— Но Фрэнк? Что же ему делать?

— Он намерен воспользоваться Пятой поправкой.

— А что это значит? — Лизетт смутилась. — Он откажется свидетельствовать против своих друзей?

Грег кивнул.

— Но что тогда будет с ним?

Грег поднялся, подошел к бару и наполнил стаканы.

— Его могут занести в черный список. Никто не станет вести с ним финансовых дел. Его компания разорится.

— А его могут посадить в тюрьму? — Лизетт взяла у мужа джин с тоником. — Разве не так они поступили с писателем Дэшиллом Хэмметтом, когда он отказался давать показания?

— Да, но Фрэнк поступит правильно, воспользовавшись Пятой поправкой. Он даст им отпор, и, возможно, многие вскоре последуют его примеру, но в еще более крупных масштабах.

Что-то в голосе мужа насторожило Лизетт.

— Господи! Грег, ты тоже получил повестку? Тебя вызвали для дачи показаний?

Он усмехнулся. Этот разговор неожиданно сблизил их.

— Нет, обо мне не беспокойся. Но когда срок правления Эйзенхауэра закончится, я окажу всемерную поддержку кандидату от демократов. А может, даже выставлю свою кандидатуру на выборах в конгресс.

Через месяц Фрэнк предстал перед Комиссией по антиамериканской деятельности и, воспользовавшись Пятой поправкой, отказался давать показания. Его отправили в тюрьму за неуважение к комиссии, и Грег прилетел из Вашингтона один, взбешенный от ярости.

— Ему можно помочь? — спросила Лизетт, когда муж принял душ и переоделся.

Грег покачал головой:

— Пока нет, но дни Маккарти сочтены. Он начинает открыто демонстрировать свое враждебное отношение к Эйзенхауэру, поэтому стремительно теряет поддержку в сенате. Когда мы вернемся из Франции, я воспользуюсь всеми возможностями «Диринг адвертайзинг», чтобы показать общественности истинное лицо Маккарти.

Лизетт чуть нахмурилась.

— Сегодня утром я получила письмо от мамы. Одновременно с нами приедут Люк и Анабел. Ты не возражаешь, дорогой?

— Нет. — Грег отвернулся, и только очень чуткое ухо уловило бы напряжение в его голосе. Он уже давно решил, что не Люк Брендон причина несчастий, омрачивших их жизнь. Поэтому не собирался откладывать отъезд во Францию только из-за того, что в это время в Вальми будет Люк.

Посмотрев на Лизетт, Грег внезапно ощутил такую же внутреннюю дрожь, как в тот момент, когда впервые увидел ее.

— Мелани составит компанию Люси, — сказал он, думая только о том, что страстно хочет заняться любовью с Лизетт. Но Грег понимал, что, если это случится, жена, как всегда, будет притворяться. Он давно заметил этот обман, но у него не хватало смелости сказать ей об этом.

— А бабушка и дедушка говорят только по-французски? — полюбопытствовала «типичная американка» Люси, когда они стояли на палубе.

— Да, — рассмеялась Лизетт. — И тебе тоже придется говорить по-французски, Люси.

Розовые щеки девочки напоминали спелые яблоки. Ее кудри взметнулись, когда она тряхнула головой.

— Мама, мне не нравится говорить по-французски. Пытаясь выразить свою мысль, я трачу слишком много времени. Это Доминик знает много слов. А мне нравится говорить быстро.

— Это все потому, что ты у меня болтушка, дорогая. — Лизетт крепко обняла дочь. — Смотри! Видишь белые скалы? Это Франция. Мы почти дома!

Люси с любопытством посмотрела на мать.

— Но мы же только что уехали из дома, — заявила она, следуя детской логике. — И долго не вернемся туда. До конца лета.

Лизетт ухватилась за поручни, глаза ее сияли.

— Это мой дом! — восторженно воскликнула она. — Это Франция!

Лизетт поразило, что отец так сдал. Он сгорбился, походка и движения стали неуверенными.

— Ох, как же хорошо оказаться дома, папа! — Лизетт присела на подлокотник кресла, в котором расположился граф, и нежно обняла его за плечи. — Почему Сан-Франциско так далеко отсюда?

Граф прижал ладонь дочери к своей щеке. Он очень радовался, что Лизетт снова дома, а по саду и замку с криками бегают его внуки.

— Люк, Анабел и Мелани приехали пять дней назад, — улыбаясь, сообщил он. — Люк выглядит настоящим англичанином: всегда в темном костюме, белой сорочке и строгом галстуке в крохотную крапинку. — Граф хмыкнул. — А распаковав багаж, надевает свитер с высоким воротом и просторные брюки. Черный же костюм висит в шкафу до дня возвращения в Англию.

Лизетт с нетерпением ждала встречи с Люком. Шесть лет их письма пересекали Атлантический океан. Люк писал Лизетт и Грегу, а Лизетт — Люку и Анабел. Однако оба понимали, что это только дань вежливости. На самом деле ни Грега, ни Анабел эта переписка не интересовала. Люк рассказывал о своих регулярных посещениях Вальми, о новостях в Сент-Мари-де-Пон, о здоровье старика Блериота, о делах мадам Пишон. Лизетт в основном писала о Доминике и Люси, но о сыне — гораздо чаще. Не потому, что она любила сына больше. Лизетт обожала дочь, но только с Люком она могла откровенно говорить о Доминике. Лизетт сообщала, как он выглядит, рассказывала о его успехах, и при этом ей незачем было лгать, что сын похож на Грега. С Люком она обходилась без этой лжи. Ведь Люк уже много лет был ее лучшим другом.

А Люк сгорал от желания увидеть Лизетт. Шесть лет! Боже! Как он выдержал это? Нет, больше терпеть он не намерен. Недавно Люк стал председателем правления компании «Джонсон-Матти-адвертайзинг». Поскольку же отделение компании находилось в Лос-Анджелесе, Люк решил, что найдет причины для регулярных посещений западного побережья Америки.

К приезду Лизетт он опоздал на несколько минут, потому что Анабел уже в десятый раз попросила его натянуть сетку на теннисном корте, где могли бы играть взрослые и дети.

— Она пошла поздороваться с отцом, — мягко сказала Анабел. — Грег в библиотеке, пьет с Элоизой кальвадос. Доминик повел Мелани на прогулку, Люси спит.

Правила хорошего тона требовали, чтобы Люк отправился в библиотеку и поздоровался с Грегом. Но ему этого не хотелось. Грег подождет. Перепрыгивая через две ступеньки, Люк поднялся по лестнице, пробежал по галерее, снова спустился на первый этаж и остановился в коридоре, с нетерпением ожидая, когда Лизетт выйдет из комнаты, служившей Анри де Вальми спальней и гостиной.