Потому что в Ядре, как во всякой черной дыре, время, разумеется, замедляется. За один замедленный день в Ядре снаружи проходит пара веков, и оставшиеся в прежней жизни проблемы действительно очень быстро уходят в прошлое. Все же лучше, чем самоубийство, хотя, если подумать, получается такое своеобразное самоубийство наоборот. Сами вы остаетесь живы, зато все, с кем вы когда-то не поладили, умирают задолго до вашего возвращения.

Я желаю добра всем моим гражданам-посланцам. Надеюсь, им это поможет… Хотя мне самой моя черная дыра не очень-то помогла.

После того как мне было представлено все население «Феникса», не осталось почти ничего, на что стоило бы посмотреть. Напрасно я заподозрила своих бюджетных контролеров в небрежности. Терпл нельзя было упрекнуть в мотовстве. Если не считать вездесущих цветов, а они требовались в основном для обновления атмосферы, «Феникс» больше всего напоминал ободранный до костей скелет корабля. Ну да, имелись спальни и несколько общественных помещений, самое большое — то, в которое меня провели с самого начала, и еще что-то вроде столовой, с порционным раздатчиком и с особыми сетками у скоб, чтобы обед не разлетался. Еще две маленькие комнатки для музицирования и для выхода в виртуал, когда сотрудникам требовался отдых. Все остальное пространство занимали склады и, конечно, рабочие механизмы и инструменты. Электронное оборудование Терпл мне показывать не стала. Я этого и не ждала. Это дело корабельного мозга, и лучше запереть сложную технику куда подальше, чтобы не повредили ненароком. Так что человеку, которому хватает ума не совать нос в запертые комнаты, смотреть, в общем-то, было не па что.

Закончив экскурсию, доктор Терпл все-таки навязала мне чашечку чая, точнее сказать, капсулу чая, и, пока мы пили его, уцепившись за поручни, сказала:

— Ну вот, кажется, и все, Клара. О, постойте, я ведь еще не представила вам наш корабельный мозг. Ганс! Поздоровайся с мисс Мойнлин!

Приятный низкий мужской голос отозвался:

— Здравствуйте, мисс Мойнлин. Добро пожаловать на борт. Мы давно надеялись на ваш визит.

Я поздоровалась в ответ и не стала затягивать разговор. Мне не особенно нравится беседовать с механическими разумами, не считая моего собственного. Я допила чай, сунула пустую капсулу в гнездо и сказала:

— Ну, не буду вам больше мешать. Теперь мне хотелось бы вернуться на свой корабль.

Терпл кивнула и не стала спрашивать зачем.

— Обед у нас примерно через час. Не хотите присоединиться? Ганс недурно готовит.

Предложение было не хуже других, и я не стала отказываться.

Провожая меня к стыковочному шлюзу, Терпл искоса взглянула в мою сторону.

— Послушайте, мне очень жаль, что попытка радиоперехвата провалилась. Но это не значит, что крабяне не создали цивилизацию. Представьте себе, что кто-то вел наблюдения за Землей до начала двадцатого века. Они не поймали бы ни одного радиосигнала, хотя разум землян достиг к тому времени полного развития.

— Мне это известно, Джун.

— Да-да… — Она откашлялась. — Можно вас спросить?

Я ответила: «Конечно», подразумевая, что она вправе спрашивать о чем хочет, а соглашусь ли я отвечать, это совсем другое дело.

— Ну, вы вложили большие деньги в проект «Феникс», хотя мы всего лишь предполагаем, что до вспышки сверхновой на планете существовала разумная раса. Зачем?

Ответить на этот вопрос не составляло труда. Что толку быть самой богатой женщиной во вселенной, если время от времени не позволить себе развлечься на свои же денежки? Но этого я ей не сказала. А сказала:

— А чем еще мне заниматься?

Вообще-то, дела у меня были. Даже в избытке, хотя по большей части не слишком важные.

Единственное, что я считала важным для себя, это присматривать за островком у побережья Таити, на котором я живу, когда бываю дома. Я очень славно там все устроила. Если у меня есть что-то вроде семьи, то она там:, и по ней я на самом деле скучаю, когда отлучаюсь надолго.

