Бешеные атаки ветра на окна палаты пугали девочек, и никакие игрушки не избавляли их от желания спрятаться с головой под одеяло и там тихонько поскуливать от страха. Поэтому Бонни и Сет совершили быстрый налет на больничную видеотеку за мультиками, прихватили в буфете остатки сладостей, запустили в палате телевизор и заткнули девочкам рты шоколадными батончиками.

Фильм, который выбрали девочки, был таким жестоким, что Сет не выдержал:

— Я не могу спокойно сидеть и смотреть, как охотники расправляются с матерью Бэмби, особенно под вой настоящего ветра. Никогда не думал, что дети так жестоки. Наверное, потому, что любопытны…

Он встретился взглядом с Бонни и увидел в них понимание и сочувствие, именно то, что ему требовалось.

— Нам необязательно смотреть кино с ними. Девочки отвлеклись, ну и слава богу. — Она улыбнулась мягко, светло, обволакивающе. — А чем заняться нам, взрослым людям?

— Я приволок кучу игр. Хочешь маджонг?

— Что угодно.

Сет порылся в сваленной им в углу груде картонных коробок, но первой ему под руку попала спиритическая доска.

Он оторопел.

— Наверное, я прихватил ее по ошибке, — невнятно оправдывался он. Его вмиг побелевшие губы едва шевелились.

Бонни устремила на него прямой, ясный взгляд и попросила, нет, скорее приказала:

— Ты не мог бы, Сет, закинуть ее обратно на полку, где ей и место?

— Конечно. Я не понимаю, почему она здесь. Я не могу… с ней справиться.

— Это дверь, Сет. Я не хочу ни по собственной воле, ни повинуясь чужому давлению открывать ее. Хотя меня и тянет сделать это.

— Безумие!

— Заткнись! — Бонни не на шутку рассердилась. — Остерегайся произносить это слово. Тебе до сих пор кажется случайным, что эта игрушка следует за мной по пятам?

— Я уже готов в это поверить. Но кто и зачем ею управляет?

— Не знаю… Пока не знаю. — Бонни пронизало таким ледяным холодом, что она скорчилась, словно в судорогах. Это длилось лишь мгновение, и Сет ничего не заметил. — Может быть, Линет готова сказать мне, кто ее убил? Ради этого стоит открыть дверь… Если бы я только была уверена, что смогу совладать с той силой, которая захочет ворваться следом! А я не уверена, у меня слишком мало опыта.

— Но ты уже открывала дверь в тот мир. — Сет сам дивился, что почти соглашается с безумными рассуждениями своей любимой девушки, противоречащими реальности.

— Да, но Рэнди напомнила мне, как это опасно, и я обещала ей больше так не поступать.

Сет изумленно разинул рот, потом закрыл его и на какой-то момент стал похож на рыбу, внезапно вытащенную из воды.

Бонни даже засмеялась, но тотчас посерьезнела.

— Прости, что я пичкаю тебя, с твоей точки зрения, полной чепухой. Но ты мне сейчас напомнил простака из какого-то мультика, который проглотил мушку, и она у него внутри жужжит. Давай выберем себе какую-нибудь нормальную игру и отвлечемся. Только найди для нас что-то уж не совсем детское.

— Согласен на сто процентов.

Сет выскочил в холл, зажав под мышкой спиритическую доску. Он выбрал для опасной игрушки место на самой верхней полке в кладовой и закидал ее всякой ерундой, так чтобы даже краешек доски не высовывался и не мог соблазнить кого-либо вытянуть игрушку из-под наваленной груды. Покинув кладовую, он стал крутить дверную ручку, в надежде защелкнуть замок, и тут он услышал опять…

Опять этот шепот.

Сет прижался к двери ухом. Он различил голос или голоса, что-то быстро шепчущие, и в этом невнятном шепоте присутствовал определенный ритм.

Он бы никогда не поверил, что от страха волосы могут встать дыбом на голове, как пишут в книжках про всякие ужасы.

Сет несколько секунд пребывал в параличе, потом смог пошевелить рукой, повернуть ручку в обратном направлении и приоткрыть дверь. Молчание, тишина…

Что за чудеса происходят в кладовой детских игрушек, куда каким-то образом попала игрушечная спиритическая доска? Он выждал некоторое время, насколько хватило ему терпения, и рывком распахнул дверь настежь.

