– Как вы можете шутить? – крикнула она. – Там люди гибнут, тела…

– Если не шутить, закричишь. Пошли!

– Но вы не можете идти в таком состоянии!

– Значит, вы меня понесете. Пошли! Никто не будет теперь спрашивать, почему мы так одеты! Или откуда кровь. – Смедли взял Джинджера за руку и заставил сделать шаг, потом другой. Он надеялся, что Экзетер с Алисой идут следом, но не оглядывался. Он испытывал такое же дикое исступление, как и тогда, когда потерял руку, – спасен! Не важно, какой ценой. Теперь при необходимости они могли объяснить свой невероятный вид. До Ламбета оставалось вряд ли больше пяти миль, и он не сомневался, что одолеет их. Он прошел почти столько же со жгутом на истекающем кровью обрубке. Вот только Алисе придется нелегко в ее модных туфлях.

Это было очень странное путешествие по темному большому городу. Наверное, половина его жителей высыпала на улицы посмотреть на пожары и лучи прожекторов, шарящие по облакам. Они проклинали бошей и сочувствовали оборванным беглецам, а их чудовищное произношение просто резало уши.

Примерно через полчаса, когда они вышли за пределы разрушенного района, они стали привлекать к себе больше внимания. Люди начали задавать вопросы. В любой момент мог появиться новый полисмен. Затем рядом с ними остановился грузовик, и водитель, высунувшись из кабины, спросил на сочном кокни, не нужна ли им помощь.

Алиса ехала в кабине с водителем, проклиная немецкие бомбы и рассказывая про поездку в гости к мифической тетушке. Мужчины тряслись в кузове, и через несколько минут они благополучно прибыли к ее дому.

Алисе еще ни разу не доводилось принимать в своей гостиной одновременно трех человек. Там было слишком много мебели, рассчитанной на помещение значительно больше этого. Трое мужчин, стоявших и щурившихся на яркий свет, казалось, заполнили собой все свободное пространство. Лишь теперь она смогла как следует рассмотреть Эдварда. Он совершенно не изменился – все тот же долговязый розовощекий мальчишка, каким был три года назад. За одним исключением: теперь лицо его стало жестоким, что ли.

– Садитесь, пожалуйста, – сказала она. – Я сейчас согрею чай.

Они все выглядели какими-то побитыми, с синяками под глазами. Эдвард и Джулиан были небриты, а борода старого мистера Джонса растрепалась. Его редкие волосы разметались по лысине, пальцы то и дело ощупывали переносицу в поисках потерянного пенсне. Она, наверное, и сама выглядит страшилой. Ей полагалось бы быть усталой, но она чувствовала себя невесомой, казалось, она, как маленький пузырек воздуха, покачивается в море иллюзии.

– Значит, старый ублюдок захапал все? – спросил Эдвард.

– Не говори ерунду… Ты знаешь, что он умер?

– Рад слышать. Зато теперь он до конца времен будет удивляться, почему это он в аду!

– Эдвард! Пойди прополощи рот!

Продолжая хмуриться, он снял шинель и бросил ее на диван, кровавыми пятнами вверх. Потом сделал знак Джулиану, чтобы тот садился туда, а сам рухнул в кресло, совершенно не заботясь о том, что его пижама тоже заляпана кровью. Мистер Джонс сдувшимся воздушным шаром утонул в другом кресле. Алиса сняла с конфорки пустой чайник и, перешагивая через ноги, пошла в ванную набрать воды.

– Это ты про своего покойного дядюшку Роланда, насколько я понимаю? – услышала она голос Джулиана.

Эдвард буркнул что-то, чего она не разобрала; возможно, и к лучшему. Она вернулась, поставила чайник на газ и, снова перешагнув через три пары ног, прошла в спальню. Фотография Д’Арси была уже надежно спрятана в комоде. У нее оставалась лишь одна вещь, напоминавшая о нем, – темно-зеленый бархатный халат, который он держал еще в ее квартире в Челси. Сколько дорогих ее сердцу воспоминаний связано с этим халатом – как она сидит у него на коленях, как он снимает его, или она снимает его с него, или сама залезает к нему внутрь, ощущая прикосновение мягкой ткани к спине, когда он закутывает их обоих… «Каждый день, за который я не узнала ничего о нем, приближает на день к концу войны».

