– Двадцать пять тысяч на покрытие долгов. Десять тысяч в год на содержание. Титул герцогини для себя и графство для детей… – На его лице появилось насмешливое выражение. – Вот это да, Барбара! Вы думаете, что я – царь Мидас. Запомните: я – нищий. Я, Карл Стюарт, страна которого только что пережила страшную чуму и самый ужасный пожар в истории человечества и сейчас погрязла по уши в долгах из-за войны. Вы чертовски хорошо знаете, что у меня просто нет средств на все это. – Он хлопнул рукой по бумаге и отшвырнул ее в сторону. Барбара улыбнулась и пожала плечами:

– Откуда же мне это знать, сир? Прежде вы давали больше, чем здесь написано, а теперь вы хотите от меня избавиться, хотя я ни в чем не виновата. Господь с вами, ваше величество, только из элементарного приличия вы должны дать мне хотя бы то, что я указала. Для того чтобы весь мир не стал относиться к вам враждебно, надо платить. И вы это превосходно знаете. Я лучше умру, чем соглашусь на меньшее, раз вы вышвыриваете меня… Мне иначе незачем жить на свете!

– Я отнюдь не собираюсь пустить вас по миру, но вы знаете, я не могу пойти на ваши условия.

– Но ведь мать пятерых ваших детей не должна выпрашивать средства на жизнь после того, как она наскучила вам, не правда ли? Подумайте, сир, как это будет выглядеть, если весь мир узнает, что вы выгнали меня с нищенским содержанием?

– А вам не приходило в голову, что во Франции существует несколько весьма тихих и уютных монастырей, где дама вашего вероисповедания могла бы обеспеченно и достойно жить на пять тысяч фунтов в год?

Барбара взглянула на него округлившимися глазами. Потом резко расхохоталась:

– Черт подери, ну и шутник же вы! Вот так номер! Вы можете представить меня монашкой?

Карл невольно улыбнулся.

– Пожалуй, не очень, – согласился он. – Но все равно я не могу назначить то содержание, которое вы требуете.

– Тогда, может быть, мы договоримся как-нибудь иначе?

– Как, например?

– Почему бы мне не остаться здесь? Возможно, вы не любите меня больше, но разве для вас имеет значение, если я буду продолжать жить во дворце? Я не стану тревожить вас: вы живите своей жизнью, я, – своей. В конце концов, разве это справедливо – обрекать меня на нищету только потому, что вы разлюбили меня?

Он знал, какая доля искренности была в ее словах, но тем не менее подумал, что, возможно, это наиболее простой путь решения проблемы: не будет никаких сцен, слез и взаимных обвинений. Вместо всего этого – постепенное отчуждение и отдаление. Когда-нибудь она станет жить за собственный счет. Да, так, пожалуй, лучше всего. Во всяком случае, меньше хлопот, да и расходов тоже.

Карл встал:

– Что ж, хорошо, мадам. Не доставляйте мне беспокойств, и мы мирно разойдемся. Живите как вам нравится, но тихо. И еще одно: если вы никому об этом ничего не скажете, то никто и не узнает, ибо я, со своей стороны, не стану разглашать нашей договоренности.

– О, благодарю вас, сир! Вы действительно добрый человек!

Она остановилась прямо перед ним, посмотрела в глаза. Ее взгляд был умоляющим, приглашающим. Она все еще надеялась, что поцелуй и полчаса в постели смогут изменить все, смягчить враждебность и недоверие, в которые превратилась страстная влюбленность, с которой все когда-то началось. Карл пристрастно поглядел на Барбару, потом, едва улыбнувшись, сделал легкий жест рукой и вышел из комнаты. Барбара обернулась ему вслед, она оцепенела, словно получила пощечину.

Два дня спустя Барбара отправилась в деревню сделать аборт, ибо этого ребенка, она была твердо уверена, Карл не признает своим. К тому же она решила, что ее отсутствие в течение нескольких недель поможет забыть все то неприятное, что произошло между ними, и Карл начнет скучать по ней, позовет снова, как уже бывало в прежние годы. «Наступит день, – говорила она себе, – и он полюбит меня снова, обязательно полюбит. И когда они увидятся в следующий раз, все будет по-другому».

