза» камешек и забросил хлебный шарик в рот.

В этот миг Фламму все-таки вывернуло наизнанку – уже одной желчью.

– Похоже, наместник не того человека назначил палачом, – пробормотал Тиресий.

Вечером, уже после того, как миновали ловушку в горах и устроились на ночлег, Фламма подполз к Молчуну и спросил:

– Что ты чувствуешь, когда пытаешь? Отвращение? Наслаждение? Ужас?

– Ничего, – ответил Молчун, вороша угли в костре. – Абсолютно ничего. Это просто работа. Ты видел когда-нибудь, как хирург отпиливает раздробленную голень, а человек хрипит от боли?

Фламма судорожно дернул кадыком, кивнул.

– Я извлек глаза. Когда парень мне все рассказал, я больше его не мучил.

Молчун взял новую ветку для костра, повертел в руках, потом уткнул ее в грудь товарищу.

– Фламма…

– Да-а-а?

– Никогда не подходи ко мне, когда я этим занимаюсь. Ясно?

Фламма еще раз кивнул и немного отодвинулся от костра.

Банита

Крепость, как и уверяли даки, стояла разрушенная. Издалека макушка скалы выглядела бесстыдно обнаженной, обнаженной вдвойне, ибо буковый лес на склонах уже облетел. Римляне полагали, что от этой крепости до столицы Дакии миль пятнадцать или около того. По равнине такое расстояние армия Траяна могла легко покрыть за один переход. Но, учитывая горные дороги, все подъемы и спуски, – выходило два или три дня пути. Однако Приск был уверен, что простой дороги в этих горах не бывает.

Ржаво-серая скала нависала над извивом горной реки, каменный монстр уснул, грезя о новом кровавом пиршестве. По условиям мирного договора дакам самим пришлось разметать стены и срыть смотровые башни. Но дорога, ведущая на вершину холма, не казалась заброшенной. Приск заметил глубокую борозду в рыхлой лесной почве, здесь что-то волокли наверх, и волокли совсем недавно.

Вечером Приск зашел в палатку к Лонгину. Легат тут же сделал знак Асклепию – подежурь, мол, у входа – чтобы не подслушал никто из даков. Приск подсел поближе к жаровне, протянул к алым углям ладони и шепотом заговорил с легатом:

– Утром, до рассвета, попробую забраться наверх и поглядеть, что творится в крепости. Ты скажись больным, чтоб мы на день остались здесь, – предложил Приск, – я тем временем сумею всё высмотреть.

– Мы можем потребовать, чтобы даки сами нам показали крепость, – ответил легат.

– Они нам покажут – но совсем не то, что есть на самом деле. Я переоденусь варваром и уйду потихоньку. Пусть кто-нибудь из ауксилариев залезет в мои доспехи и сидит в твоей палатке. Сабиней будет уверен, что я здесь. Как только все разведаю – вернусь.

– План хорош, – заметил Лонгин. – Но неужели ты надеешься, что даки не разгадают твою хитрость?

– Не разгадают. А если и разгадают – не беда. Главное, я все увижу.

Едва забрезжило, как Приск отправился в путь. Поначалу он прятался в подлеске или за деревьями, потом распрямился и, уже не скрываясь, двинулся вверх по дороге. В мешке за плечами он нес припасы на день, у пояса висели фракийский кинжал и фляга, за плечами – кирка. Он легко шагал в гору. Чуть ли не из-под ног выпрыгнул заяц, метнулся из стороны в сторону и скрылся в лесу. Небо светлело. Подойти к Баните можно было лишь по северному склону – остальные поднимались отвесно, так что дакам почти не пришлось строить здесь укреплений – сама природа возвела твердыню. Река огибала скалу с трех сторон, создавая естественный ров в придачу к природным стенам.

Разглядывая скалу снизу, Приск не заметил наверху строений – похоже, даки исполнили договор на совесть. Поднявшись, он увидел остатки разрушенной стены, что совсем недавно стерегла пологий склон. Приск прошелся вдоль кладки, определяя, где прежде располагались башни. Кто-то выровнял фундамент и восстановил часть выпавших прямоугольных камней. Дальше, выше по склону, на территории бывшей крепости, были сложены камни и бревна. Здесь готовились отстраивать крепость, но, похоже, именно готовились – работа явно застопорилась.

Приск перебрался через остатки стены, двинулся дальше и так увлекся осмотром, что не сразу обратил внимание, что снизу доносятся голоса, и эти голоса приближаются. Похоже, наверх поднимался целый отряд. Даки привели Лонгина инспектировать крепость? Нет, слишком рано. Римлянин замер. Что делать? Идти назад? Деваться с вершины было некуда. Голоса становились все ближе: Приск уже отчетливо различал отдельные слова. Говорили на местном наречии – и, судя по всему, римлян среди идущих не было. Пытаться прорваться вниз – дело безнадежное, это центурион понял сразу. Приск огляделся. Ничего не оставалось, как укрыться за грудой неокоренных бревен. Рядом высилась куча сосновых веток. Центурион спешно спустился в какую-то яму, накрылся ветками – теперь заметить его могли лишь в том случае, если кто-то подойдет вплотную. Голоса приближались. Кто это? Мастеровые, восстанавливающие крепость? Или… Приску показалось, что среди прочих доминирует голос человека, привыкшего повелевать. Пока что сохранялась надежда, что, достигнув стены, даки разойдутся по площадке. Тогда можно будет подняться и, прихватив с собой несколько стяжек от дакийской кладки, спуститься вниз с видом, что у него там внизу какое-то очень важное дело. Приск даже высмотрел из укрытия, где лежат деревяшки. Голоса пока не приближались. Судя по всему, даки остановились и собрались вокруг вожака. Приск разглядел его сквозь завал веток: высокий, широкоплечий, уже немолодой человек в серой суконной шапке дакийского аристократа. Сейчас он смотрел в сторону, и центурион видел его в профиль. Это лицо ни с каким другим спутать было невозможно: выдающаяся вперед челюсть, крутые скулы, упрямый лоб под войлочной шапкой. Приск узнал Децебала – центуриону доводилось видеть дакийского царя, когда тот спустился из своей столицы в долину просить императора Траяна о мире. С тех пор прошло два года, Децебал постарел, казалось, на целых десять лет, глаза запали, брови сделались еще более кустистыми. Но сила из повелителя даков не ушла – напротив, казалось, стал он еще опаснее. Децебал был одним из немногих, перед кем Приск невольно горбил плечи – не из страха, а просто признавая непомерную силу.