Наверное, это был тот самый момент истины, когда озарение рождается из полного отчаяния. У меня нет координат Инессы потому, что я их у нее не спрашивал, они мне были без надобности. Зато они наверняка есть там, где ими, безусловно, интересовались и даже записали: в бюро пропусков.

Узнать телефон по адресу было делом техники. Через несколько минут слегка удивленная женщина уже отвечала на мои вопросы. Я не стал ничего выдумывать и прямо сказал, что хочу съездить на дачу, взглянуть, не той ли романтической «волгой» меня хотели задавить несколько дней назад. Она восприняла это вполне серьезно и продиктовала адрес. О том, что этой же машиной могли убить и ее возлюбленного, я говорить не стал. А она не спросила.

Поздним вечером, лежа на жестком диване в своей не слишком уютной холостяцкой квартирке, я никак не мог заснуть. Я думал о Диане. Диане-красавице, Диане-прелестнице.

Диане-охотнице.

Настал день похорон. К двенадцати надо было ехать в морг, на панихиду, потом в крематорий, а затем, конечно, в ресторан, который для этого случая сняла и оплатила наша контора. Текущие дела, разумеется, откладывались и переносились, в том числе и рейд на фураевскую дачу. Но когда закончились все эти скорбные траурные процедуры, с поминок я сбежал.

Мне и так-то было тягостно сидеть там. С трагической маской на лице Нелли организовывала выступления товарищей. С курьерской скоростью надирался пушкарь Пыпин. Присутствующие пили, ели, с каждой минутой все больше теплея и оттаивая. Я знал по опыту, что будет дальше: захмелеют, и застольные разговоры начнут все дальше и дальше отходить от повода, по которому здесь собрались. Иногда, спохватываясь, станут не чокаясь поднимать стаканы: вечная память! И снова — каждый о своем, утешаясь: мы-то покудова живы. Примерно через час я поднялся со своего места, пробрался к Лильке, которая сидела молча, не проронив ни слова, ни слезинки — белое пятно лица над черным шифоновым платьем. Обнял ее за плечи, поцеловал, она прижалась ко мне, как маленькая девочка, обвила за шею руками и первый раз за весь день тихонечко всхлипнула.

— Извини, родная, мне надо идти, — шепнул я ей на ухо. Она покорно кивнула. Лилька знала, кем мы с ее мужем были друг для друга. И понимала: если я сказал, что надо, значит, так оно и есть. Я был уверен, что Артем тоже не осудил бы меня.

Дача, оставшаяся Александру Фураеву от дедушки, находилась в Покровке, по дороге на Петербург, и двадцать километров через город до Окружной я преодолевал дольше, чем оставшиеся сорок по шоссе. Солнце уже садилось, когда я увидел указатель поворота на Покровку, но потом началась какая-то чертовщина. Надо думать, архитектор был сильно подшофе, когда планировал поселок, а строили его веселые люди глухой и темной ночью. Эта, с позволения сказать, административная единица располагалась по обе стороны железной дороги, то, как квашня, выпирая из балки на поле, то уползая в низину. С трудом найдя съезд с проселка, я минут пятнадцать петлял в облаке пыли, пытаясь постичь местное представление о градостроительстве. Улицы здесь начинались по одну сторону рельсов, а продолжались по другую, так что из конца в конец по ним можно было пройти, но нельзя проехать. Ближайший переезд был в пяти верстах, встречные попадались почему-то сплошь бестолковые дачники, которые совершенно не знали туземной географии, но уверенно посылали меня в разных направлениях. Поэтому, когда я, скрипя песком на зубах, все-таки нашел нужную улицу и выяснил, что дома по ней идут только четные и с одной стороны, удивления не было. Оказалось, что другая сторона находится через заросший кустарником овраг. Как туда проехать на колесах, было абсолютно непонятно, я махнул рукой, закрыл машину и полез по обрыву сквозь бурелом.

Калитка дома № 19 оказалась заперта. Да и калиткой ее можно было назвать разве что с поправкой на сельскую местность. Это была солидная, оснащенная финским замком дверь рядом с железными воротами в мощном, высотой метра два с половиной, остроконечном деревянном заборе, имеющем довольно свежий вид. Безнадежно подергав ручку, я побрел вдоль ограды сперва в одну сторону, потом в другую и вскоре убедился, что иного пути, кроме как карабкаться наверх, у меня нет.

