После этого я решил не идти ни на шаг дальше Пакиатубы, пока не добуду еще одного матроса, знакомого к тому же с судоходством по реке в этот сезон. Мы добрались до пристани в 10 часов и бросили якорь в устье протока. Утром я пошел по прекрасным тенистым лесным тропинкам, которые в июне, когда мы заходили сюда, плывя вверх по реке, служили фарватером, к дому надзирателя Сиприану. После бесконечных хлопот удалось убедить Сиприану дать мне еще одного индейца. В этом селении обосновалось около 30 семейств, но почти все здоровые мужчины были взяты за последние несколько недель правительством, чтобы сопровождать военную экспедицию против беглых негров, поселившихся в деревнях в глубине страны. Сеньор Сиприану был симпатичный и крайне вежливый молодой мамелуку. Он проводил нас в ночь на 28-е за 5 миль вниз по реке к мысу Жагуарари, где жил тот человек, которого он собирался послать со мной. Я был рад, когда оказалось, что мой новый матрос — солидный женатый индеец средних лет; мне показалось добрым знаком и его имя — Анжелу Кустодиу (ангел-хранитель).

Мыс Жагуарари представляет собой в это время года высокий песчаный берег, имеющий своим продолжением узкую косу, которая простирается мили на 3 по направлению к середине реки. Мы обогнули косу с большим трудом ночью 29-го и до рассвета достигли недурного убежища за подобной же песчаной отмелью у мыса Акаратингари, расположенного милях в 5 по прямой от места последней нашей стоянки. Мы остались здесь на весь день; матросы отжали тимбо в тихом озере между песчаной отмелью и берегом и добыли громадное количество рыбы, из которой я отобрал для моей коллекции шесть новых видов. За последующие две ночи мы продвинулись несколько больше, но сильный террал дул теперь всегда с северо-северо-востока и только после полуночи, поэтому часы, в течение которых мы могли плыть, сокращались, и нам приходилось разыскивать ближайшее убежище, не то нас отнесло бы обратно быстрее, чем мы продвинулись вперед.

2 октября мы достигли мыса Кажетуба и провели приятный день на берегу. Речной пейзаж в этих местах замечательно красив. Внизу широкого залива Арамана-и у подножия цепи поросших густым лесом холмов виднеются немногочисленные дома поселенцев; приподнятый над водой пляж белоснежного песка, врезаясь глубокими дугами в береговую линию, тянется от одного мыса к другому. До противоположного берега реки 10-11 миль, но к северу вплоть до четко рисующегося горизонта видны лишь вода да небо. Местность около мыса Кажетуба сходна с окрестностью Сантарена — те же кампу с рассеянными деревьями. Мы набрали много диких плодов — кажу, умири и апиранги. Ягода умири (Humiriumfluribundum), черная, с косточкой внутри, сходная по виду с черносливом и мало отличающаяся от него по вкусу. Апиранга — ярко-зеленая ягода с жесткой кожурой и сладкой вяжущей мякотью, в которой заключены семена. Между этим мысом и Алтар-ду-Шаном тянулась длинная полоса песчаного пляжа с довольно глубокой водой около берега, поэтому наши матросы вышли на берег с канатом и легко потащили куберту бечевой до самого селения. Здесь навстречу нам прошел длинный, тяжело нагруженный челн с горняками, направлявшимися во внутренние провинции. Команда состояла из десятка индейцев, толкавших лодку шестами: матросы — по пять с каждого борта — шагали один за другим по доске, настланной с этой целью, от носа к корме.

Мы потратили две ночи, огибая мыс Куруру, где за Алтар-ду-Шаном река, как я уже упоминал, отклоняется от своего направления на север. Беспорядочная груда камней, из-за которой терпит крушение много судов, тяжело груженных фариньей, простирается в этот сезон мелководья от подножия высокого утеса далеко на середину реки. В первую ночь (3 октября) шквал прогнал нас назад. Подгоняемые легким терралом, мы благополучно огибали косу, но тут маленькая черная туча, видневшаяся где-то около восходившей луны, вдруг разостлалась по небу к северу; береговой бриз стих, и над рекой поперек течения стали проноситься страшные порывы ветра. С великим трудом мы вновь укрылись за мысом. В течение двух часов свирепствовал чуть ли не ураган, и все это время небо у нас над головой оставалось восхитительно ясным и звездным. Сначала убежище наше было не вполне надежным, потому что ветер рвал такелаж парусов, а якорь начало волочить по дну. Однако Анжелу Кустодиу схватил канат, привязанный к фок-мачте, и прыгнул на берег; если бы он этого не сделал, нас, вероятно, погнало бы на много миль обратно вверх по бурной реке. После того как туча ушла, задул обычный восточный ветер, и дальнейшее наше продвижение по существу прекратилось на всю. ночь. На следующий день мы, закрепив как следует челн, вышли все на берег и проспали в тени деревьев с 11 часов до 5.