Д’Арси не возражал бы против того, чтобы одолжить свой халат кузену Эдварду. Юный кузен Эдвард что-то слишком нежно вел себя в машине. Пора бы ему вырасти из своих юношеских иллюзий.

Она вернулась в гостиную и набросила на него халат.

– Вот. Так ты будешь выглядеть немного пристойнее.

Потом повернулась к буфету и, не оборачиваясь, принялась доставать чашки и блюдца. Должно быть, Эдвард встал, надел халат и снова сел, так как она услышала скрип кресла. Не может быть, чтобы трое взрослых мужчин не узнали мужскую одежду. Молчание становилось зловещим. Слишком зловещим.

Она чуть повернула голову – достаточно, чтобы видеть Джулиана. Глаза его стали совиными – ни дать ни взять сова, изо всех сил старающаяся не ухать.

– Надо взглянуть на вашу ногу, – сказала она. – Возможно, придется показаться врачу.

– Никаких врачей, – упрямо нахмурился он. – Так, царапина. И потом, шрам на ноге внешности не испортит.

Шрам! Она повернулась, чтобы посмотреть на Эдварда. Его глаза никогда еще не были такого синего цвета, но она не увидела в них того, чего ожидала, – упрека ей, упрека себе, обиды, злости, всего этого, вместе взятого. Нет, в них была только удивленная ирония, и вдруг оказалось, что это она краснеет под его взглядом. Он видел все ее маленькие хитрости. Каким бы он ни выглядел внешне, внутри этот Эдвард был старше и опытнее.

Стараясь не замечать собственного смущения, она дотронулась до его лба. Он отдернул голову.

– У тебя же были швы! – удивилась она.

Он только язвительно улыбнулся:

– Теперь-то ты мне веришь?

– Я тебе и раньше верила. – Однако от этого материального доказательства ей стало как-то не по себе. На лбу не осталось ни одного шрама, что само по себе невозможно.

– У наших костоправов теперь новые технологии, – сообщил Джулиан. – Они их пробуют на… – Он зевнул. – Прошу прощения! На раненых. Говорят, они теперь могут собрать человека из кусочков так, что шрамов и не видно будет.

– Три года назад еще не умели. Стаскивай-ка эти лохмотья, старина, – сказал Эдвард, не сводя с Алисы своего ироничного взгляда. «Мы тут все свои мужики». – Я хочу сам посмотреть на твою ногу.

Джулиан снова зевнул.

– Сейчас. Алиса, мы здесь в безопасности? Как насчет соседей?

Она повернулась посмотреть чайник.

– Пожилая леди через площадку любопытна, как не знаю кто, но глуха как пробка. Две пары в конце коридора целыми днями на работе. Конечно, вас могут заметить по дороге в сортир.

– Если мы будем ходить туда строем и с песней? – Он слабо улыбнулся. – Или вы найдете для этой цели ведро?

– Неплохая мысль, – сказала она. Лицо Джулиана приобрело чуть лисье выражение – слабый отголосок мальчишеского озорства.

Она присела на угол дивана, и все ее кости, казалось, заскрипели от усталости. Весь пар вышел. Она почувствовала себя совсем старой. Черт, ну когда же этот проклятый чайник наконец вскипит? Ей не хотелось чая, ей хотелось только спать.

– Вы вдвоем можете устроиться на кровати. Если мы…

– Вздор! – заявил Джулиан. – Я могу спать в грязи два фута глубиной и даже если вокруг рвутся снаряды. И насколько я понял, нагианские воины спят на земле?

– Сыршенноверно. – Эдвард тоже зевал. – Вот почему среди них так много лунатиков.

Ну-ну! Дети, да и только!

– Спасибо, что предупредил. Постараюсь не забыть запереть дверь.

У Джонса тоже слипались глаза.

– А я очень даже неплохо выспался на диване вчера, или когда это там было. Такое ощущение, словно неделю назад.

– Сейчас надо бы решить, что делать дальше, – устало сказал Эдвард. – Вздремнуть пару часов до открытия магазинов – это не помешает, но дольше оставаться нам здесь нельзя.

– Но почему? – удивилась Алиса. Насколько она помнила, следов они за собой не оставили. – Никто не свяжет нас с машиной. – Ключи от машины и гаража она выбросила в сточную решетку в Бермондсли.