Происхождение нового забора на старой даче было мне понятно: Инесса говорила, что в прошлом году здесь затеяли строительство второго дома, а в наше время рачительный хозяин сперва надежно огородит место от воров и только потом завезет на площадку первый кирпич. То, что я не вор и лезу на дачу, можно сказать, в силу служебной необходимости, утешало лишь морально. Забор оставался забором. Наконец с помощью растущих рядом сосен мне кое-как удалось взобраться на гребень, но по ту сторону деревьев не оказалось, и пришлось прыгать. Упал я камнем, кажется, в малинник, отделавшись, в общем, легко — несколькими царапинами на лице и руках. Дорожка виднелась метрах в десяти от места моего приземления, я выбрался на нее и двинулся в глубь участка. Он показался мне огромным. Я прошел шагов сорок, прежде чем впереди появился дом.

Шедевром архитектуры он, конечно, не был. Бревенчатая развалюха еще небось довоенной постройки, серая от снегов и дождей. Короче, не для нефтяных королей. Я обошел ее слева, и передо мной открылась стройплощадка. Не храм Христа Спасителя, но тоже вполне впечатляюще. Посреди обширного, расчищенного от деревьев и кустарника пространства зиял котлован. По одну его сторону стоял экскаватор, по другую — автокран. Отметив, что стройка ведется с размахом, я возблагодарил небеса, что обстоятельства позволили мне заявиться сюда только вечером. Боюсь, днем здесь могло оказаться слишком многолюдно для моих планов.

На дне котлована уже лежали, ощетинившись стальными арматурными прутьями, бетонные плиты, кое-где возвышались перегородки будущих подвальных помещений. Осторожно, чтоб ненароком не сверзиться, я заглянул вниз на четырехметровую глубину. Интересно, что тут будет у богатых людей? Сауна, бильярдная, бар с напитками... Пока я разевал рот на чужие богатства, край ямы угрожающе начал осыпаться под моими подошвами, я еле успел отскочить. Это, кстати, напомнило мне, что я приехал сюда совсем за другим, а между прочим, уже темнеет, так что пора заняться делом.

Сарай я нашел в дальнем конце участка. Его ворота были заперты на большой амбарный замок. Побродив вокруг, я обнаружил одно-единственное пыльное оконце, тоже на запоре. Но колебался я недолго: семь бед — один ответ. Пошарив в траве, отыскал подходящую замшелую каменюку и решительно треснул по стеклу. Оно вылетело с легким звоном, заодно распахнулась настежь подгнившая рама, и я приступил к своему первому опыту проникновения в помещение со взломом.

Опыт дался легко, если не считать того, что, протискиваясь внутрь, я разорвал рукав куртки о какой-то ржавый гвоздь. Спрыгнув на земляной пол, я огляделся, увидел «волгу» и только тут понял, какой я болван. Сумеречного света сквозь разбитое окошко явно не хватало, чтобы тщательно рассмотреть поверхность автомобиля. А прихватить с собой какой-нибудь осветительный прибор мне в голову не пришло. Ну что ж, для начала попробуем на ощупь.

Мне нужен был правый бок машины. Все время спотыкаясь о невидимые под ногами железяки, я кое-как перебрался в другой угол сарая и присел на корточки. Здесь темень стояла совсем уж непроглядная. Наконец мне удалось нащупать правую фару. Никаких вмятин вокруг нее не обнаружилось, но теперь я получил отправную точку в своих поисках и медленно, не отрывая ладоней, двинулся вдоль переднего крыла...

Пришел слепой в еврейскую семью. Ему дали мацу, он пощупал ее и говорит: «Какой кретин написал всю эту херню?» Ха-ха. Мои пальцы замирали каждый раз, натыкаясь на малейшую неровность, но мало ли их могло быть на поверхности сильно подержанной «волги»! Я миновал переднюю дверь, потом заднюю и когда в полном отчаянии добрался до заднего крыла, стало ясно, что Роза Кулешова из меня не вышла. То ли я ничего не могу определить, то ли вся моя теория идет прахом к чертовой матери. По моим представлениям, если это была та машина, которая бок о бок проехалась по моей «копеечке», на ней должна была остаться довольно заметная вмятина. И тут я сообразил, что где-то в карманах у меня должны быть спички. Нашел и, уже ни на что почти не надеясь, чиркнул сразу двумя или тремя, поднес их поближе к автомобилю и чуть не заорал от неожиданности. Вдоль всего борта — от переднего крыла до заднего — тянулась широкая, ладони в две, неровная белая полоса. Она явно шла на месте длинной царапины, уже выправленной, зашпатлеванной и затертой. Осталось только покрасить — и не останется никаких видимых следов. Как, однако, вовремя я сюда поспел!