Расстояние между мысом Куруру и Сантареном мы прошлой за три дня, преодолевая прежние трудности — яростные встречные ветры, мелководье и скалистые берега. Я был счастлив, когда, наконец, благополучно добрался домой и все мои коллекции, добытые ценой стольких лишений и опасностей, были выгружены в целости и невредимости. Матросы, разгрузив лодку и доставив ее владельцу, явились ко мне за платой Они получили частью товарами, частью деньгами и после хорошего ужина в ночь на 7 октября взвалили на плечи свои котомки и отправились пешком по домам, миль за 80 по суше Меня несколько удивили те добрые чувства, которые выказали эти бедные индейцы при расставании. Анжелу Кустодиу сказал, что, когда бы я ни пожелал совершить поездку вверх по Тапажосу, он всегда готов служить мне лоцманом. Алберту был, как обычно, сдержан, но Рикарду, с которым я не раз жестоко ссорился, по-настоящему прослезился, когда тряс мне руку на прощанье.

Отъезд из Барры. Первые сутки на Верхней Амазонке. — Унылый вид реки в период разлива. — Индейцы кукама. — Умственное развитие индейцев. — Шквалы. -Ламантин. — Лес. — Плавающая пемза с Андов. — Оползни. — Эга и ее жители. — Будни натуралиста в Эге. — Четыре сезона на Верхней Амазонке

Я вынужден увести теперь читателя из живописной холмистой области Тапажоса, от его темных, почти неподвижных струй на бескрайние лесистые равнины и желтые мутные воды Верхней Амазонки, или Солимоинса. Я продолжу рассказ о моем первом путешествии вверх по реке, который прервал в главе VII на посещении Барры на Риу-Негру, чтобы дать описание Сантарена и его окрестностей.

26 марта 1850 г., за три года до того, как в верховьях реки появились пароходы, я сел в Барре в куберту, которая возвращалась в Эгу — первый и единственный сколько-нибудь значительный город на необъятных пустынных просторах Солимоинса — из Сантарена, куда была послана с грузом черепахового масла в глиняных кувшинах. Хозяин, старый седой португальский купец Даниел Кардозу, остался в Барре, так как участвовал в судебных заседаниях в качестве присяжного — безвозмездная общественная обязанность, которая на шесть недель отвлекла его от собственных дел. Сам он собирался отплыть из Барры в маленькой лодке и посоветовал мне выслать мой тяжелый багаж вперед в куберте, а путешествие проделать с ним. Он рассчитывал добраться до Эги, расположенной в 370 милях от Барры, за 12-14 дней, между тем как большое судно должно было пробыть в пути 30-40 дней. Я, однако, предпочел путешествовать вместе со своим багажом, так как был уверен, что по пути не раз представится случай выйти на сушу и собирать коллекции на берегах реки. Я отправил коллекции, собранные между Пара и Риу-Негру, на большой катер, который должен был идти вниз по реке к главному городу провинции, а все мои сундуки погрузил к 8 часам вечера после целого дня тяжелого труда на борт челна из Эги. Индейцы уже все были на борту; одного из них товарищи принесли мертвецки пьяного и положили на всю ночь протрезвляться на влажные доски томбадильи (задней палубы). Кабу — Эстулану Алвис Карнейру, энергичный молодой белый (впоследствии он стал видным гражданином новой провинции Верхней Амазонки), вскоре отдал команду поднять якорь. Матросы сели на весла, и через несколько часов мы пересекли широкое устье Риу-Негру; ночь стояла ясная, тихая и звездная, и поверхность черной, как смоль, воды была гладкой, как в озере.