А если под угрозой можно предать, то остается один шаг до оправдания того, что и за деньги тоже предать не грех. Если выгодно, то глупо не воспользоваться. Как там незабвенный дон Корлеоне говаривал? «Ничего личного – только бизнес». Предложат хорошую цену – и все можно и оправдано? И не важно, какова эта цена и в чем измеряется: в гривнах, рублях, долларах или в возможности сберечь свою шкуру. Главное – выгодно.

Спирьке в тот момент показалось выгодно предать – и он предал. Да, просчитался – жизнь ему спасти такой ценой не удалось бы в любом случае – не мы, так ляхи все равно в итоге шлепнули бы. Ходок-то умнее и наверняка изворотливее, но и он бы предал, только торговался бы дольше. И себя бы потом прекрасно оправдал. Но не прокатит: демократический приоритет ценности каждой отдельно взятой жизни тут, слава богу, не актуален. Так что хрен ему, а не мораторий на смертную казнь! Пусть привыкает теперь и «фактор осины» в свои расчеты включать».

Возвращаясь в хозяйский дом, Мишка задержался на крыльце, вслушиваясь в доносившиеся из-за угла голоса. Оказалось, Илья не удовлетворился вчерашним бенефисом перед купцами и сейчас продолжал развивать и закреплять свой успех, заново пересказывая байку про мудрый выбор невест в славном воинском селе Ратном. То, что аудитория на этот раз оказалась попроще, его не смущало. Байка, как водится, при этом обрастала новыми, совсем уж фантастическими деталями, вроде Бурея, с риском для жизни спасающего из-под рухнувшего забора чуть ли не насмерть пристукнутых им девок. Во всяком случае, вещал обозный старшина с упоением, токуя не хуже тетерева.

– Не знаю, какие у вас там девки, но ты-то, Илюха, здоров врать! – загоготал кто-то из приказчиков.

– Вра-а-ать? – протянул Илья. – Привезем мы зимой сюда наших девок – сами увидите, насколько они от ваших клуш отличаются! Вот тогда и попомните мои слова! Что там Алена в молодости! Да у нас одна Млава всех ваших туровских девок за пояс заткнет! Верно я говорю?

Илья обращался за подтверждением к стоявшим поодаль отрокам. Те в ответ молча закивали головами, но некоторые при этом почему-то ежились и потирали кто ухо, кто шею.

Ни одно официальное мероприятие, сколько Ратников себя помнил, никогда не обходилось без своеобразного ритуала или, говоря канцелярским языком ТОГО времени, без протокола. Как и всякий ритуал, протокол подсказывал участникам действа необходимые телодвижения или слова, и поднаторевший в конкретном ритуале человек выглядел вполне адекватным, не прикладывая порой к этому никаких усилий, на одной только памяти.

До таких высот ЗДЕСЬ Мишка еще не дорос, хотя, спасибо покойному отцу Михаилу за науку, во время благодарственного молебна в честь чудесного избавления княгини Городненской Агафьи Владимировны «с чады и домочадцы» от гибели, грозившей им от рук злокозненных татей, держался, как и подобало благовоспитанному отроку из благородного семейства. Церковь при монастыре Святой Варвары была небольшой, народу в нее набилось немало, встречи с настоятельницей до ее разговора с княгинями можно было не ожидать, так что Мишка сам не заметил, как расслабился, внимая проповеди, крестясь и отбивая поклоны практически на автопилоте.

После завершения молебна и в самом деле последовала «встреча на высшем уровне за закрытыми дверями», куда молодого сотника, естественно, не пригласили, и он маялся с остальными опричниками; хорошо хоть не во дворе под мелким, но упорным снежком, а в каком-то достаточно теплом, хоть и тесном помещении. Когда за ним пришла молчаливая монахиня неопределенных лет и настолько невыразительной внешности, что, казалось, у нее лица и вовсе нет, от облегчения, что тягостное ожидание наконец-то закончилось, он чуть было не побежал вперед, да провожатая шла неспешно, чинно, не отрывая глаз от пола.

