б) у родственных видов (это — параллелизм, и здесь, помимо перечисленных выше причин, важно еще сходство внутреннего содержания видов, их генетических программ);
в) у прямых предков (здесь те же генетические программы — главное).
Следовательно, надо учиться узнавать общую основу внешне не очень сходных форм поведения — подобно тому, как вы узнаете общую основу, например, переднюю конечность, и в грудных плавниках рыбы, и в крыле птицы, и в руке человека. Ну, а автор по мере нашего продвижения будет сообщать необходимые сведения, задавать вопросы и предлагать свои варианты объяснения.
Так, если вы узнаете, что самцы кузнечиков поют, чтобы привлечь самок (а те идут на их песню и — при возможности выбора — предпочитают поющего громче и чаще, а к тому же точнее воспроизводящего видовую песню), и что точно так же, пением, привлекают самок соловьи (а самки тоже предпочитают громче, чаще и точнее поющего), то вы должны знать: у этих двух видов такие сходные инстинктивные программы возникли на разной генетической основе, независимо (то есть конвергентно) — они не унаследованы от общего предка, ибо их общие предки были на уровне червей, а черви не издают звуков. Это такая же конвергенция, как и наличие у них крыльев, или органов слуха, или органов издавания звуков — тоже сходных по решаемой задаче, но независимых по происхождению.
А вот если вы узнаете, что своеобразным пением призывают своих самок… самцы гиббонов (близкого к человекообразным вида приматов) и самцы человекообразных орангутанов, то это — параллелизм, потому что их инстинктивные программы — скорее лишь варианты программ их общих обезьяньих предков: среди последних многие призывают самок голосом.
Брачные песни есть и у земноводных (вспомним лягушек), и у пресмыкающихся (степных черепах или крокодилов), и у птиц, и у млекопитающих — то есть у классов, связанных родством происхождения. Значит, их программы содержат как конвергенции, так и параллелизмы. И вот на таком фоне как вы оцените поведение испанского идальго, поющего серенаду под балконом возлюбленной? Как вариант реализации генетической программы, с одной стороны, параллельной программе орангутана, имеющей общие корни с программами лягушки и соловья, а с другой — конвергентной программе кузнечика, или как нечто чисто человеческое, ничего общего с предками и родичами не имеющее? Если вы скажете: возможно и то, и другое… или: чтобы сделать выбор, нужны дополнительные сведения (например, у всех ли рас и народов, на всех ли континентах и на изолированных островах в океане, только теперь или и в древности мужчины привлекали женщин голосом)… если вы спросите, что будет делать такой человек, как Тарзан, выросший вне людских традиций, и тому подобное, — то вы встали именно на тот путь, каким идут этологи, разбираясь в скрытых, часто рудиментарных инстинктивных основах поведения человека.
Мыслители XIX века полагали, что изначально у первобытного человека существовал промискуитет — беспорядочное спаривание всех со всеми. Теперь мы знаем, что это неверно. Во-первых, у ребенка ярко выражена инстинктивная потребность иметь не только мать, но и отца; значит, какой-то отец всегда был. Во-вторых, человек — очень ревнивое существо, и инстинкт тот явно древний; при промискуитете мужчины постоянно бы дрались, женщины тоже конфликтовали бы, да и между полами наблюдалось бы больше стычек, чем любви. В-третьих, при промискуитете мать выращивает детей одна, без помощи мужчины, а это первобытной женщине, жившей собирательством, было бы непосильно.
Исторический период застал человечество с четырьмя системами брачных отношений: групповым браком, полигинией (один мужчина и несколько женщин), полиандрией (одна женщина и несколько мужчин; большая редкость, существовавшая у одного из народов Индокитая) и моногамией (один мужчина и одна женщина), причем в двух формах — пожизненной и допускающей развод. Одиночная семья (мать с детьми без отца) встречалась лишь как вкрапление в общества с иными системами, если не верить мифам об амазонках. И во всех этих системах люди жили по-своему счастливо и не считали, что их система для них противоестественна! К нашему времени полиандрия исчезла, групповой брак сохранился у немногих диких племен, полигиния сильно сократилась, хотя и осталась у миллионов мусульман, а моногамия расширилась, однако моногамия не пожизненная, а с разводом. Одиночная семья (та, что без отца) тоже стала встречаться чаще. В XIX веке утописты предсказывали отмирание семьи и возникновение непожизненных связей по любви с коллективным воспитанием детей, но этого не случилось, да и не случится, так как придет в противоречие и с инстинктивной потребностью детей иметь родителей, и с материнским (родительским) инстинктом взрослых.
Археология установила, что предки человека на протяжении миллионов лет жили группами по нескольку десятков особей, но вот какой была брачная система в этих группах — неизвестно.
Вообще существование у человека нескольких брачных систем для биолога удивительнее, чем для остальных людей. Биолог знает, что брачная система — это видовой признак, что один вид животных имеет одну какую-то систему (или несколько ее вариантов) и никакую другую систему принять не может: она будет противоречить его естеству, его инстинктам (как, скажем, нашему естеству противоречит промискуитет). Но если биолог задумается над всеми аспектами полового и брачного поведения человека, в том числе и над теми, о которых писать не принято или даже неприлично, то он постепенно начнет обнаруживать уйму поразительных парадоксов, которые для своего объяснения требуют использования сравнительной этологии.
Кстати, вот один из таких парадоксов: почему в этой сфере о многом не принято говорить? Почему неприлично говорить не о пороке или недостатке человека, а о том, что естественно, необходимо, обязательно, без чего нас просто бы не было? О дыхании — пожалуйста, о пищеварении — тоже, даже о смерти можно, а о том, как мы себя воспроизводим, — нельзя?! Парадокс темы… В конце статьи читатель найдет разгадку и этого парадокса: почему область, куда мы вторглись, как бы запретна для человека.
Зададим нелепый, на первый взгляд, вопрос: зачем люди ведут половую жизнь? Если вы ответите — для продолжения рода, то будете, конечно, правы (то есть ваш ответ подразумевает, что половое поведение человека — это репродуктивное поведение, унаследованное от животных предков и имеющее своей единственной целью размножение). Но тогда вы никак не объясняете, почему половую жизнь ведут и те люди, которые уже не собираются размножаться или, более того, совсем не хотят, чтобы их половое общение завершилось рождением ребенка. Значит, половую жизнь ведут не только для продолжения рода. А для чего еще?
Вы скажете — для удовлетворения половой потребности, которая заложена в каждом человеке, и мужчине, и женщине. И опять будете правы. Но тогда возникает вопрос: откуда возникла такая избыточная по сравнению с необходимой для репродукции потребность и чему она служит? Ведь в природе все имеет или имело какую-то цель! Если вы, подумав, ответите, что потребность вести половую жизнь регулярно досталась нам в наследство от животных предков, то, конечно, не ошибетесь, но… но вы окажетесь в тупике, когда узнаете: такого нет почти ни у одного вида животных, а способность женщины вести половую жизнь непрерывно с момента полового созревания — такая же уникальная особенность человека, как пользование огнем и речью.
Но если это особенность именно человека, то, значит, возникла она в процессе формирования человека и тесно связана с ним. Эта гиперсексуальность женщины (и, как следствие, перманентное сексуальное общение полов) — не рудимент, подобно волоскам на руках или способности шевелить ушами, а новое приобретение — как прямохождение, изготовление орудий или речь. Поразительно, не правда ли? И непонятно. Это было непонятно всегда.
