Все присутствующие тихо ахнули, Эмбер же изобразила крайнее удивление своей удаче. Краснолицый Броункер наклонился и зашептал что-то на ухо Барбаре.

Та внезапно вскочила на ноги.

– Очень ловко у вас получилось, мадам! – вскричала она. – Но меня-то вы на мякине не проведете! Вы подло смошенничали, и я отвечаю за свои слова! – добавила она, обращаясь ко всем, стоявшим вокруг стола, и, в частности, к его величеству.

Эмбер занервничала, хотя герцог уже исправил положение и дайс-бокс, который она держала сейчас в руке, был тот самый, которым пользовалась Барбара. И Эмбер решила не сдаваться, сохраняя при этом уверенность и спокойствие.

– Разве вы можете запретить кому-то выбросить больше очков, чем у вашей светлости? И если получилось лучше, чем у вас, так, значит, это только благодаря мошенничеству? – Эти слова вызвали смех окружающих, и Эмбер почувствовала себя уверенно. Она небрежно швырнула дайс-бокс на стол.

Но обвинить кого-то в шулерстве было нешуточным оскорблением, хотя жульничали многие: некоторые дамы притворялись чрезвычайно благочестивыми или уверяли, что не пользуются косметикой, а также делали вид, что всегда играют честно. Быть пойманной на шулерстве и получить клеймо мошенницы в гостиной королевского дворца неожиданно показалось Эмбер чем-то совершенно ужасным. "Лучше мне умереть! – подумала она. – Это было бы невыносимо, если все вокруг станут свидетелями моего поражения от рук Барбары Пальмер.

А Барбара, убежденная, что загнала зайца в угол, с безжалостным лаем бросилась по следу.

– Только подложный дайс-бокс мог дать такие очки! Такая удача может выпасть один раз на тысячу при честной игре!

Эмбер стало страшно, она почувствовала растерянность и внутреннюю дрожь. Лишь через несколько секунд она нашлась, что ответить. Но, придумав ответ, она постаралась говорить уверенно и дерзко, с долей небрежности, чтобы ни у кого не осталось сомнения в ее честности.

– Ваша светлость, но ведь и ваш бросок был слишком удачным…

– Позвольте сообщить вам, мадам, что я никогда не жульничаю! – вскричала Барбара, которая часто проигрывала столь значительные суммы, что можно было подумать – либо она чересчур честно играет, либо просто неумеха. – Вот дайс-бокс, из которого я бросала кости! Проверьте его кто-нибудь… – Она схватила коробочку, потом неожиданно перегнулась через стол и протянула ее королю. – Вот, ваше величество! Вы видели всё, что произошло! Что вы думаете об игре? Скажите, кто сжульничал!

Карл взял дайс-бокс и внимательно осмотрел его и изнутри и снаружи с серьезным и вдумчивым выражением на лице.

– Насколько я могу видеть, – произнес он наконец, – с этим дайс-боксом все в порядке.

Эмбер сидела, оцепенев и боясь пошевелиться, сердце билось отчаянно, она боялась, что упадет без чувств. Это был бы конец, конец всему, после такого позора не стоит жить на свете…

– Ага! – выкрикнула Барбара торжествующе, таким трубным голосом, что Эмбер ощутила, будто ей провели ножом прямо по нервам. – Я так и думала! Ведь я знала…

– Но, – перебил ее Карл, – поскольку вы обе использовали один и тот же дайс-бокс, то я не вижу причины для всей этой суматохи.

Облегчение Эмбер было столь велико, что она чуть не упала на стол от перенапряжения. Но Каслмейн взвизгнула от возмущения:

– Что?! Но все было не так! Она подменила дайс-бокс! Она…

– Прошу прощения, мадам, но, как вы сами сказали, я видел все, и, по моему мнению, ее светлость играла так же честно, как и вы.

– Но…

– Теперь довольно поздно, – продолжал Карл невозмутимо, и его живые черные глаза быстро оглядели всех присутствующих за столом. – Не пора ли нам отправляться спать?

Все дружно рассмеялись, поняв, что представление окончено, и начали расходиться.

– Довольно подлая уловка! – зло пробормотала Каслмейн. Потом она наклонилась через стол и резко сказала Эмбер: – Я никогда не стану больше играть с вами даже за ломаный грош! – Она повернулась и пошла из зала в сопровождении Броункера, Бэб Мэй и маленького Джермина; они торопливо последовали за ней, как заботливые няньки.

