— Разрешите обратиться, господин капитан-лейтенант, — быстрым шагом догнав Семецкого, спросил он.

— Обращайтесь, — протянул руку морпеху Семецкий — Знакомые все лица. Георгий Семецкий.

— Антип Григорьев, — пожав руку, ответно представился подпоручик. — Как у вас?

— Нормально, даже на губу не посадили. А у вас как? — спросил Георгий. — И давайте без чинов.

— У нас тоже неплохо. На губу посадили на несколько часов, потом разобрались. И даже отправили в командировку, на боевые. Вместе с армейцами поучаствовали во взятии Радома.

— Тяжело было? — не удержался Георгий.

— Очень, — не стал скрывать Антип. — Зачищать город вообще тяжелейший, изматывающий труд. Весь день в диком напряжении. Учитывая, что там завод был, на котором делали крабины точного боя, сам можешь представить, сколько там соболятников. Очень легко стать добычей стрелка, поэтому бегаешь между домами, согнувшись и втянув голову в плечи. Такая вот игра со смертью в догонялки и прятки. Спокойней чувствуешь себя только под прикрытием броневика или бронетранспортера. После целого дня стрельбы и беготни в лагерь возвращаешься просто измотанный. Зато у меня теперь ноги еще крепче, чем во время нашего путешествия вместе с бурятами. Да и боевой опыт получили…

— Смирно! Господа офицеры! — прервал их беседу приказ появившегося откуда сбоку генерал-адъютанта.

— Брусилов, — успел шепнуть морпех, пока они бежали к мгновенно образовавшемуся строю.

Как только последний из присутствующих занял свое место в строю, тот же генерал-адъютант объявил.

— Его Императорское Величество Олег Первый!

Зазвучала мелодия гимна и под сакральное «Боже, Царя храни!» в зал вошел тот самый молодой кандидат-прапорщик, которого Семецкий вез к Чите и с которым съели не одного барана во время путешествия. Только сегодня он был в мундире полковника Лейб-гвардии. Чин этот, как и должность почетного командира первой «царской» роты первого батальона Преображенского полка, наследник получал по закону автоматически, становясь императором. Но, как заметил к своему удивлению Семецкий, мундир был не Преображенского полка, а Стрелковой бригады. Видимо после участия преображенцев в «заговоре Константина» традицию решили несколько поправить…

Навстречу Олегу четким строевым шагом, словно на плацу, вышел генерал-адъютант Брусилов. Остановившись в трех шагах от остановившегося Императора, отдав честь, Брусилов доложил, что отличившиеся воины для церемонии высочайшего награждения построены. Последовала обычная воинская церемония — с прохождением Высочайшего лица, за которым сзади в двух шагах следовал Брусилов к строю, царским приветствием и ответом сотни с лишним молодых здоровых глоток. От которого, казалось, содрогнулись стены зала. Потом Олег отошел к микрофону, поставленному служителями около стола, на котором лежали подготовленные награды. Дальше последовала короткая проникновенная речь, в которой Олег благодарил защитников Престола и Отечества за верность и мужество, обещая, что ни он, ни Россия никогда не забудут их подвигов. Дальше началась собственно сама церемония награждения. Генерал-адъютант объявлял фамилию, имя и отчество и каким орденом награждается этот человек «за заслуги перед Российской Империей». Вызванный входил, получал из рук Императора орден.

Вышел в свой срок и Семецкий, получил в награду «Владимира» второй степени, так ттретья у него была и даже с мечами. Ответил уставным: — Служу Отечеству и Престолу, — и вернулся в строй.

Церемония длилась долго, но как оказалось, само награждение — это еще не все.

Император, вручив последний орден, еще раз поздравил всех и объявил, что все они пройдут в едином строю во время коронации. После чего неожиданно улыбнулся и добавил.

— А сейчас, господа офицеры и унтер-офицеры, все проходим на фуршет и обмоем награды как положено военным.

На что строй ответил радостным дружным троекратным ура.

