Пройдя по коридору несколько шагов, они оба встрепенулись. Там внутри за дверью раздался какой-то непонятный звук.

Сет возвратился, заглянул в кладовую, обшарил полки взглядом.

— Какая-то игрушка свалилась. Мы тут все перевернули, поозорничали и смылись, — произнес он с деланым смешком.

— Что упало? Доска с планшеткой? — Бонни нахмурилась.

— Ну да. — Сет зашвырнул доску еще подальше за кучу зайчиков и лисичек.

Бонни стало многое ясно, но она не решилась сказать об этом Сету. Она лишь постаралась сосредоточиться и облачиться как можно скорее в защитные доспехи. Однако почему-то ей было трудно это сделать, словно кто-то не менее сильный, чем она, препятствовал ей.

Слова, произносимые или передаваемые мысленно Мирандой, вонзались в сознание Бишопа глубоко, вплоть до кости, как наносит раны телу своей жертвы ножом маньяк-убийца. Боли физической Бишоп не ощущал, но страдал невыносимо. В основном из-за того, что он не мог разгадать до конца, почему его подвергают такой пытке.

— Это месть, Миранда?

— Называй это как хочешь.

— Но по натуре ты не мстительна.

— Не полагайся на свои прежние выводы.

— Они верны. Я составил твой психологический портрет и неоднократно ею проверял.

— Ты не имел права…

— О каких правах идет речь? У нас, как некоторые считают, «избранников судьбы», одинаковые права, вернее, их отсутствие. Мы как мухи, затянутые в одну паутину. Позволь рассказать тебе то, что я думаю о некоторой персоне, когда-го нареченной при рождении Мирандой Элайн Долтри. Ты, по моему мнению, очень прямолинейная особа, что для женщины редкость. Ты высказываешь в большинстве случаев именно то, что думаешь, а когда есть выбор, избираешь наиболее короткий и прямой путь к решению проблемы, даже если он не самый простой. Ты не откладываешь неприятное дело до лучших времен, а предпочитаешь разобраться в нем сразу, перескочить через препятствие, оставить его у себя за спиной, не поняв даже его сути.

— Почему ты считаешь, что мне неприятно мстить? — произнесла Миранда с вызовом. — Общеизвестно, что месть сладостна.

— Только для тех, кто жесток по натуре, — уточнил Бишоп. — А в тебе нет ни капли жестокости. И если ты насильно вынуждаешь себя поступать жестоко, твой разум, да и весь твой организм до последней клеточки протестует. Ты хранила в себе ненависть очень долго, помня о том, как я обошелся с тобой восемь лет назад, но ненависть твоя выпала в безвредный осадок ровно через десять минут после нашей новой встречи.

— Может быть, она обратилась на преступника, которого мы совместно ловим?

На ее словесные выпады Бишоп не торопился отвечать. Он имел дело с уникальной личностью и пытался найти точные слова, чтобы объяснить Миранде, насколько она неординарна по складу ума и по характеру.

— Может быть, хотя вряд ли. Ты не способна ненавидеть даже маньяка. Тобой движет лишь одно желание — вырваться из порочного, жуткого кольца и начать жизнь с чистого листа вместе с Бонни.

Она молчала, но, заметив, как искорка сверкнула и погасла в ее взгляде, Бишоп понял, что попал в самое больное место.

— Ты не в силах причинить кому-либо страдание, как бы тебе этого ни хотелось. Ведь так? Это великое твое достоинство… и великая твоя слабость.

Миранда печально кивнула.

— Я часто попадала в ловушки, но ускользала, а сейчас я в прочных сетях. Оставаться там или резать их — мне трудно найти решение.

— Тогда взвали решение на мои плечи, — предложил Бишоп. — В твоем мире все зыбко, кроме одного. О чем я, ты знаешь, но боишься признать это. Как бы ты ни желала отомстить мне, как бы ни отгораживалась от меня, ни забрасывала меня мысленно камнями и грязью, ты все равно по-прежнему влюблена в меня.

Тони смотрел на выползающую из факса ленту и говорил в трубку:

— Ну, ребята, вы просто молодцы. Побили все рекорды!

Шарон Эдвардс отозвалась сухо:

— Вскрытие трупа — не то занятие, чтобы его смаковать.

