— …что я не выдержала, — заключила Миранда. — Мой организм не справился с этим: ни мозг, ни нервная система, ни сердце, ни легкие. Я оказалась слабее — и на уровне сознания, и физически. Мой разум обрывал уже последние причальные канаты, дрейфуя куда-то прочь, а тело без него…

— …умирало. В нарисованной тобой картине есть смысл. Похоже, это близко к истине. Миранда слегка улыбнулась:

— Значит, ты спас мне жизнь. Спасибо.

Бишоп надеялся, что у Миранды сохранились лишь смутные воспоминания о том, с каким грубым, почти жестоким насилием он удерживал ее на самом краю пропасти. Тут была задействована темная сторона его психики, любое напоминание о которой могло вновь заставить Миранду относиться к нему с повышенной осторожностью.

— Добро пожаловать обратно в мир живых. — Бишоп изобразил на лице улыбку.

Миранда ответила коротким смешком, но тут же помрачнела, когда взгляд ее уперся в злосчастную спиритическую планшетку.

— Итак, чей-то дух, с которым девочки вошли в контакт, вероятнее всего, по-прежнему здесь.

Она говорила спокойно, будто смирившись с пребыванием злобного, отчаявшегося духа в доме, но на самом деле ей было не по себе.

— Ты в этом абсолютно уверена?

— Нет, но пока примем это как факт. Так будет лучше для нас.

— Значит, мы оба слепы, как парочка летучих мышей, слепы в психическом смысле. Отсюда вывод, что нам следует из осторожности не использовать свои психические способности до поры до времени, иначе мы вдруг ненароком приоткроем дверь и предоставим духу еще один шанс. Мы его сейчас не трогаем и не ощущаем, и дух не сможет атаковать нас, но любой человек, даже с малейшими телепатическими способностями, уже подвергается риску.

— Бонни нельзя возвращаться сюда, — сказала Миранда.

— По крайней мере, не раньше, чем мы решимся вновь использовать свои способности и разобраться в том, что здесь происходит, — согласился Бишоп. — Она слишком молода и эмоционально возбудима. Вряд ли ей удастся оградить себя, в особенности если здесь бродит дух Стива Пенмана, который и при жизни считался существом жестоким и агрессивным.

Вспомнив, с какой свирепостью ее атаковал пришелец с того света, Миранда вздрогнула. Бонни обладала хорошей, надежной психической защитой, но в этой броне всегда могло оказаться уязвимое место по причине физического недомогания или простой небрежности, свойственной юности. Особенно велик риск для такой натуры, как Бонни. Будучи по своей психической природе медиумом, она настроена, как чуткий инструмент, на контакты с потусторонним миром.

— С ней будет все в порядке, Миранда, — попытался успокоить ее Бишоп.

— Надеюсь.

— Ты говорила, что духу надо накопить энергию, иметь достаточно сил, чтобы убраться отсюда восвояси. А до тех пор он все равно будет здесь. Правильно?

— Правильно, — кивнула Миранда, хотя полной уверенности в этом не испытывала.

— Тогда у нас есть время на короткую передышку. И на то, чтобы заняться более насущной проблемой.

Он был прав, и Миранда постаралась отрешиться от всех своих сомнений. Она продолжила рассуждения:

— Слухи о том, как мы смогли обнаружить тело Стива Пенмана, уже распространились повсюду. Скоро, так или иначе, до убийцы дойдет, что Бонни представляет для него опасность.

— Да… если он поверит в ее способности.

— Ты сам говорил, Бишоп, что этот убийца считает себя всевластным и неуловимым. На его раздутое тщеславие как раз подействует мысль о том, что мы способны нарушать его планы лишь с помощью паранормальных средств. Ему даже польстит, что призрак одной из его жертв вмешался в схватку на нашей стороне. А затем ему придет в голову идея, как лишить нас нашего последнего оружия. Если он уверовал, что его жертвы могут говорить устами Бонни, то есть угроза, что она разоблачит его, произнесет вслух его имя. Значит, у нас есть все основания бояться на данное время не бестелесного призрака, а реального чудовища, не мертвого, а живого.

Миранда нервно вскочила и устремилась к окну. Уличные фонари были еле видимы в снежной круговерти. Ветер завывал с прежней силой.

