Однако времени на чаи у участкового не было:

— Глаз с нее не спускать, никуда не выпускать, — предупредил он Гришку. — Я уеду ненадолго, опять начали собаки пропадать…

Мы синхронно кивнули, провожая глазами его спину.

Как бы напроситься к нему в напарники, что ли? Задумчиво побарабанив пальцами по столу, я прикинула расстояние и решила, что бешеной собаке семь верст не крюк. Заодно и подлечусь — в звериной ипостаси регенерация проходит куда как быстрее.

Поэтому, едва участковый отошел на приличное расстояние, я выпнула Гришку на улицу с наилучшими пожеланиями, заперла дом, перекинулась в сарае (куры с квохтанием разлетелись в стороны) и потрусила через огороды, заметно прихрамывая. Само собой, от повязки не осталось и следа — все, что находилось на оборотне в момент перевоплощения, сгорало без остатка, поэтому в сарае сейчас лежала стопка моего аккуратно сложенного белья, дожидаясь возвращения хозяйки. Но бежать на трех лапах все же лучше, чем прыгать на одной ноге, поэтому я терпела — швы, хоть и разошлись, но рана перестала кровоточить на холоде и спеклась коркой. Колосовка находилась на восток от нас, уходя в сторону от заповедника, и была деревней еще более дикой, чем наша. Разведение породистых охотничьих собак да охота — вот и весь их доход. Эти сведения были почерпнуты от того же Гришки, который зимой, как оказалось, подрабатывает там, водя по лесам богатых туристов-охотников.

Чтобы попасть в Колосовку, требовалось пересечь реку, но делать это по мосту я не рискнула и теперь бежала вдоль берега, укрываясь в прибрежных зарослях ивняка, и выискивала брод. Очень не хотелось бы снова вымокнуть… Прошлое купание все еще отдавалось во мне болью в легких и периодическим кашлем, что, конечно, конспирации не способствовало…

Спустя несколько километров стемнело окончательно, но я только порадовалась — теперь редкие огни на том берегу было хорошо видно и пробежать впотьмах мимо мне не грозило. Вопрос только в том, как перебраться через реку?!

Покрутившись по песку, я досадливо села на хвост и глухо вякнула на луну. Река, исходя дымком, неслась мимо, набирая приличную скорость.

Но делать было нечего — покрутив головой, я осторожно подступила к плещущей воде, заранее задерживая дыхание и уже собиралась нырнуть, как с того берега, практически напротив меня, раздались крики и затем — оглушительный выстрел. Растерянно присев, я сощурилась, пытаясь высмотреть, что там происходит. Несмотря на то, что в темноте я видела гораздо лучше человека, происходящее на другом берегу оставалось загадкой — взгляд угадывал лишь движение нескольких человек, спускающихся к реке по лестнице вдоль крутого берега. По мосткам двигался еще кто-то — поначалу я подумала было, что это человек, но размытая фигура внезапно опустилась на четвереньки, словно перетекая из одного положения в другое. Снова крик, еще один выстрел — кажется, участковый. Раздраженно заметавшись вдоль берега я досадливо вякнула на спрятавшуюся за тучами луну, но плыть в такой обстановке не рискнула, наблюдая издалека. На мостках уже собралось достаточно народу — крики, ругань смешались в сплошной шум, далеко разносящийся по воде, шелест которой также не давал услышать все нормально. Раздался шумный всплеск и нечто тяжелое рухнуло в воду, подняв волны. Упустить такого шанса я не смогла (хотя не поручусь, что здесь не сыграл роли охотничий азарт, завладевший мной) и тоже влезла в ледяную реку, торопливо переплывая самую стремнину — река была неширокой, но быстрой. Нечто темное то уходило на глубину, то выныривало над водой и на человека оно походило примерно так же, как и на оборотня. Я торопливо загребала лапами и хвостом, стараясь подплыть ближе — люди остались на берегу и теперь шумно продирались через камыши, пытаясь успеть за нами. Периоды, когда эта неведомая зверушка оказывалась под водой, все увеличивались, я изо всех сил пыталась вывернуть, одновременно не проплыв мимо и потому утопающего особенно не разглядывала. И зря. Зубы в последний момент ухватили уходящий под воду мешок за горловину. Челюсти едва не вывернуло, пришлось ухватиться поудобнее, чертов мешок все норовил уйти на дно и в нем определенно что-то шевелилось. А за мешок держался человек.