Найдутся и другие важные дела: например, провести иногда время с Биллом Тарчем, который довольно мил, и с другими милыми людьми вроде Билла, которых у меня порядочно набралось за эти годы. И еще покупать всякую всячину, и придумывать, как распорядиться той властью, которую дают такие деньги, как у меня. В общей сложности занятий в жизни хватает. И жить я собираюсь еще долго, особенно если поддамся на уговоры Ипатии стать бессмертной.

И почему бы мне не собираться?

Ипатия уже ждала меня в корабле, в видимом трехмерном облике, в свободных одеждах римлянки V века, раскинувшись на кушетке в задрапированном в римском стиле салоне.

— Ну, довольна своим предприятием? — спросила она, чтобы завязать беседу.

— Сейчас расскажу, подожди минутку, — отозвалась я, проходя в нос и прикрывая за собой дверь.

Конечно, для Ипатии закрытые двери ничего не значат, она видит меня в любом помещении корабля, но когда мой машинный разум выглядит и ведет себя по-человечески, я предпочитаю соблюдать принятые у людей приличия.

Собственно, я потому и вернулась в корабль, что мне надо было побывать в носовом отсеке. Не люблю я справлять нужду при свободном падении, в этих их жутких туалетах. Ипатия ради меня поддерживает в нашем подходящую гравитацию, такую же, как на всем корабле. К тому же и она нервничает, когда я пользуюсь чужими туалетами, потому что, не покопавшись в моих экскрементах, не знает наверняка, здорова ли я.

Она проделала обычный анализ, пока я была на носу. Выйдя, я застала ее в том же положении, но она сразу спросила:

— Ты и вправду собираешься есть их пищу?

— Конечно. Почему бы и нет?

— У тебя высоковат уровень полисахаридов. Давай лучше я тебе приготовлю.

Я, чтобы подразнить ее, сказала:

— Джун Терпл уверяет, что Ганс лучше готовит.

Она сказала, что он недурно готовит, — поправила Ипатия. — Как и я. Кстати, я с ним связывалась, так что если тебя интересует кто-либо из их экипажа…

— Из экипажа — никто, но вот Звездомысла упоминала о какой-то Ребекке Шапиро. Это кто?

— В базе данных «Феникса» этих сведений нет, Клара, — с упреком заметила она. — Однако…

Забелив уголок салона, Ипатия высветила на нем лицо и вкратце изложила биографию. Ребекка Шапиро обладала драматическим сопрано, и перед ней открывалось блестящее будущее оперной певицы, пока в результате авиакатастрофы она не повредила связки. В целом ее неплохо починили, но с пением было покончено. Она никогда уже не сумеет исполнить «Царицу ночи» [141]. На Земле ее жизнь не имела перспектив, и Ребекка подписалась на мою программу.

— Есть еще вопросы? — спросила Ипатия.

— О Ребекке нет, но вот почему они зовут свой мозг Гансом?

— А, это идея Марка Рорбека. Он предложил назвать его в честь одного из пионеров компьютерной эры. Но разве имя так уж важно? Вот, например, почему ты назвала меня Ипатией?

— Потому что Ипатия Александрийская [142]была головастая и заносчивая стерва, — объяснила я ей. — Вроде тебя.

— Пф!

— И к тому же первая женщина, ставшая крупным ученым, — добавила я, зная, что Ипатия всегда не прочь поговорить о себе.

— Первая из известных нам, — поправила она. — Мы ведь не знаем, сколько еще таких, чьи открытия до нас не дошли. Женщинам нелегко было прорваться в вашем древнем мясном мире, как и теперь, между прочим.

— Кроме того, предполагают, что ты была красавицей, — напомнила я, — и, во всяком случае, ты умерла девственницей.

— Это был сознательный выбор, Клара. Даже та древняя Ипатия предпочитала не пачкаться с этими грязными мясными делами. И я не просто умерла, а была зверски убита. Холодной дождливой весной четыреста пятидесятого года нашей эры меня растерзала банда нитрийских монахов [143]за то, что я не была христианкой. Однако, — заключила она, — ты сама выбирала мне личность. Если бы тебе хотелось другую, ты бы другую и выбрала.