— Как я ненавижу… — глухо произнесла Миранда.

— Что? — встрепенулся Бишоп.

— Вот такие издевательства природы над нами. Мы отрезаны, изолированы от мира, вынуждены прятаться в замкнутом пространстве, и все благодаря ее капризным выходкам. Мы беспомощны и вынуждены ждать, когда она соизволит выпустить нас на волю. А где-то поблизости маньяк наливается злобой и выбирает себе следующую жертву. Молю бога, чтобы пурга загнала его в логово…

Бишоп подошел к ней и обнял, сомкнув пальцы чуть ниже ее трепещущей груди, а подбородком уткнулся в ее плечо.

— Для такой неверующей, как ты, странно слышать обращение к тому, кого нет.

Некоторое время Миранда оставалась напряженной, потом расслабилась под влиянием излучаемого им нежного тепла.

— Ты услышал мою мольбу?

— Все, что ты шепчешь, я слышу, но я не вторгаюсь в твои мысли.

— Давай на этом пока поладим. Для меня бог — лишь символ. Каждый человек, будь он самый отъявленный атеист, в трудную минуту готов поверить, что есть какая-то высшая справедливость, какая-то добрая сила, противостоящая злу.

— О боже, как красиво ты выражаешь свои мысли, — улыбнулся Бишоп.

Она невольно отметила:

— Ты тоже упомянул бога.

— Это вошло в наш лексикон.

— Считай, что я тоже вспомнила о всевышнем лишь по привычке.

— Но ты же убеждена, что какая-то часть нас продолжает существовать и после физической смерти?

— Для меня это не связано с религией, с вознаграждением за праведную жизнь и с наказанием за грехи. Это просто признание факта, как и, например, непреложного круговорота в природе. Деревья теряют листья осенью и обретают новые весной. Начинается новый цикл. Они вновь наливаются соками, пускают корни все глубже. С каждым циклом они растут, но, достигнув положенного предела, умирают, создавая почву для молодой поросли.

— Про наши тела я все понимаю — мы естественное удобрение. Но куда деваются души? Они, как листья с древа жизни, тоже, кружась под ветром, опадают по осени и гниют в общей свалке или их кто-то собирает и сжигает? Иначе бы таких душ собралось с только, что никакому богу не разобраться, хоть он и вечен.

— Да нет. — Миранда недовольно поморщилась, но все же вступила в дискуссию. — Тела — это опавшие листья с незыблемой души. Представь, что мы пользуемся нашим телом как бы напрокат, на один сезон, как дерево ежегодно весной одевается в свежую зелень. Мы вырастаем, живем, вянем, умираем, а внутри нас наши души зреют, набираются опыта… и живут все в том же одном дереве, пока тому дереву не придет срок уступить место другому.

— Стройная теория, которая многое объясняет.

— Что? — быстро спросила Миранда. — Что объясняет?

Бишоп откликнулся не сразу, подыскивая подходящую интонацию для ответа.

— Объясняет то, почему я когда-то впервые положил на тебя глаз.

— О боже!

— Опять ты помянула божье имя всуе. — Бишоп улыбнулся. — Не кажется ли тебе, что наши души соседствуют, как деревья в одном саду, хоть листва у них и разная?

Миранда сделала вид, что не заметила намека, и продолжала развивать свою теорию:

— Душа постепенно стареет. Она, конечно, набирается мудрости, проходя через разные стадии в живой и мертвой материи, если уверовать в теорию перевоплощения. Может быть, мы с тобой и есть телепаты, потому что наши души прошли долгий путь. И мое, и твое дерево… Пора настала выкорчевать их с участка вдумчивому и рачительному хозяину.

— Невеселый вывод, — подстроился под настроение Миранды Бишоп. — Жаль, что наши души не помнят, как они жили раньше. Надеюсь, мы были не лягушками и, не дай бог, не глистами. Мне бы очень хотелось пожить, как Карл Великий.

— Тебе бы больше подошла роль Распутина, — улыбнулась Миранда. — А впрочем, ты бы успел везде.

Она отвернулась от окна и полностью отдала себя его ласковым, теплым рукам.

— Сколько возможностей! Сколько приключений! Сколько потрясающих эмоций! Если бы мы могли восстановить это в памяти, — прошептал Бишоп.