Россия. Москва. Июль 1964 г

Торжественный кортеж уже миновал Триумфальные ворота, когда Бауэр, запыхающийся и обливающийся потом, выскочил из наемного экипажа. И, бесцеремонно орудуя кулаками и локтями, стал пробиваться сквозь густую толпу, облепившая Большую Тверскую-Ямскую с обеих сторон. Вдоль мостовой шпалерами стояли войска, и он протиснулся поближе к офицеру. Попытался вытянуть из кармана узорчатый картонный талон с надпист=ью «Пресса» на право фотографирования шествия, но это оказалось совсем непросто из-за давки. Да и фотоаппарата из чехла доставать было рискованно. Он решил, пока мимо проследует император, а потом заснять хотя бы хвост колонны.

Погода словно решила порадовать москвичей. В небе сияло праздничное, лучезарное солнце, впервые после почти недели пасмурных дней. Воздух полнился звоном колоколов и криками «ура!».

Император следовал в церемониальном кортеже по древней столице из Петровского дворца в Успенский собор Кремля, на церемонию венчания на царство.

Впереди на огромных жеребцах ехали двенадцать кавалеристов. В мундирах, как отметил Якоб, двенадцатого гусарского полка, который, называясь кавалерийским, на самом деле являлся парашютно-егерским. Чей-то гнусавый насмешливый голос за спиной с пьяной откровенностью громко прокомментировал.

— А символично поучается. Армеуты на лошадках. Сразу видно, кто у нас в России главный. И заодно, о чем и о ком в это царствование будут заботиться. Поляков раздавили, инакомыслящих переарестовали, британцев унизили… А теперь нам нужен мир и желательно весь.

На говорливого комментатора кто-то шикнул и он на замолчал. На время… За кавалеристами следовали шагом, покачиваясь в седлах, казаки лейб-гвардии Атаманского полка.

— Вот и станичники с нагаечками, — с пьяным упрямством заметил все тот же голос. За спиной у Бауэра возникла какая-то сумятица, после чего стало тихо. Якоб отметил, что стоящие в оцеплении офицеры демонстративно не обращали внимания на разговоры в толпе.

За казаками проследовали еще пара эскадронов и сотен от лейб-гвардейских полков. За ними толпой, без всякого строя, ехала депутация азиатских подданных империи. Якоб заметил и даже сумел-таки сфотографировать эмира бухарского и хана хивинского. Оба нацепили все свои награды и генеральские эполеты, контрастно выделяющиеся на пестрых восточных халатах. За ними проехала тройка электромобилей с сидящими на них в полном боевом снаряжении гвардейскими стрелками. Якоб успел сфотографировать и их. Офицер оцепления покосился на Бауэра, но ничего не сказал. Однако, пока мимо проходила длинная процессия дворянских представителей в парадных мундирах, Бауэр успел достать из кармана и зацепить за петлицу картонку. Чем окончательно успокоил бдительного офицера.

Вслед за дворянами строем прошли военные самых разных родов войск, собранных по непонятному для Якоба признаку. Наконец зрители на балконах, украшенных флагами и гирляндами, зашумели, замахали руками и платками. Толпа подалась вперёд, натянув канаты, и Якоб догадался, что приближается середина колонны.

Его Императорское Величество ехал в одиночестве, очень представительный в парадном гусарском мундире. Причем, вопреки протоколу, который Бауэр специально изучил перед поездкой, молодой царь оделся в парадный мундир того же самого двенадцатого полка. Грациозная белоснежная кобыла чутко прядала узкими ушами и косилась по сторонам глазами, но с церемониального шага не сбивалась. Лицо царя было неподвижно. Улыбка, застывшая на лице, казалась несколько неественной. Правая рука в белой перчатке застыла у виска в воинском приветствии. Левая изредка слегка шевелила золоченую уздечку.

Якоб дождался, пока проедут великие князья, поспешно начал выбираться из толпы. Сделать это был сложно, так как именно в этот момент с крыши большого дома на углу Тверской взвились салютные ракеты. Зрители, как по команде, задрали головы вверх и восторженно загудели. Мешающего наблюдать за зрелищем Якоба несколько раз обругали, а драки не случилось, как ему показалось, только потому что в этой давке подраться всерьез было затруднительно. Ну, и видимо помогал вовремя нацепленная картонка «Пресса».