А еще через час Юрка с Васьком шагали домой, и малыш, прижимая к груди, нес две картонные коробки с круглыми дырочками, из которых раздавался неистовый писк.

— Не сердись, Васек, — сказал Юрка дома, — видишь, едва взяли всех — не было в карбасе места…

— Я не сержусь, — с достоинством ответил Васек, — раз ты обещал — значит, покатаешь…

Отцовский сейнер вернулся с промысла и стал под разгрузку у причала фактории. Юрка не находил места. Ему надо было рассказать обо всем, что случилось на падуне. А это оказалось так нелегко. Когда отец был вдали, Юрка прямо-таки исходил желанием скорее увидеть его, чтоб свалить с плеч эту тяжесть. Но вот Юрка увидел отца: он сбежал с мостика, улыбнулся, поблескивая стальными зубами, помял его в руках, хлопнул по спине…

Ну попробуй тут открой рот!

До вечера отец был страшно занят, только на пять минут забежал домой перекусить. А вечером, когда пили чай, когда самое время побеседовать, рассказать о Валерии было просто невозможно: во-первых, говорить такое при свидетелях нельзя, во-вторых, уж очень весело светились у отца глаза, когда он рассказывал, как они зацепили плотный косяк трески. Даже старший помощник, второй штурман и повар стояли у рыбодела — специального стола для обработки рыбы — и шкерили ее: отрубали голову, потрошили…

— Значит, план есть? — спросил дедушка Аристарх, раскалывая щипцами сахар: он привез сдавать семгу.

— Пожалуй, лишнего взяли центнеров пять, — проговорил отец, отхлебывая горячий чай.

— Ну вот видишь, а ты боялся.

— Ничего я не боялся, — рассердился отец, — только где это видано, чтоб всучивали тебе никудышный сейнер, а твой — другим… Чужими руками жар загребать — это легче, чем свои в огонь совать… До сих пор не согласен…

— Первый час уже, — сказала мать, — сколько можно спорить?

Ну когда же мог Юрка поговорить с отцом!

Уже засыпая, Юрка решил утром пойти с отцом на сейнер и по дороге обо всем рассказать. Но, как назло, проспал, и, когда проснулся, в доме не было даже Васька. На полу в лучах солнца лежала пушистая кошка и сладко позевывала.

Чайник успел простыть, пока Юрка спал. Он съел половину пирога-рыбника, кусок хлеба с колбасой, сунул в рот два куска рафинада и вышел из дому, раздумывая, где сейчас может быть отец: в конторе правления, в мастерских или на фактории…

На берегу губы сидела стайка ребят.

Малыши строили из песка крепость — с угловыми башнями, бойницами и внутренним двором.

В сторонке Васек с Костиком Сениным бросали в море железный шар-кухтыль, и небольшая волна исправно вкатывала его на берег. Песок был волнистый и очень мягкий.

«Пляж, как в Сочи, — вспомнил Юрка слова дяди Вани, — даже лучше в сто раз — там галька, а вот холодина, как на полюсе… Повысить бы температуру градусов на десять, весь бы Союз приезжал отдыхать в Якорную губу…»

К берегу на велосипеде подъехал Серега Ермилин, тот самый, что участвовал в секретной экспедиции. Соскочив с седла, Серега выхватил из рук Васька кухтыль, положил на ладонь и, как спортсмены бросают ядро, разбежался и толкнул в море.

Шар плюхнулся далеко от берега, и малышам, наверно, пришлось бы долго ждать, когда волны выкатят его на берег. Они так и не дождались этого, потому что заскучавший вдруг Васек упросил Серегу покатать его на велосипеде.

Серега посадил малыша на раму боком — ноги свисали в одну сторону, повел велосипед вверх, добрался до мостика, вскочил в седло и покатил вдоль домов.

Более взрослые ребята играли в ножички, к ним подсел и Юрка. Минут через десять он услышал хруст велосипедных шин на песке и тяжелое дыхание Сереги. Тот подкатил к нему и спрыгнул на землю. Лицо у него было мокрое, тонкие губы странно дергались, прыгали и кривились.

— Там… Васек… — невнятно забормотал он. — Упали мы с мостков… Он кричит — встать не может…

Юрка вскочил с песка.

— У бани… Я поднимаю, а он не встает…

Юрка побежал. За ним, ведя рядом велосипед, припустил Серега. Под ногами прогибались и скрипели доски мостков; овцы и куры, бродившие поблизости, отбегали в сторону.

