– Тони, вас губит то, что вы – один из этих ужасных детей Г.К.Честертона. Вы чисты и простодушны, и уважаете правосудие. Большинство из нас безнравственны и больше склоняются к милосердию.

Как будто не расслышав, Бонделли сказал:

– Нам нужно какое-то простое и изящное доказательство для присяжных. Они должны быть ошеломлены… – Он прервался и пристально посмотрел на Фурлоу. – А ваше предвидение поведения Мёрфи хорошо для этого подходит.

– Слишком специфично, – ответил Фурлоу. – Присяжные не воспримут этого доказательства, потому что ничего не поймут. Присяжные не прислушиваются к тому, чего они не понимают. Их мысли заняты фасоном одежды, жуками на клумбе с розами, что будет на ленч, где провести отпуск.

– Но вы предсказывали случившееся, не так ли? Рут правильно передала мне ваши слова?

– Психический срыв – да, я предсказывал его. – Слова прозвучали, почти как вздох. – Тони, вы внимательно слушаете, что я вам говорю? Это преступление на почве секса – кинжал, насилие…

– Он сумасшедший?

– Конечно, он сумасшедший!

– И с юридической точки зрения?

– С любой точки зрения.

– Значит у нас есть юридический прецедент для…

– Важнее психологический прецедент.

– Что?

– Тони, если я что и понял с тех пор, как стал судебным психологом, так это то, что присяжные гораздо больше времени уделяют тому, чтобы уловить отношение судья к подсудимому, чем выслушиванию адвокатов. Они до отвращения внимательны к мнению судьи. А судья в нашем деле будет, очевидно, принадлежать к местному обществу. Общество хочет навсегда избавиться от Джо – ‹ж должен умереть. Мы можем до посинения доказывать, что он не в своём уме. Ни один из этих добропорядочных людей не примет наши доказательства, даже если в глубине души будет чувствовать их правоту. Фактически, пытаясь доказать безумие Джо, мы ускорим вынесение приговора.

– Вы хотите сказать, что не можете публично заявить, что предупреждали о психической ненормальности Джо, но власти отказались принять меры, поскольку этот человек принадлежал к верхушке местного общества?

– Конечно, не могу.

– Думаете, вам не поверят?

– Не имеет никакого значения, поверят мне или нет.

– Но если они поверят…

– Я уже сказал вам, Тони, чему они скорее всего поверят, и удивлён, что вы, адвокат, не можете этого понять. Они поверят, что у Парета есть доказательства неверности Адель, но некоторые юридические тонкости, возможные уловки с вашей стороны препятствуют оглашению этих грязных деталей. Они поверят, потому что для них это самое лёгкое. И никакие заявления с моей стороны не смогут изменить положения.

– Так вы считаете, что у нас нет шансов?

Фурлоу пожал плечами:

– Нет, если не удастся перевести разбор дела в другой округ.

Бонделли повернулся на стуле и уставился в окно, на облачко дыма.

– Мне очень трудно поверить в то, что рассудительные, логически мыслящие люди…

– О какой рассудительности и логике присяжных может идти речь? – спросил Фурлоу.

Внезапный прилив ярости захлестнул Бонделли. Он повернулся и злобно посмотрел на Фурлоу.

– Знаете что, Энди? Тот факт, что Рут отвернулась от вас, повлиял на ваше отношение к её отцу. Вы обещали помочь, но каждое ваше слово…

– Хватит об этом, – тихим, невыразительным голосом прервал его Фурлоу. Он дважды глубоко вздохнул. – Ответьте мне на один вопрос, Тони. Почему вы взялись за это дело? Ведь вы не занимаетесь уголовными. преступлениями?

Бонделли провёл рукой по глазам. Постепенно возбуждение улеглось. Он взглянул на Фурлоу.

– Извините меня, Энди.

– Все в порядке. Так вы можете ответить на мой вопрос? Вы знаете, почему взялись за это дело?

Бонделли вздохнул и пожал плечами.

– Когда стало известно, что я представляю его интересы, двое самых значительных моих клиентов позвонили и сказали, что если мне не удастся с честью выйти из этой истории, то они откажутся от моих услуг.

– И поэтому вы защищаете Джо?

– Зашита у него должна быть лучшая из возможных.

– Вы наиболее предпочтительны?

– Я хотел обратиться в Сан-Франциско, пригласить Белли, но Джо отказался. Он считает, что и так все пройдёт легко – проклятый неписаный закон.

