Люди будут смотреть и перешептываться, указывать пальцами и таращиться. Слухов не оберешься, а двор только и живет слухами, и слухи бывают жестокими. Это может причинить боль Дженове. Да и король будет недоволен, если Генрих поставит под удар репутацию вдовы его кузена. Не для этого Генрих долго и упорно трудился, чтобы все его усилия пошли прахом. Из-за женщины? Нет-нет! Его жизнь при дворе должна оставаться неизменной. Когда он покинет Ганлингорн и вернется в Лондон, а это рано или поздно случится, их любовная связь оборвется. Дженова станет кем была – леди Ганлингорн, матерью наследника, а он – сам собой, лордом Генрихом Монтевоем, другом короля и любовником многочисленных женщин.

«Ты лжец, Генрих».

Генрих вздохнул. Он и вправду лжец. Его оправдания были всего лишь оправданиями, и он хорошо это знал. Они ничего для него не значили, он мог закрыть на них глаза, если бы захотел. Он не хотел впускать Дженову в свою жизнь лишь потому, что она не знала о нем всей правды, отнюдь не делавшей ему чести. Если они станут парой, четой, она начнет задавать вопросы, копаться в его прошлом, пока не выяснит всю подноготную.

Как в страшной сказке, откроет скрипящую дверь в его душу и увидит настоящего Генри. Никто из ныне живущих не видел, что там, за этой дверью. Его прошиб пот при мысли, что Дженова может проведать о тайных делах, происходивших в Шато-де-Нюи.

«Ты забыл о Болдессаре. Ты не можешь оставить ее, беспомощную, на милость этого человека. Вполне вероятно, что она отказалась от замужества из-за тебя, хотя и утверждает обратное. Трус, разве это не налагает на тебя обязательства по отношению к ней?»

Да, но Дженова могла и сама о себе позаботиться. Она предпочитала самостоятельность. Всегда. Она хозяйка Ганлингорна и получала удовольствие, руководя своими слугами и хозяйственными делами. Кроме того, Болдессар вряд ли отважится поднимать большой шум, зная, что Дженова пользуется благосклонностью монарха. Даже Болдессар не настолько глуп, чтобы злить короля Вильгельма.

Так ли это?

«Менее важные персоны складывали головы за подобные проступки».

Однако вынужден был нехотя признаться Генрих, все те же менее важные персоны надеялись выйти сухими из воды, совершая воровство, измену и даже убийство, хотя знали, что король может предать их за это смерти. Но в силу своей алчности или глупости они об этом не думали. А Болдессар если и не отличался глупостью, то, безусловно, страдал от алчности.

Он мог использовать Болдессара как предлог, чтобы остаться, если бы такой предлог ему понадобился. В действительности Генрих сознавал, что, несмотря на опытность Леона, должен был вернуться в Лондон еще две недели назад.

Но не мог себя заставить. Он хотел оставаться здесь. С ней. Таким счастливым, как сейчас, он давно себя не чувствовал. Но это не могло продолжаться вечно. Да он и не надеялся на это. В то же время он не мог заставить себя оборвать пуповину. Пока не мог, хотя и ощущал себя недостойным.

Пусть это еще немного продлится. Еще чуть-чуть. Может, все закончится само собой, и тогда ему не придется уезжать с тяжелым сердцем. Или Дженова вышвырнет его вон из своего поместья, избавив от необходимости самому принимать решение.

Но признаков охлаждения в их отношениях он пока не замечал и, казалось, все больше втягивался в другие сферы ее жизни, прежде его не интересовавшие.

Вчера она попросила его принять участие в деловой встрече с торговцем из Ганлингорнской гавани.

– Мне нужен твой совет, твоя смекалка, – сказала она, словно они и вправду имели для нее значение.

В этом не было ничего необычного. Дженова часто обращалась к нему за советом, правда, не по вопросам рутинного управления хозяйством и челядью.

Генрих пришел на встречу, готовый дать полезный совет и перебороть скуку. Ганлингорн, в конце концов, не Лондон. Вряд ли эти дела способны повлиять на будущее королевства.