Настоятельница поразила Мишку резким контрастом по сравнению с этой бесцветной, как провисевшее десять лет в пыльной кладовой пальто, бесстрастной и погасшей для жизни тенью, чью половую принадлежность можно было угадать только по отсутствию бороды. Прежде всего, прабабка Варвара совершенно неожиданно оказалась вовсе и не бабкой. То есть тут она, разумеется, считалась дамой вполне преклонного возраста, хотя на самом деле ей было всего-то около сорока лет, да и выглядела, мягко говоря, не лучшим образом: худая, почти костлявая, с темными кругами под глазами, выдававшими то ли частые и бурные переживания, то ли какую-то болезнь.

Тем не менее даже сейчас на, бесспорно, породистом лице сохранились следы былой, хоть и экзотической для славян красоты. Ратников безо всяких усилий представил, как хороша была она в молодости – той жгучей, быстро угасающей, но невероятно эффектной в краткий период своего расцвета красотой, свойственной южанкам.

Интересно, как она приняла свою судьбу? Брак с князем Святополком явно династический, ее мнения никто не спрашивал – просто отдали замуж в силу каких-то «высоких» договоренностей. Разумеется, женщины в таких семьях с самого детства готовы к тому, что их брак совершится помимо их желаний в угоду политической необходимости, но заменой любви, которую ждут все прочие юные и не очень девицы, для них является будущая власть и те возможности, которые она может дать. А с этим Варваре не слишком повезло: Святополк женился на юной гречанке, будучи сам уже в годах, прожить с ней успел всего несколько лет, после чего оставил молодой вдовой.

Удовлетворил ли ее статус вдовствующей княгини, уехавшей из столицы, более того, постригшейся в монахини? Вряд ли. Даже сейчас, на увядшем лице, ее глаза горели живым огнем, совершенно неподходящим для образа удалившейся от мира и отрешенной от всего земного монахини. Женщина с ТАКИМИ глазами просто не могла оказаться покорной судьбе.

Княжича с княжной в горнице не оказалось, зато кроме княгинь Агафьи и Ольги обнаружилась Евдокия, которую, судя по всему, мать-настоятельница только что расспрашивала или наставляла – во всяком случае, у Мишки создалось именно такое впечатление. При его появлении Варвара, закончив беседу, благословила отроковицу и повернулась к новому гостю. Привычно зардевшаяся при Мишкином появлении Дунька рыпнулась было к выходу, но Агафья придержала ее за локоть и кивком отправила к себе за спину, где та и притихла, безуспешно пытаясь скромно потупиться, вместо того чтобы разглядывать Мишку.

«Как бы не окосела, прости господи… Она-то здесь зачем? Агафье для услуг, что ли?»

Тем временем в ответ на его поклон и почтительное приветствие настоятельница милостиво кивнула, перекрестила гостя и протянула для поцелуя наперсный крест. Голос, чуть надтреснутый, с едва заметным акцентом прозвучал, пожалуй, слишком твердо для женщины.

– Ну здрав будь, сотник Михаил! Наслышана о тебе. Радостно видеть в столь юном отроке доблесть, достойную взрослых мужей. – Варвара разглядывала Мишку, как хищная птица внезапно обнаруженного в своем гнезде незнакомого птенца, словно прикидывая, отобедать им или признать своим. – Тем более, я слышала, в тебе течет кровь достойного рода.

«Ну что, каково вам самому почувствовать себя в роли «черного ящика», уважаемый сэр? И «бабуля», и обе действующие княгини явно изучают вас, так что продвигайтесь осторожненько, на цыпочках, не уподобляясь слону в посудной лавке: ловите моменты, когда надо выдавать этим «управляющим субъектам» те реакции, которые помогут сформировать у них нужное ВАМ мнение о вашей особе. Знать бы только, что им всем от меня нужно? Вряд ли одно и то же – это было бы слишком хорошо».

Мишка собрался ответить что-то подходящее случаю, но неожиданно за него это сделала Агафья.

– Отрок сей достоин всяческих похвал, матушка, – пропела княгиня Городненская. – И храбрость явил, и разум: вызволил нас с детьми из полона, аки герой, про коих летописи повествуют. Не посрамил рода, к которому по праву крови себя причисляет.