Эмбер, еще не совсем пришедшая в себя и беспомощная, взглянула наконец на короля с благодарной улыбкой и беззвучно присвистнула. Карл взял ее за руку чуть пониже локтя, и Эмбер встала на ноги.

– Благодарю вас, сир, – тихо произнесла она, ибо он, конечно, знал, что Эмбер смошенничала. – Если бы не вы, я была бы опозорена на веки вечные.

– Опозорена – здесь, в Уайтхолле? – засмеялся Карл. – Это просто невозможно, моя дорогая. Вы когда-нибудь слышали, чтобы кто-то был опозорен в аду?

К Эмбер вновь возвращалась жизненная энергия и уверенность в себе. Она взглянула на Букингема, стоявшего рядом, с нескрываемой нагловатой усмешкой.

– Благодарю, ваша милость, – сказала она, хотя знала, что герцог подкинул ей фальшивый дайс-бокс не для того, чтобы помочь ей, а чтобы насолить своей кузине.

Букингем скорчил комическую физиономию.

– Я протестую, мадам. Уверяю вас, я не имею никакого отношения к вашей удаче – только не я. Господь с вами, весь мир знает, что я честный человек.

Все трое рассмеялись над этими словами. Эмбер заметила, что придворные глядят в ее сторону, и она поняла, о чем они думали. Сегодня король принял ее сторону и поставил Каслмейн в неловкое положение перед всеми. Этот факт мог иметь только одно значение – графиня Рэдклифф вскоре станет главной любовницей при дворе. Эмбер и сама так думала.

Они стояли и смотрели друг на друга, улыбки сошли с лиц, они даже не заметили, как Букингем откланялся и ушел. Эмбер поняла, что влюблена в Карла, как в любого другого мужчину. Исключением по-прежнему оставался Брюс Карлтон. Черные глаза короля с ленивым выражением раздували тлеющий огонь ее желания, тот тлеющий огонь, который Рэдклифф лишь пытался раздуть, но так никогда и не превратил в пламя, и она жаждала всем сердцем снова пасть в объятия Карла. Она совершенно позабыла, что Рэдклифф должен быть где-то поблизости, что он наблюдает за ней, но ее охватила волна бесшабашной смелости.

– Когда вы сможете отделаться от своей дуэньи? – негромко спросил Карл.

– Когда угодно.

– Завтра утром, в десять, устроит?

– Да.

– Я поставлю стражника, он пропустит вас через ворота Голбейн[14] на этой стороне. – Он поднял глаза, посмотрел поверх ее головы, слабо улыбнулся. – Вот идет ваш муж, у него уже рога пробиваются.

Слова короля неприятно поразили ее. Ваш муж!

Ее возмущало, что граф еще имеет наглость жить на свете, когда ей он теперь совсем не нужен. Эмбер даже представила, что он исчез из ее жизни, как изгнанный дьявол. Но вот он, здесь, рядом с ней, и Карл приветствует его приятной улыбкой. Потом король ушел, и Рэдклифф подал ей руку. Поколебавшись мгновение, Эмбер положила пальцы на его руку, и они медленно вышли из зала.

Эмбер долго боролась, чтобы прийти в сознание. Ей казалось, что на голову давит тяжелый груз, болели даже глаза. Боль в шее перешла на плечи и дальше на спину, когда она попробовала пошевелиться. Эмбер тихо застонала. Она начала ощущать неравномерные толчки и тряску, от которой у нее возникла боль в животе. С большим усилием она подняла веки и огляделась, стараясь понять, где она и что с ней происходит.

Сначала она увидела маленькие руки с выступающими венами, которые сжимали трость, стоявшую между ног. Потом она медленно подняла глаза и увидела скучное невыразительное лицо Рэдклиффа. Только сейчас она поняла, что неудобство вызвано веревками, которыми она была связана: щиколотки, бедра, колени, руки были плотно схвачены ими. Она и граф были в карете; сквозь окна можно было видеть лишь серое небо и зеленые поля да деревья с голыми ветками. Эмбер хотела заговорить, спросить его, где они, но невыносимый груз в голове давил все сильнее, пока наконец она снова не впала в беспамятство.

Она ничего больше не чувствовала, пока неожиданно не открыла глаза. Карета остановилась, кто-то стал поднимать ее. Она ощутила дуновение свежего вечернего ветерка на лице и глубоко вздохнула.