Конна потрясла железная логика и очевидность всего сказанного. Владения Хамерфелов были в том же бедственном положении, но какой прок от того, что всем мелким арендаторам предоставят выживать самостоятельно, кто как может, или если они разбредутся восвояси? А может, Сторн просто сдался под давлением необходимости? Он должен поговорить накоротке с Аластером и, возможно, с самим лордом Сторном. В конце концов тот правил землями в горах задолго до того, как Конн появился на свет.

Но должен же быть какой-то способ делать крестьянам поблажки в исключительных случаях. И если земля больше не пригодна для земледелия и ею владеет один человек, разве не должен он сесть по-хорошему со своим управляющим и арендаторами, чтобы вместе подумать, как лучше использовать эту землю, а не решать одному за всех, как это сделал Сторн?

Довольно. Ведь сам-то он не был герцогом Хамерфелом, несмотря на полученное воспитание. Он должен посоветоваться с Аластером: по обычаю, только его брат вправе принимать решения. «Пусть это будет даже неправильное решение», — добавил внутренний голос. Но на это возразила другая половина его души, взращенная Маркосом: «Я в ответе за всех этих людей», — напомнив ему, что даже если Аластеру безразлична их судьба, Конн все равно должен попытаться убедить его принять правильное решение.

Сторн пристально наблюдал за ним. Потом, явно враждебно, произнес:

— Полагаю, вы — брат герцога Хамерфела. Значит, это вы нападали на моих солдат все это лето и мешали выполнять мои приказы.

На это Конн ответил:

— Сегодня ночью, ваи дом, нам не удалось помешать вашему приказу. Разве не преступление — выгонять из дому под дождь женщину с шестью малолетними детьми?

У старика оказалось достаточно совести, чтобы покраснеть от стыда при этих словах, но тем не менее он продолжил:

— Ваши люди потворствуют анархии, подбивая моих арендаторов к бунту.

— Ничего подобного, — возразил Конн. — Все это лето я прожил в Тендаре и ни одного человека ни разу в жизни не подговаривал к бунту или беспорядкам.

— Может, и моего племянника не вы убили? — спросил старик.

Конн задумался, в пылу благородного спора он совсем забыл о кровной вражде.

Подумав, он произнес:

— Мы действительно убили дома Руперта в бою, но он был вооружен, а кроме того, напал на меня и моих людей на землях, веками принадлежавших Хамерфелам. Я не чувствую никакой вины за это. Я не могу осуждать вас за кровную вражду, начавшуюся еще до нашего с вами рождения, но, благодаря вам, ваи дом, она оказалась моим единственным наследством.

Сторн хмуро глянул на него. Он сказал:

— Полагаю, в ваших словах есть доля истины. Хотя многие годы я считал, что с враждой можно покончить единственным пригодным в подобных случаях способом — не оставить в живых никого, кто мог бы продолжить ее.

— Да, но все вышло иначе, — произнес Конн. — Я здесь для того, чтобы сказать: если вы собираетесь и дальше враждовать, лорд Сторн, то мы с моим братом… — И тут он осекся, вспомнив, что Аластер в данный момент находился в доме Сторна.

Сторн, воспользовавшись этой паузой, заверил юношу:

— За брата не бойтесь. Он — мой гость, и его защищает закон. Кроме того, он спас жизнь моей единственной родственнице — моей внучатой племяннице. Он, похоже, человек благоразумный, и я, разумеется, не причиню ему никакого зла. — Помолчав, он задумчиво добавил: — Может быть, мы и так уже слишком долго враждуем, молодой Хамерфел, а нас осталось слишком мало…

— Я не собираюсь просить у вас пощады, — гневно произнес Конн.

На это Сторн возразил нахмурившись:

— Никто не обвинит вас в малодушии, молодой человек, сейчас достаточно бед грозит нам обоим извне, и поэтому нам не следует враждовать еще и у себя дома. Алдараны и Хастуры точат когти, готовясь завладеть нашими доменами, пока мы будем грызться друг с другом…

Это заставило Конна вспомнить о короле Айдане, которого он так неожиданно и странно полюбил, хотя Сторн говорил о нем в таком тоне, словно Айдан был для них обоих куда более страшным врагом, чем они друг для друга. Через силу он произнес:

— Не я теперь хозяин в Хамерфеле, лорд Сторн, и не мне решать, будет ли честно продолжена или честно закончена вражда между нашими домами. Только герцог Хамерфел может дать вам ответ. И если вы хотите положить конец вражде…

— Это как посмотреть!.. — воскликнул лорд Сторн.