— Догадываюсь. И также уверен в том, что ты склонна переждать в морге очередную атаку пурги. Ведь там есть кто-то живой, чтобы составить тебе компанию.

— Есть места и похуже, где можно отсиживаться в непогоду.

— Ну да — в берлоге или в могиле. Я уже соскучился по моей односпальной кроватке в гостинице.

— Какая разница, если ты все равно спишь один? — резонно заметила Шарон. — Или тебе требуется пространство для воображаемой партнерши?

— Отчасти да.

— Миранда хотела получить наш рапорт срочно. Отыщи ее.

— Искать не придется, она здесь. Но, может, лучше ее не тревожить, если ничего сногсшибательного не обнаружено? — спросил Тони.

— Не тебе судить, а ей. Я обязана доложить. Она что, очень занята?

— Она закрылась в кабинете с Бишопом. Все защитные доспехи убраны. Передатчики и приемники работают на полную мощность.

— Ну и?..

— Атмосфера наэлектризована.

— Черт побери! Он околачивался здесь, в морге, почти час и вдруг сорвался с места.

— Что-то в связи с убийством Лиз Хэллоуэл заставило Миранду опять заблокировать нас всех, и шеф поспешил сюда, чтобы решить эту проблему.

— Ты уже сказал, что это ему почти удалось. Так, может, нам не нужно муссировать лишний раз то, чем они занимаются? Или тебе нечего больше делать, Тони, или ты заразился от аборигенов склонностью сплетничать. — Отповедь Шарон подействовала на Тони, как холодный душ. Он не нашел подходящего ответа и повесил трубку.

— Ты негодяй, — спокойно произнесла Миранда.

— Возможно. Но я прав, по крайней мере, в том, что касается последних событий — В его тоне не было ни малейшей нотки торжества, только печаль. — Но ты никогда уже не допустишь меня к себе так близко, не откроешься мне, как было раньше?

— Ты хватаешь все на лету. Я и тогда это тебе говорила. Зачем же ты сейчас тешишь себя иллюзиями?

— Значит, разомкнутое звено нельзя сплавить? Но почему? Кого ты пытаешься уберечь из нас двоих? Себя или меня?

— Ты же ясновидец. Вот и разгляди, что там, в потемках. — Миранда закрыла глаза и, казалось, погрузилась в транс.

— Что ты видишь? Скажи мне!

— Сперва скажи мне, Бишоп, покончить с Льюисом Харрисоном тебе помогло наше совместное видение?

— В деталях, мелких и незначительных, оно разнилось, но в основном было сходным.

— Вот и я думаю также. Как бы мы ни пытались развести наши дороги, какие бы разные сети ни закидывали, это все равно не сработает И повлиять на будущее мы не способны.

— Что ты имеешь в виду?

— Выслушай меня до конца. Ты только вообразил будущее, как бы заглянув за его грань. Ты представил себе, как ты убираешь из мира живых мерзость в лице Харрисона, и ты это сделал. Ты заставил меня заняться с тобой любовью и решил, что здесь преобладало физическое влечение, что это все материально. А на самом деле — нет. Я питала твой мозг этими мыслями, и, поверь, мне это трудно давалось Я преодолела свою ненависть к тебе за мучительную смерть Кары и родителей и за восемь лет постоянного страха за Бонни. Но ты… ты всегда закрывался от меня, когда мне было особенно больно.

Бишоп мог бы сказать, что он сожалеет, извиняется, и мог бы еще произнести другие никчемные слова, но передать ей мысленно всю горечь своего сожаления он не посмел — слишком горько было это лекарство.

— А каково наше будущее, Миранда? Ты его видишь?

— Какой смысл в предвидении? Ни я, ни ты все равно его не изменим.

— Но все-таки скажи. Черт побери! Что ты там делаешь у окна?

Его раздражало то, что Миранда, вцепившись пальцами в подоконник, ударялась лбом о стекло, которое и так едва выдерживало напоры ветра с другой стороны.

Он оттащил ее от окна, сжал ее промерзшее, несмотря на тепло в комнате, тело в своих объятиях. Она безвольно опустилась на колени, и тут же дверь кабинета распахнулась, будто бы от сквозняка, впуская ледяную волну, невидимую, но ощутимую.

— Следующей и последней жертвой нашего маньяка буду я, — произнесла Миранда тусклым безжизненным голосом.