Мы увидели друг друга одновременно — он с удивлением понял, что перестал тонуть, я скорее с негодованием узнала, что к мешку прилагается дополнение. Полный страха вопль оборвался бульканьем — он в очередной раз ушел под воду. Лапы у меня уже сводило от холода, из мешка доносилось испуганное поскуливание, а с ближнего берега — всплеск и ругательства. К нам определенно кто-то плыл. Воришка снова вынырнул, мы перетягивали мешок друг у друга, словно последний кусок хлеба. Дождавшись, пока в поле зрения появится плывущий, я на секунду выпустила горловину мешка, свирепо рявкнула на ворюгу и решительно завернула к берегу, закинув мешок на холку. Хватит с меня купания в ледяной воде, а этого гада и так спасут — небось, на допросе враз все расскажет.

В мешке оказались щенки. Трое уже подросших, двухмесячных толстопузов дрожали, прижавшись к моему животу, пока я брезгливо, но смиренно вылизывала каждого, периодически кашляя. Дожили — я, словно какая-то шавка, щенков умываю… Кхарх!

На том берегу, очевидно, подумали, что мешок утоп, потому что искать ни меня, ни их не стали. Утопленника все же выволокли на берег, но мне до этого, честно говоря, уже не было никакого дела — я замерзла и устала, хотелось спать, но вместо этого я запихнула согревшихся щенят обратно в мешок и поволокла его в сторону села.

Если бы сегодня на мосту мне встретилась ведьма, я бы ее, наверное, обматерила на чистом оборотничьем. Черт знает что происходит! На кой ему эти щенки? Да ни одна собака не стоит столько, чтоб из-за нее кидаться в ледяную воду на собственную смерть. Один бы он не выплыл — это и дураку понятно! Тогда зачем? Точнее, что? Что его заставило рисковать жизнью?

Очевидно, это и был сообщник Генки — что утешало, потому что снимало с меня подозрения, а заодно и лишнее внимание участкового, но до чего же интересно…

В деревне мы появились одновременно, только с разных концов. Я приволокла по мосту (если кто увидит — до конца жизни заикаться будет!) мешок, а полицейский уазик приехал по дороге. Я заметила его первой, а потому резво нырнула в кусты у дверей, бросив шевелящийся и скулящий сверток на крыльце. В свете фар было видно, как Алексей Михайлович вышел из машины, рывком распахнул заднюю дверь уазика, с ругательствами выволакивая оттуда лепечущего, словно ребенок, узника. Я затаилась прямо напротив крыльца за кустами смородины и теперь было видно, кто бросился в реку за утопающим — с участкового обильно капала вода, он был мокрый насквозь и на таком холоде от его одежды обильно шел пар, будто участковый дымился. Наткнувшись на мешок, Алексей Михайлович явно опешил.

— Что за черт? — донеслось до меня. Скуление усилилось — очевидно, он развязал горловину. — Эй! Кто здесь?

Я подавила желание задом сдать еще глубже в кусты — только шума наделаю. Но участковый, очевидно, не горел желанием обыскивать окрестности, а потому отставил входную дверь в сторону (я запоздало вспомнила, что Генка вчера ночью ее выбил), втолкнул в проем узника и, подняв мешок на плечо, шагнул следом.

С треском выбравшись из кустов, я осторожно подобралась к единственному окну, выходящему в допросную. Решетки еще не сделали и участковый пристегнул утопленника к батарее — тот дрожал от холода и выглядел в высшей степени жалко. Непонятно только, почему: то ли потому, что являлся новым собутыльником Генки, то ли потому, что искупался в ледяной реке. Почти высохший короткий ершик белых волос торчал дыбом, открывая розовую кожу головы со следами нескольких шрамов, под глазами были мешки, а сами глаза — налитые кровью. Синие губы беспорядочно ходили ходуном. Участковый вернулся уже в сухой одежде и с одеялом в руках, которое полетело в сторону узника. Тот неловко поймал его одной рукой, набросил на себя, продолжая дрожать.