Однако Генрих вскоре обнаружил, что по-настоящему заинтересовался темой разговора. Неожиданно для себя он увлекся, не предполагая, что способен черпать энергию из дел, весьма далеких от дворцовых интриг. Дивясь себе, он недоумевал, почему дела Ганлингорна захватывают его до такой степени.

Может, из-за Дженовы?

Да, но не только из-за нее. Просто он больше не оставался в стороне. Признавшись себе в этом, Генрих ощутил тревогу. Он чувствовал глубокую привязанность к этому месту и его обитателям.

Торговец пришел к Дженове с предложением рассмотреть возможность сдать ему гавань в аренду. Он собирался платить ей ежегодную ренту, чтобы взамен она позволила ему заправлять в гавани торговлей и забирать всю прибыль. В настоящее время гавань составляла неотъемлемую часть ганлингорнских владений Дженовы, и как хозяйка она могла делать с ней все, что заблагорассудится.

– Добропорядочный, честный человек, как я, миледи, был бы более чем счастлив снять с ваших плеч груз забот такого рода. Я слышал, что не так давно судно наскочило на мель? Вы же не хотите, чтобы вас тревожили по таким вопросам. Почту за честь избавить вас от них в силу моих возможностей.

Дженова остановила на Генри взгляд, делая вид, что не замечает его гримасы, вызванной цветистой речью торговца. Ее глаза искрились.

– В самом деле, мастер Уилл? А я-то считала, что тяжелое бремя ответственности неразрывно связано с ролью хозяйки Ганлингорна.

Торговец продолжал льстивую болтовню, но Генрих давно понял, что тот задался целью заполучить во что бы то ни стало лакомый кусочек. Ганлингорнскую гавань. С неуклонно прибывающим потоком кораблей и перспективой расширения торговли, купец видел неплохой способ разбогатеть. Он планировал завладеть им и, естественно, не желал делиться. Слабая и ленивая хозяйка, вероятно, приняла бы его предложение, радуясь возможности избавиться от «бремени». Но Генрих сознавал, что подобный шаг противоречил бы интересам Дженовы.

– Говорите, что недавно судно село на мель? – вмешался Генри. – Значит, гавань засоряется илом. Что бы вы могли в связи с этим предпринять, мастер Уилл? Вложите ли вы личные средства в исправление ситуации?

Мастер Уилл промямлил что-то несуразное, но было очевидно, что он не намерен решать столь долговременные проблемы, вызванные обмелением глубокого канала, теряющего способность пропускать крупные суда. Его план состоял в том, чтобы сорвать деньги и уйти.

– На все воля Божья, – сказал он.

– Не на все. Кое-что во власти леди Дженовы. Она в состоянии и сама позаботиться о своей гавани и прибывающих кораблях. Она также обладает достаточным умом, чтобы уберечь гавань от заиливания.

Голос Генриха прозвучал с обманчивой мягкостью.

Мастер Уилл посмотрел на него с неприязнью. Его взгляд ясно выражал горячее желание немедленно отправить Генриха в Лондон. Этот вывод позабавил Генри. Бедный мастер Уилл полагал, что только вмешательство лорда Генриха помешало ему склонить леди Дженову к удовлетворению его ходатайства. По всей видимости, он не слишком хорошо знал госпожу, и это обстоятельство, похоже, вполне устраивало Дженову.

– Леди Дженова – красивая, хрупкая женщина, милорд, – возразил он. – Ни к чему обременять женщин торговыми хлопотами. В таких делах они не разбираются. Пусть в этих вопросах им помогают мужчины. Я бы предпочел избавить ее от забот.

– Избавить ее от забот? – фыркнул Генрих. – Еще бы, даже не сомневаюсь! И в то же время набивать карманы ее прибылью. Ступайте, мастер Уилл. Леди Дженова приняла решение: она сохранит гавань за собой.

– Миледи, – промычал мастер Уилл. Его лицо сникло. – В мои намерения не входило…

Не дав ему, договорить, леди Дженова фактически выпроводила его за дверь. Когда она обернулась к Генриху, ее лицо сияло улыбкой.

– Потом он захочет, чтобы ему разрешили каждую неделю устраивать на пристани рынок, – произнесла она, – чтобы получать максимальную прибыль с грузов, постоянно прибывающих с кораблями. К нам за товарами потянутся купцы и покупатели со всей южной Англии.