— Я… Некоторым людям предназначено быть холостяками. — Вопрос был неприятен Эллиоту. — Это не имеет никакого отношения к делу. Я говорю о вас. Превосходные родители. Отец высокий, сильный, умный. Мать…

— Перестаньте, — сказала Филлис.

— Однако это так, — возразил Эллиот. — Все шансы в пользу отличного отпрыска.

— Видите ли, — сказал Рой, — только не поймите меня неправильно: я бы полюбил отличного отпрыска. Если бы мы могли получить его готовым, законченным до такой степени, чтобы можно было послать его в школу. Стерилизация бутылок, кормление в десять часов, приучение к уборной — эти жалкие занятия не для нас. Господи, мы не согласились бы пройти через это ни за какие деньги! Нам некогда. У нас масса более интересных дел.

Эллиот откинулся на спинку кресла, как будто услышал наконец признание, которого ждал.

— Этот период можно ускорить, — мягко сказал он.

— Ускорить? Каким образом?

Эллиот прищурил глаза.

— Даю вам слово. Его можно ускорить. Не ликвидировать, конечно, но чрезвычайно ускорить.

Рой скептически кашлянул.

— Вы, шарлатан, о чем вы толкуете? Вы хотите сказать, что можете сократить пеленочный период?

— Совершено верно. Правда, из всех открывающихся возможностей вы выбрали самую скучную, но бог с вами — у вас убогое воображение. Я думаю не только о пеленочном периоде, но и об умении ходить, о развитии речи, общении с людьми и так далее.

— Вы хотите сказать, что можете ускорить все это? — спросил Рой и, не давая Эллиоту возможности ответить, добавил: — Я не верю этому.

— Это ломает все мои представления о вас, — иронически сказал Эллиот — Я хочу, чтобы вы пришли ко мне в кабинет и позволили доказать вам это.

— Как? — спросила из своего угла Филлис. — Как вы это можете доказать?

— Приходите и посмотрите. Хотя бы завтра вечером.

Филлис встала с кресла и распушила свою оранжевую накидку. У нее была тонкая, гибкая мальчишеская фигура, пепельные волосы, подстриженные под пуделя.

— Как вы собираетесь надуть нас, док? — спросила она.

— Я хочу, чтобы вы оба пришли завтра вечером. У меня для вас кое-что будет.

— Не надейтесь! Вам не удастся сделать нас родителями даже с помощью диаграмм и графиков, — сказал Рой.

Филлис пристально посмотрела через всю комнату на психолога.

— Что вы хотите нам показать?

Большой, хорошо освещенный кабинет, стены которого были окрашены в бледно-зеленый цвет, производил очень приятное впечатление. Филлис и Рой бывали в нем, когда приходили к Эллиоту в гости, — сам доктор жил этажом выше. Каждый раз они замечали здесь новые приборы. Хотя Эллиот был врачом, специалистом по детским болезням, но постепенно отходил от чисто медицинской практики и все больше и больше занимался проблемами психологии — заиканием и дефектами речи. Он постоянно покупал новые приборы и совершенствовал их, но аппарат, который сейчас увидели муж и жена Кроули, представлял собой действительно что-то необыкновенное.

Это было странное сооружение размером с двуспальную кровать и в пять футов высотой. По углам возвышались черные стальные стойки, в центре находилась кожаная кушетка, какие стоят обычно в кабинетах врачей, а над ней был подвешен цилиндрический барабан, напоминавший воздушную камеру. С одной стороны аппарата между двумя стальными подпорками виднелось что-то вроде распределительного щита.

— Это — мой любимец, — сказал Эллиот, улыбаясь с застенчивостью новобрачного. — Перед вами — результат трехлетней работы.

— Замечательно, — сказал Рой. — Для чего эта штука — делать вафли?

— Я покажу вам, что он делает, — сказал Эллиот и прошел в соседнюю комнату — там он лечил своих больных с дефектами речи. Он вернулся оттуда, держа в руках серого котенка.

— Какой миленький! — сказала Филлис, протягивая руки к котенку.

— Подождите минутку, — сказал Эллиот. — Заметьте, пожалуйста, что это — совсем маленький котенок, если хотите знать, ему всего две с половиной недели.

Он вышел через другую дверь в ванную комнату и тотчас же возвратился с маленькой клеткой, в которой неистово металась белая мышь.