— Если ей должен прийти конец, — поправился Конн, — то он, а не я должен принимать решение.

Сторн невесело на него посмотрел и наконец произнес:

— Мне кажется, что вы с братом похожи на человека, у которого левая рука не знает, что делает правая, и обе раздирают его на части, когда каждая пытается тянуть в свою сторону. По-моему, вы для начала должны решить, чего вы хотите, и только после этого я соглашусь вести с вами переговоры — быть меж нами миру или войне.

— Вряд ли я могу с ним посоветоваться, пока вы держите его в своем замке.

— Я уже говорил, что он мой гость, а не пленник, он волен уехать, когда пожелает, но я был бы плохим хозяином, если бы Аластер покинул мой дом прежде, чем залечатся его ожоги. Если вы хотите с ним встретиться и убедиться, что с ним все в порядке, даю вам клятву, что ни я, ни один человек крови Сторнов и никто из наших приближенных не причинит вам вреда и не оскорбит вас… вы увидите, что я могу держать слово не хуже Хастура.

Сторн был прав, настало время поговорить с Аластером. Но довериться Сторну… От этого на душе скребли кошки, хотя Конн считал, что все могло бы давным-давно закончиться, если б хоть кто-нибудь первым решился доверять другой стороне. На него произвела впечатление открытость старого Сторна и приведенная им аргументация своих действий. Должен ли Конн доверять собственным чувствам или по-прежнему цепляться за старую вражду, которая началась еще в незапамятные времена и лично его не касалась?

— Я принимаю ваши гарантии безопасности и отправлюсь повидаться с братом, — произнес он.

Сторн подал знак одному из своих людей.

— Проводи молодого Хамерфела во Врата Сторна и проследи, чтобы ему не причинили никакого вреда. Он может свободно и беспрепятственно уйти, когда пожелает. Порукой этому — мое честное слово.

Конн поклонился старику и оглянулся, ища свою лошадь, но вспомнил, что приказал Маркосу отвезти на ней молодую женщину с детьми. Впрочем, он был молод и силен, а дождь начал стихать. Быстрым шагом Конн направился к Вратам Сторна, даже не подумав, где лорд Сторн проведет остаток ночи.

После того как ушел старый Сторн, Лениза с Аластером сидели молча, вероятно, из-за того, что не могли найти тему для разговора. По-прежнему слишком многое разделяло их: Аластер дал клятву верности другой женщине, а Лениза была внучатой племянницей его старейшего врага.

Он хотел рассказать ей о Флории, но что он мог сказать? Какая самонадеянность — думать, будто ей интересно знать о его невесте, и еще большая самонадеянность — полагать, что она может оскорбиться из-за этой связи.

На самом же деле он жаждал рассказать ей о себе все, но однажды ему недвусмысленно напомнили, что Лениза — из рода Сторнов и проявлять к ней личный интерес было бы верхом неприличия, даже не будь Хамерфел связан обещанием жениться на другой. Поэтому они просто сидели молча, с сожалением глядя друг на друга. Чтобы разорвать наконец мучительную тишину, Лениза напомнила, что ему следует больше отдыхать, тогда ожоги пройдут быстрее.

— У меня сейчас ничего не болит, — сообщил Аластер.

— Я рада это слышать, но все равно ты еще недостаточно поправился, чтобы выходить под дождь или скакать верхом, — сказала Лениза. — Думаю, тебе лучше поспать.

— Но я совершенно не хочу спать, — жалобно произнес Аластер.

— Мне очень жаль, но ты же сам знаешь — тебе необходим отдых. Не попросить ли для тебя снотворного у Джермиллы? — поинтересовалась она, как будто обрадовавшись, что может что-то для него сделать.