В комнатушке с полками, забитыми игрушками, никто не шептался, никто не шевелился. Безжалостно яркий свет лампочки под потолком высвечивал ее всю — никаких потаенных углов. Здесь было тихо, даже завывание ветра снаружи сюда не доносилось.

— Ты, дружище, уже почти свихнулся, — обратился Сет к самому себе.

И все же обратный путь к ожидающей его Бонни он проделал почти бегом.

— Нет, — сказал Бишоп. — Не надо… я не хочу.

Но его заставили насильно, против его желания просматривать повторно этот фильм, фильм, запечатленный не на реальной пленке, а в подсознании Миранды, — калейдоскоп кадров, передаваемый ему по телепатическому каналу и сопровождаемый не шумами и не голосом комментатора, а беззвучными, но раздирающими душу взрывами ее эмоций. Миранда демонстрировала ему то, что ей пришлось пережить за последние месяцы.

Он видел мертвые тела — как их обнаружили и где, одно за другим. Он вместе с Мирандой поначалу задавался вопросом, кто этот мертвец, и чего недостает в той или иной жуткой находке, и как это укладывается в головоломку, мучительно неразрешимую?

Он теперь догадывался, как до него догадалась Миранда, что должно быть пять жертв, причем пятая — отличная от четырех прежних, но только после пятого убийства они с Мирандой сольются воедино и как любовники, и как психически неразделимое могущественное существо, как когда-то уже было, давным-давно, прежде, в прошлом, упущенном и забытом. Но второй вариант страшного фильма имел другую концовку, где будущее предстало воочию, таким, как его предсказывала Миранда.

Сначала что-то смутное, зыбкое… потом Бонни.

Бонни в опасности, и рука… рука с пистолетом, направленная на Миранду. А когда Миранда потянулась в ответ за своим оружием, раздался выстрел, затем болезненный стон, звуки предсмертной агонии какого-то существа, и наконец смерть, молчание.

После просмотра всей этой дважды прокрученной в сознании киноленты Бишоп сделал определенный, четкий вывод. Он обязан спасти и обязательно спасет Бонни. Без его вмешательства она обречена на смерть. Миранда предугадывала это, вот почему она обратилась в ФБР, зная, что именно его пришлют ей на помощь.

— Нет! — глухо повторил Бишоп. До него с опозданием дошло, что он произносит это как бы во сне, что ею глаза закрыты, а когда веки, налитые тяжестью, с трудом разлепились, он увидел Миранду, мрачно всматривающуюся в его лицо.

Впервые в жизни им овладело яростное желание воздвигнуть стену, подобную крепостной, чтобы уберечь себя от тех видений, которые мучают ее.

— Ты однажды сказал, что позаботишься о Бонни, если что-то случится со мной, — сказала Миранда без всякого выражения. — Я полагаюсь на тебя.

Все это, как неоднократно прежде, происходило неосознанно. Его руки сомкнулись в кольцо вокруг ее вздрагивающего тела. Он все теснее сжимал Миранду в объятиях, ощущая близкую опасность потерять ее.

— С тобой ничего не случится. Ты не умрешь. Тебе ничто не грозит, Миранда. Ты будешь жить долго-долго.

Она словно бы не слышала его увещеваний.

— Бонни слишком молода, чтобы оставаться одной на свете. Ей нужна опора. Пообещай мне, Бишоп, что ты поддержишь ее, если…

— Клянусь, — заявил Бишоп. — Но почему тебе взбрело в голову, что мерзавец собирается прикончить тебя, Миранда? Если это всплески твоего мнимого дара пророчества, то лучше оставь их при себе.

Он приблизил свои губы к ее губам, стараясь через поцелуй передать ей свое тепло, но ему навстречу пахнуло потусторонним холодом. Однако это, как ни странно, возбудило в нем плотское желание обладать ею немедленно, здесь же, сейчас. Так бывало и раньше, в дни их первых любовных свиданий, когда все только начиналось и видение трагического будущего напрочь отметалось ими обоими.

Он с трудом сдерживал себя.

— О, Бишоп, Бишоп… — шептала она с укоризной и печалью, вызванной, может быть, тем, что не в силах была ответить ему таким же страстным порывом.