Васек лежал на песке и негромко плакал. Юрка склонился над ним, взялся за плечи и хотел посадить, но Васек резко вскрикнул.

— Ну что ты, маленький? — Юрка встал на корточки. — Что с тобой? Ушибся?

Васек мотнул головой. Лицо у него было очень бледное, осунувшееся. К мокрым от слез щекам прилип песок, песком были забиты и светлые волосы, и вельветовая курточка, и брюки из «чертовой кожи» тоже были облеплены песком.

— Больно? — спросил Юрка. — Где?

— Нога… — простонал Васек. — Нога…

Рядом стоял Серега, держал велосипед, и лицо его было такое яге бледное, как и у Васька. Серега чуть оправился от испуга и говорил более членораздельно:

— Вот тут… Ехали мы… Коза разлеглась на досках. Звоню. Оглохла, что ли, — ни с места. Хотел спрыгнуть, запутался штаниной в педали — и полетели. О край мостка ударились… Ну и вот…

Юрка просунул под Васька руки и оторвал от песка. Васек закричал:

— Нога!.. Нога болит…

— Ты за плечо держись, — сказал Юрка. — Сейчас я тебя домой отнесу, полежишь — и все пройдет.

Юрка осторожно понес его. Ваську, видно, было очень больно. Он закрывал глаза и вскрикивал.

Юрка прижимал его к себе, старался держать так, чтобы ноги не болтались. Нес и говорил:

— Ну потерпи немного, уже недалеко. Ты ведь будешь капитаном, а капитаны не плачут. Ну еще немного. Сейчас будет дом.

Васек терпел. Морщил лоб, кусал губы и закрывал глаза. Его тонкие, горячие как огонь пальцы впились в Юркину шею, и, когда Юрка принес брата к дому, тот был в полузабытьи и никак не хотел разжимать на шее пальцы.

Серега все время шел следом, достал из потайного места — из-под бочки — ключ, открыл дверь и придерживал ее, когда Юрка вносил брата.

— Побудь здесь. — Юрка бросился в контору правления колхоза, где был телефон.

Дул сильный ветер. Он крутил над поселком песчаные смерчи, подбрасывал выше крыш клочья бумаг, мусор. На зубах хрустел песок.

Через полчаса из Шнякова примчалась пограничная моторка; из нее вышли два человека в белых халатах. Один — полный, лысый, в очках — терапевт Андрей Игнатьевич, второй — санитар с носилками.

— Пустяки, — сказал врач, осмотрев Васька, — сильный ушиб… Скоро заживет…

Юрке он сказал другое, когда они вышли из дому: перелом голени левой ноги: хирурга сегодня в больнице нет и завтра не будет — ушел до понедельника на дальнее озеро порыбачить. Придется наложить на ногу шину и вызвать по радио врача из какого-нибудь другого места.

Санитар на той же моторке съездил в больницу за шиной, а Андрей Игнатьевич с Юркой остались у койки с Васьком.

— Погода испортилась, — сказал врач, — видишь, как песок сечет окно… Боюсь, Мурманск не выпустит самолет.

Андрей Игнатьевич не ошибся. Скоро стало известно, что райком партии связался по радио со штабом Северного флота и штаб обещал в самое короткое время прислать хирурга.

Весь поселок уже знал о случившемся. С фермы прибежала мать, отец тоже приехал на дорке с фактории.

Время тянулось медленно. Васек лежал, закрыв глаза, на койке. Левая нога его была в белой шине, толстая, огромная, и мать ходила по дому, вытирая платком глаза, прикладывая кончик его к подбородку.

— Катер! — закричал кто-то во дворе, где собралась кучка ребят.

Юрка выскочил из дому.

Высоко вскинув нос, отводя в стороны — слева и справа — волны, к берегу мчался торпедный катер. Юрка увидел белый помер на его борту, трубы торпедных аппаратов и командира на мостике. Катер сбавил скорость. Нос его опустился, рев моторов приутих, волны опали.

Несколько взмахов весел, и шлюпка доставила на берег военного с чемоданом. Двое матросов вынесли носилки, и минут через десять на них очутился Васек. Слабо покачиваясь, плыл он через поселок к губе.

Сбоку шли отец с матерью и Юрка, сзади валила гурьба ребят.