– И, следовательно, остаётесь вы?

– Да, в этом городе. – Бонделли положил руки на стол, сжал кулаки. – Видите ли, я не смотрю на это дело так же, как вы, вовсе нет. Я думаю, что самое сложное для нас, – доказать, что он не симулирует сумасшествие.

Фурлоу снял очки и потёр глаза. Они начинали болеть. Сегодня он, пожалуй, слишком много читал. Он сказал:

– Ну, что ж, у вас здесь есть зацепка, Тони. Если человек, страдающий галлюцинациями, старается не придавать им значения, у вас может возникнуть возможность добиться, чтобы он проявил себя, совершил какие-то действия под влиянием своих галлюцинаций, которые позволили бы окружающим понять его состояние. Разоблачение симулируемого сумасшествия легко сравнить с проблемой определения скрытого психоза, но, как правило, публика этого не понимает.

– Я считаю, что в нашем деле присутствуют четыре неотъемлемых признака преступления, совершенного сумасшедшим, – произнёс Бонделли.

Фурлоу хотел что-то сказать, но, посмотрев на поднятую руку Бонделли с четырьмя оттопыренными пальцами, промолчал.

– Во-первых, – произнёс Бонделли, – приносит ли смерть жертвы какую-либо выгоду убийце? Психопаты обычно убивают незнакомых или, наоборот, близких им людей. Видите, я провёл кое-какую подготовительную работу.

– Вижу, – ответил Фурлоу.

– Адель не была застрахована, – продолжал Бонделли. Он опустил один палец. – Дальше. Было ли убийство тщательно спланировано? – Второй палец опустился. – Психи не планируют свои преступления. Либо они потом бегут куда-нибудь наудачу, либо максимально облегчают полиции задачу поймать их. Джо практически объявил о своём присутствии в конторе.

Фурлоу кивнул, мысленно взвешивая, насколько Бонделли может оказаться прав, “Неужели я неосознанно воздействовал на Рут своим отношением к её отцу? Куда она могла провалиться?”

– Третье, – сказал Бонделли, – не слишком ли много неоправданного насилия присутствовало в этом преступлении? Сумасшедшие продолжают атаковать свою жертву, когда цель уже достигнута. Без сомнения, первый же удар кинжала убил Адель. – Третий палец опустился.

Фурлоу снова надел очки и пристально посмотрел на Бонделли. Адвокат выглядел полным решимости и очень уверенным в себе. Может ли он оказаться прав?

– Четвёртое, – сказал Бонделли. – Преступники, загодя планирующие убийство, запасаются наиболее подходящим для них оружием. Псих хватает то, что попадается под руку – нож для разделки мяса, дубинку, камень, предмет мебели. – Загнув четвёртый палец, Бонделли опустил кулак на стол. – Этот проклятый кинжал, насколько я припоминаю, постоянно висел на стене в его кабинете.

– Как у вас легко все складывается! – воскликнул Фурлоу. – А чем все это время занимается обвинение?

– О, они, конечно, привлекли своих экспертов.

– И среди них Вейли.

– Ваше больничное начальство?

– Его.

– Это… ставит вас… в затруднительное положение?

– Это не волнует меня, Тони. Он только составная часть общественного синдрома. Это… это одна безумная кутерьма. – Фурлоу поглядел на свои руки. – Люди склоняются к тому, что Джо лучше умереть – даже если он сумасшедший. А эксперты обвинения, которым вы машете ручкой и посылаете воздушные поцелуи, – они скажут то, что общество ХОЧЕТ от них услышать. Все, что скажет судья, будет должным образом истолковано…

– Я уверен, что можно найти беспристрастного судью.

– Да… безусловно. Но судья непременно поставит вопрос о том, был ли обвиняемый в момент совершения преступления в состоянии использовать ту часть своего рассудка, которая позволяет определить, что он творит зло. ЧАСТЬ, Тони, как будто мозг состоит из различных отделений: одно содержит разум, другое – безумие. Невозможно! Мозг – это нечто цельное. Человек не может быть душевно болен только некоторой частью своего существа – безумие поражает весь организм. Осознание зла и добра, способность выбирать между Богом и дьяволом. Это далеко не равнозначно пониманию того, что два плюс два будет четыре. Чтобы судить о добре и зле, необходимо быть цельной, неповреждённой личностью.