Филлис, прижимая к себе котенка, слабо запротестовала.

— Ну, а теперь, — сказал Эллиот, — опустите котенка на пол и смотрите хорошенько. Наблюдайте за тем, что он будет делать.

Он наклонился и открыл дверцу клетки. Мышь, видимо, не сразу поняла, что она свободна, и Эллиоту пришлось подталкивать ее авторучкой, пока она не выбежала на зеленый линолеум.

Котенок настиг ее одним прыжком. Охота была кончена мгновенно. Челюсти котенка явственно щелкнули в дальнем углу комнаты. Филлис слабо застонала и отвернулась. Котенок быстро подбежал к ним; в зубах у него торчала мягкая белая шкурка.

— Ловкий малыш, — сказал Эллиот, Он поднял котенка, вытащил у него изо рта жертву и каким-то таинственным способом отделался от нее в ванной комнате. Вернулся он улыбаясь. — Ну, как вам нравится этот котенок, а?

Филлис передернуло.

— По-моему, это ужасно.

— Вы только что видели замечательную вещь, хотя, по-видимому, не поняли этого., Вы никогда раньше не подумали бы, что котенок, которому всего две с половиной недели, способен так бегать. Он бежал, как взрослая кошка. Но самое поразительное — это ловкость, с какой он цапнул мышь.

— Ради бога! — запротестовала Филлис.

— Как взрослая кошка, — с гордостью сказал Эллиот.

— Э-э, — прервал его Рой, — какое отношение все это имеет к тому, что вы нам обещали?

— Мне не терпится объяснить вам это, — любезно ответил Эллиот. Он вдавил свое маленькое круглое тело в кожаное кресло. Прежде чем продолжать, он вынул из нагрудного кармана сигару, откусил кончик и как следует разжег ее.

— Если я спрошу вас, почему котенок убил мышь, вы, вероятно, скажете, что это — инстинкт. Неверно. Такого инстинкта нет. Единственно врожденное у кошки — это стремление прыгать на маленький движущийся предмет. Вот и все. Это — весьма распространенная неопределенная реакция. Охота на мышей — это техника, и ей надо научиться. Большинство котят учится, наблюдая, как это делает кошка-мать. Котята, которые никогда не видели этого, никогда не стремятся ловить мышей. Некоторые все же ловят, однако проходит много времени, прежде чем они смогут научиться этому сами путем опыта и ошибок. Кстати, это не моя теория, это проверено экспериментально. Теперь я подошел к самому главному. Этот маленький котенок никогда не видел кошки, убивающей мышь, но прикончил первую же мышь, которую встретил. Это было неделю назад, когда котенку было всего десять дней. Он был несколько неловок при этом, но лишь в первые десять секунд; столько времени понадобилось ему, чтобы понять, как это делается. Кто же помог ему так быстро научиться? — Он выпустил большую струю дыма. — Я.

Рой и Филлис изумленно взглянули друг на друга и разразились смехом.

— И на это я пришел смотреть! — простонал Рой. — На дока Эллиота, обучающего котят ловить мышей!

— Пожалуйста, перестаньте! — Эллиот еще больше раскраснелся. — Я рассказываю вам об одном из самых замечательных достижений в важнейшей области психологии животных, а вы прерываете меня идиотскими остротами. Слушайте внимательно, прошу вас. Своим преждевременным развитием котенок полностью обязан моей машине, вот этой красивой штуке в углу. Я назвал ее матуратором,[2] — правда, название не очень точное, но оно все же дает представление о характере машины. До того как этот котенок родился — в течение последних двух недель его утробной жизни, — его мать ежедневно по часу лежала под анестезией здесь на кушетке, и этот вот бомбообразный механизм был прижат к ее брюшной стенке в том месте, где находилась голова котенка. Я определял это место, конечно, флюороскопом. С момента рождения котенок по развитию и ловкости опередил своих сверстников. Он был первым среди них, выделяясь все больше с каждым днем. Сегодня он обогнал их примерно на месяц. Вывод ясен. Если мы сделаем то же самое для ребенка, он в считанные недели пройдет стадии, обычно требующие нескольких месяцев. Из грудного возраста он должен выйти за две-три недели, через два месяца он будет ходить, вскоре после этого — говорить… Фантастично, не так ли?