Она жила на улице Мэйполу, узкой улочке в стороне от Друри-лейн, в двухкомнатной квартирке, которая выглядела так, как и должна была выглядеть: неухожено, где все было не на своих местах. Со спинок стульев свисали шелковые чулки, грязные юбки громоздились кучей на полу рядом с кроватью, стол был завален апельсиновой кожурой, и повсюду стояли немытые стаканы из-под эля. В камине было полно золы, видно, его годами не чистили. Мебель давно не протирали, и по полу носились хлопья пыли, потому что девушка, нанятая для уборки квартиры, не была здесь уже несколько дней. Все в квартире говорило о полном пренебрежении к порядку и опрятности, беззаботном презрении к бытовым удобствам.

Посреди комнаты танцевала Нэлл Гуинн.

Она танцевала босиком, вертелась и кружилась, высоко вздымая юбки, красиво изгибая гибкое тело, полностью отдавшись стихии танца. В кресле, развалившись, сидел Чарльз Харт: полузакрыв глаза, он наблюдал за ней. Рядом, верхом на стуле, сидел Джон Лэйси, тоже работавший в Королевской театре и.тоже любовник Нэлл. Здесь же был мальчик лет четырнадцати-пятнадцати – уличный музыкант, которого позвали господа, он пиликал на дешевой скрипочке. —

Когда она наконец остановилась и склонилась в глубоком реверансе, столь низком, что коснулась головой коленей, мужчины зааплодировали. Нэлл взглянула на них с восхищением, она еще слегка задыхалась от перенапряжения.

– Вам понравилось? Вы действительно считаете, что я танцую лучше нее?

– Лучше? – махнул рукой Харт. – Да после вас Молл Дэвис выглядит, как – беременная корова.

Нэлл засмеялась, но вдруг выражение ее лица резко изменилось. Она взяла апельсин и начала его чистить. Надула губы, изображая обиду.

– А что мне от этого проку? Последнее время на мои представления никто не ходит. В партере пусто, как в башке голландца, и все после того, как его величество подарил ей бриллиантовое кольцо! Только и крутят головами, чтобы посмотреть на новую шлюху короля.

– Я полагаю, новая любовница короля недолго будет вызывать любопытство, – заметил Лэйси, выбивая трубку о край стола. Он растер на полу упавший пепел и добавил: – Не больше пары недель.

В этот момент раздался громкий стук в дверь, и Нэлл побежала открыть. В дверях стоял лакей в ливрее.

– К вам пожаловала миссис Найт, мадам. Она желала бы поговорить с вами. Она ожидает вас в карете.

Нелл взглянула на мужчин и подмигнула.

– Заговори о дьяволе – и вот пожалуйста. Выпивка в шкафу, а на полке,, возможно, найдется что-нибудь поесть. Я вернусь через минуту.

Она исчезла, но через мгновение вернулась, чтобы надеть туфли на высоких каблуках с квадратными носками, взмахнула юбками и сбежала вниз по лестнице на улицу. Там стояла золоченая карета. Лакей открыл ей дверцу. В карете сидела Мэри Найт, ее красивое лицо было выбелено до блеска, она протянула руку, украшенную драгоценностями, и помогла Нелл войти.

– Поднимайтесь, милочка. Я хочу поговорить с вами. – Ее голос был теплым и мелодичным, от нее исходил дурманящий аромат духов.

Нелл покорно забралась в карету и села рядом, ничуть не осознавая своей неопрятности; она смотрела на Мэри с восхищением:

– Боже мой, Мэри! Клянусь, вы хорошеете с каждым днем!

– Пустяки, дитя мое. Просто я теперь ношу дорогие наряды да и украшения, вот и все. Между прочим, где то жемчужное ожерелье, которое вам подарил милорд Бакхёрст?

– Я отослала его обратно, – пожала плечами Нелл.

– Отослала обратно? Силы небесные, зачем?

– О, не знаю. А для чего мне эта нитка жемчуга? Моя мать обязательно заложила бы ожерелье, чтобы купить выпивку или чтобы вызволить Розиного мужа из Ньюгейта. – (Рози была сестрой Нелл.)

– Позволь мне, милочка, дать совет. Никогда ничего не отдавай обратно. Часто бывает, когда женщине стукнет тридцать, ей не на что жить, кроме как на те подарки, которые она получила в молодые годы.

Но Нелл было семнадцать, и тридцать были от нее за тысячу лет.